Но все-таки как-то получалось иногда выкроить вечер, чтобы провести его с Давыдом и Маринкиными блокнотами.

Как-то, раскрыв очередную страницу, Арина засмеялась. Шорин, для которого записки Марины все еще были непонятными иероглифами, даже обиделся:

— Да что ты там хихикаешь? Рассказывай давай!

— Вот в этом вся Маринка. Месяц сидела безвылазно в библиотеке из-за мужика с этим самым на лбу.

— С чем на лбу? — не понял Давыд.

Арина, хихикая, рассказала историю, свидетельницей части которой она была.

Как-то в УГРО забежал человек в низко надвинутой кепке — и начал ломиться в дверь Особого отдела. Обычно, посетители, даже пострадавшие от лиц с особыми способностями, крайне опасливо косились на особистов, крестились в их сторону и плевали через плечо. А это — сам к ним прибежал.

Минут через десять Ахав Лазарев притащил того мужичка к Арине. Товарищ изрядно упирался.

— Тебе тут дело как хирургу. Тонкое и крайне интимное, — сквозь тщательно сдерживаемый смех сказал Ахав и удалился.

Мужик понуро стащил кепку — и Арина вскрикнула: посреди лба у него болтался детородный орган весьма внушительных размеров, частично загораживая мужику обзор мощными тестикулами.

— Режьте. Под корень! — решительно сказал мужик — и свалился в обморок.

Когда через пару часов Арина выпроводила товарища с перевязанной головой, тот же Ахав передал его уже Чуприну — и, давясь хохотом, рассказал Арине историю.

Мужик завел себе развлечение: устраивал каждый вечер засаду на пустыре, через который шли в общежитие работницы ткацкой фабрики, выжидал, когда пройдет девушка без подружек, — и бросался на нее.

«По словам задержанного, когда насильничал, а когда просто сиськи мял», — уточнил Ахав. И вот как-то нашему герою чертовски не повезло. Девушка, на которую он направил свою страсть, оказалась Особой. И пожелала ему от всей души… Ну, то, что случилось.

И с утра оно выросло во всей красе. Этот простодушный человек не нашел ничего умнее, как пойти в УГРО жаловаться на ущерб здоровью и внешнему виду, причиненный лицом с Особыми способностями.

Отрезанный орган долго еще стоял в кабинете у Арины в банке со спиртом. Евгений Петрович приклеил к нему табличку: «Так будет с каждым, не оформившим запрос на экспертизу».

А Марина вот подошла со всей серьезностью. Хотела выяснить, можно ли исправить такого рода урон здоровью, не прибегая к хирургии, раз случился он по причине применения Особых способностей.

Подумав о шраме на голове, Арина вспомнила Кодана. После Нового года они так и не встречались. Как там он?

— И что Марина нашла в библиотеке? — нетерпеливо спросил Давыд, видя, что Арина ушла в свои мысли

— Тут схемы какие-то, ничего не понимаю, — ответила она, протягивая блокнот.

Шорин внезапно заинтересовался. Он задумчиво вглядывался в схему, крутил руками, проводил пальцем вдоль своего тела, хмыкал «Ага, понятно» и «Нет, так не пойдет».

Наконец он поднял голову и пристально посмотрел на Арину.

— Ты понимаешь, что твоя подруга нашла простой и эффективный способ снимать проклятья?

— Наверное. Но ты же понимаешь, я не спец. Может, нашла, а может — просто что-то нафантазировала себе. Она вот говорила, что все детские игры — они про Особых. И «колечко», и «пятнашки», и «казаки-разбойники»…

— Надо об этом подумать… Но ты вообще поняла, что я только что сказал? Давай попробуем. Не получится — значит, не получится. А вот если все выйдет…

— То ты выполнишь свое ноябрьское обещание.

— Прекрати ты. Ну стыдно мне, стыдно — тебе достаточно? Ну давай попробуем!

— Не смей.

— Не вижу причин твоего отказа.

— Ну, понимаешь, если вдруг получится… Назад дороги уже не будет. А я не хочу детей.

— Мне казалось, они довольно забавные…

— Да, возможно. Но во-первых, мне уже очень много лет. Во-вторых, я не умею все это. А в-третьих, не с моей работой. Вот я сегодня закончила в одиннадцать вечера. Точнее, прекратила. Завтра с семи утра буду опять по уши в отчетах.

