Можно предположить, почему это произошло. Скорее всего, австрийская контрразведка была «заточена» на работу против сербской разведки и не ожидала, что удар нанесут дилетанты, гимназисты, которые впервые взяли в руки оружие всего лишь несколько дней назад. Вспоминается сцена из знаменитого фильма «Семнадцать мгновений весны», где шеф гестапо Мюллер говорил о дилетантах: «Всё настолько глупо и непрофессионально, что работать практически совершенно невозможно. Невозможно понять логику непрофессионала».
Австрийцы, раз уж потом они обвиняли Сербию в использовании этих дилетантов в своих целях, должны были предполагать такой поворот событий. Тем более что молодежь, которая имела отношение к покушению, и раньше отнюдь не отличалась благонадежностью. Короче говоря, прокол австрийских спецслужб здесь налицо.
И наконец, еще одна любопытная деталь. Никто из жителей сербских сел, через которые проходили заговорщики, не сообщил об этих подозрительных людях «куда следует». Почему? Их могли принять за контрабандистов, а в приграничных селах контрабанда была весьма распространенным занятием, ею занимались в тех местах очень многие, так что «стучать» на своих коллег было как-то не очень прилично.
Но главное было всё-таки в другом — у австрийцев в этой округе, скорее всего, не было надежных агентов. А вот у сербов были, и, как видим, немало. Всё это свидетельствует об отношении боснийских сербов к властям Австро-Венгрии.
О происходившем после того, как трое заговорщиков добрались до Сараева, известно мало, в основном по их рассказам на следствии и суде, а также по воспоминаниям участников движения, написанным уже после Первой мировой войны. Но эти мемуары далеко не всегда отличались точностью и объективностью. Частично из-за личной позиции авторов, а также просто из-за того, что они многого не знали, а под видом фактов иногда приводили рассказы и даже слухи. Как справедливо отметил Владимир Дедиер, историю революционного движения писали люди, которые были на его периферии, а не в самом центре событий.
Это прежде всего касается книги «Сараевское покушение», которую в 1924 году выпустил бывший член «Молодой Боснии» Боривое Евтич. Его воспоминания стали одним из первых «камней», заложенных в основание «культа» Гаврилы Принципа как «героя Югославии» и «борца за национальные интересы югославянских народов». Можно спорить или соглашаться с этими оценками, но при чтении мемуаров Евтича бросается в глаза другое: если верить ему, то рядом с безусловным героем Принципом находились такие малодушные и даже трусливые люди, как Данило Илич и Неделько Чабринович.
Относиться к этим оценкам нужно с большой осторожностью. Даже упоминавшийся выше советский историк Николай Полетика, мягко говоря, не отличавшийся симпатиями к участникам покушения, отмечал, что в воспоминаниях Евтича имеется масса грубейших неточностей и ошибок, «которые были тотчас же отмечены европейскими исследователями».
Но это, что называется, «замечание по ходу пьесы».
…В Сараеве «белградской тройке» предстояло связаться с Данилой Иличем. Он должен был начать работу по привлечению местной молодежи к подготовке покушения.
У нас нет достоверных данных о том, когда именно Принцип после прибытия в Сараево впервые встретился с Иличем. На следствии непосредственный исполнитель теракта рассказывал, что после приезда из Тузлы они с Грабежем и Чабриновичем на время разошлись. Сам Принцип погулял по городу (не исключено, что он производил предварительную разведку местности), а вечером поехал в Хаджичи, к брату Йово.
Он рассказал ему (попросту наврал), что сдал экзамены за восьмой класс гимназии, а осенью собирается продолжить учебу где-нибудь еще. У Йово недавно родился сын, и, согласно его более поздним воспоминаниям, Гаврило посоветовал назвать племянника Слободаном, потому что «он будет жить свободным». Это имя ему и дали[28].
Вероятно, Принцип встретился с Иличем уже после того, как побывал у брата. Здесь снова приходится удивляться дилетантизму заговорщиков: Принцип решил поселиться у Илича и, более того, согласно тогдашним правилам пребывания в городе, сообщил в местное отделение полиции адрес своего проживания.