— Между прочим, Таборовская, по слухам, отсутствует именно по этой причине.

— Поэтому я сижу тут до одиннадцати. Я своим коллегам такого не желаю. В общем, разговор окончен. Ищи себе другую подопытную. Или сам можешь кого-нибудь проклясть в экспериментальных целях.

Шорин посмотрел на нее недоуменно и молча ушел.

Арина сама не понимала, почему она так грубо обошлась с Давыдом. Да, она привыкла жить с проклятием. Опять же, радовало, что не нужно каждый месяц возиться с заскорузлыми тряпками. Но все-таки. Если быть совсем уж честной — она иногда представляла себе, как держит в руках кого-то маленького, беззащитного, живого… Но такое возможно, только если войны больше не будет. Еще лет сто. А иначе как своими руками отпустить такого живого, такого своего? Каждый день, с младенчества, учить, как выжить в войне. Чтобы был шанс дождаться обратно. Живого.

Или… «Или как я» — подумала Арина, — «Или… как Давыд?».

Давыд — он же… Не совсем живой? Арина удивленно поняла, что так, наверное, и есть — хоть Давыд и не жил на краешке казенного дивана, не питался сомнительного вида бурдой из местной столовой, ходил на танцы и в кино — все равно было заметно, что большую часть себя он оставил где-то еще. Ну как с отрезанной конечностью — как бы ловко ни был бы сделан протез, от живой руки или ноги его легко отличить.

Подумав о смерти и мертвых, Арина отругала себя, что земля уже давно прогрелась, а она еще ни разу не была на кладбище.

Следующий день, по идее, должен был быть выходным, так что Арина обещала себе закончить все дела до обеда — и пойти навестить покойных.

Даже кладбище весной выглядело как-то радостно. Юная, невероятно яркая трава пробивалась везде, а где-то уже и мать-и-мачеха показалась.

«А я милого узнаю по походке», — тихонько напевал Михал, собирая граблями мусор с дорожек.

Арина улыбнулась — Михал выглядел трезвым. Хорошо, что без привычной «трудотерапии» на кладбище не запил по-новой.

Арина шла по кладбищу, автоматически напевая прилипчивую песенку про милого в панаме.

А вот человек, шедший Арине навстречу, кажется, трезв не был. Он шагал неуверенно, как будто бы сомневался в собственных ногах. Может, протезы?

Но человек приблизился, и Арина узнала в нем Кирилла Константиновича. Подхватил ревматизм? Травмировал ногу?

А еще при каждом шаге он засовывал руку в карман, что-то оттуда доставал и тут же отправлял в рот, наверное, семечки.

Заметив ее, Кодан приветственно приподнял шляпу и тут же снова полез в карман. Нет, не семечки. Небольшой кусок хлеба. Он поймал ее взгляд и развел руками:

— Постоянно тянет есть.

— Наголодались в войну? - посочувствовала Арина.

— Да нет, вроде, всегда хорошо питался, — он говорил с усилием, подбирая слова, — мое орудие труда — мозг, а потому обязано быть в хорошей форме.

— Вы ведь, кажется, оставались в городе во время оккупации?

Кодан никогда не говорил о себе прямо. «В масштабах истории моя личность неинтересна», — отшучивался он, когда Арина пыталась расспрашивать. Но что-то она узнала. Кирилл Константинович преподавал историю в одном из левантийских вузов. Когда вуз спешно эвакуировали, Кодан по каким-то причинам уехать не успел и остался в оккупированном городе. Как он выжил, чем занимался — этого Арина не знала. Но хорошо, что не голодал.

— Умный человек всегда найдет себе занятие, — тихо сказал он.

— Кирилл Константинович! Вы в порядке? — сегодня Кодан тревожил Арину.

— Благодарю за заботу. Вполне благополучен.

— Вы качаетесь и говорите странно…

— Ах да, болел зимой, видимо, еще не отошел. Позвольте вас покинуть, — он снова прикоснулся к полям шляпы и неуверенно пошел к выходу.

Арина растерянно проводила его взглядом.

— Глянь, Моня, никак, твоя знакомая, — Шорин кивнул головой, указывая подбородком на труп.

— Ох, похоже, что она, — вздохнул Моня. — Думал, она у себя в швейной артели к нормальной жизни вернется…