На что они надеялись и почему поступали именно так, сказать сложно. Можно лишь предполагать: участники покушения считали, что если сразу после него они покончат с собой, то всё остальное уже не будет иметь никакого значения. А может быть, по молодости и наивности просто не придавали значения таким «мелочам».
О том, как жил Принцип эти три недели до покушения, известно очень мало. Денег у него почти не было — он платил за постой матери Илича из расчета 15 крон в месяц, а еще занял у него 40 крон. Последнюю неделю, чтобы хоть как-то заработать, он устроился секретарем в общество «Просвета» — вел там протоколы заседаний. Для чего же тогда предназначались те деньги, которые полиция нашла позже в его тайниках? Скорее всего, для подготовки покушения. Судя по всему, для себя Принцип не взял из этих денег ничего.
С Грабежем и Чабриновичем он в эти дни виделся редко. Зато бывал в кафане, где собирались его старые друзья, любители выпить, закусить и покурить. Там Принцип впервые в жизни попробовал вино. По различным сведениям, это произошло то ли за несколько дней до покушения, то ли даже буквально накануне рокового дня. Принцип рассказывал на допросах: «В прошлом месяце я встречался в Сараеве со своими коллегами, которые любят выпивать. Я сделал то же самое, чтобы не вызывать у них подозрений. Эти мои коллеги в своем большинстве — люди, не способные для [осуществления]какой-либо великой идеи».
К тому времени Данило Илич уже присмотрел нескольких людей. Самым ценным и опытным из них был Мухамед Мехмедбашич — тот самый, который собирался убить По-тиорека.
Семнадцатилетнего Васо Чубриловича (младшего брата учителя Велько Чубриловича, одного из проводников «белградской тройки») недавно исключили из гимназии в Тузле за то, что на одном из праздников, когда заиграл гимн Австро-Венгрии, он демонстративно вышел из зала. Чубринович-младший очень гордился, что его привлекли к такому «почетному делу», как убийство эрцгерцога, а когда ему вручили револьвер, загордился еще больше. Он носил оружие в кармане, а буквально накануне покушения, в субботу 27 июня, предложил «пощупать его» своему приятелю Драгану Калемберу.
Потом на суде шестнадцатилетний Калембер объяснял, что не донес на Чубриловича только потому, что не отнесся к его поведению серьезно. Кстати, сам Калембер заявил, что является сторонником «прогрессивной партии», но не смог объяснить, в чем состоит ее программа.
Другой приятель Чубриловича рассказал, что после покушения тот хвастался, будто бы выстрелил в эрцгерцога дважды, но не попал. Это было полным вымыслом. На самом деле Чубрилович в тот день не сделал вообще ничего.
Еще одним участником «тройки Илича» стал восемнадцатилетний Цветко Попович[29] — студент учительской семинарии. У него, в отличие от Чубриловича, уже был опыт политической борьбы. Его арестовывали и брали под полицейский надзор. Через 14 лет он описывал свое состояние после того, как решил принять участие в покушении: «Вся ночь… прошла в мыслях и снах о нем. На следующее утро я был уже совсем другим человеком. Я смирился с мыслью, что буду жить только до Видовдана, поэтому совсем другими глазами смотрел на всё, что происходило вокруг. Я перестал готовить школьные уроки. Газеты, которые я читал регулярно, перестали меня интересовать… Была только одна мысль, которая меня всерьез беспокоила, — что у меня ничего не получится и я осрамлюсь. Хотя я был молод (только 18 лет), я чувствовал, что это не только наше личное дело, но и дело всего народа… Я постоянно храбрился и уговаривал себя, что покушение должно совершиться любой ценой».
Знакомый Принципа по сараевской гимназии Иван Краньчевич вспоминал: в их среде царило убеждение, что «Франц Фердинанд не должен просто так уехать из Сараева». С группой Принципа Краньчевич и его друзья связаны не были и об их планах сначала не знали. И самое главное — у них не было оружия. Но Краньчевич был почему-то уверен, что оружие привезет из Сербии именно Принцип. И когда примерно за десять дней до покушения он встретил его в Сараеве, то обрадовался и подумал, что его предчувствия исполнятся.
