На почтовой марке был изображен Франц Иосиф, но я не знаю, была ли эта боснийская или австрийская марка… Почтовый штемпель казался неразборчивым, трудно было определить, откуда пришло письмо».

Чабринович утверждал, что сначала не понял, что означает это письмо. Потом, в кафане «Златна моруна», он показал его Принципу, который его прочитал, но ничего не сказал. Вечером они встретились снова, сели в небольшом скверике, и тут-то Принцип растолковал Чабриновичу «тайный смысл» этого послания. «Я предполагал, что письмо послали или шутки ради, или с какой-то целью, — давал показания Чабринович. — Эту цель в тот же вечер мне объяснил Принцип — чтобы мы могли совершить покушение». После недолгого размышления Чабринович согласился. Они пожали друг другу руки и разошлись.

Сам Принцип поведал об этом следователям более кратко и немного по-другому: «Я прочитал в газетах, что наследник приезжает в Боснию, и сказал Чабриновичу, что у нас появится возможность совершить покушение. Когда мне Чабринович, через десять дней после того как я прочитал эту новость в газетах, показал вырезку, которую он, вероятно, получил по почте, я уже точно узнал, что престолонаследник прибудет в Боснию, и тогда Чабринович и я решили совершить покушение…»

И на следствии, и на суде из всех обвиняемых, пожалуй, лишь Принцип держался наиболее мужественно и решительно. Фактически он всё брал на себя, в том числе и инициативу покушения. После прочтения протоколов его допросов остается впечатление, что для него это было чем-то вроде дела чести. «Мысль совершить покушение на престолонаследника родилась прежде всего в моей голове», «На меня никто не влиял… Идею покушения предложил Чабриновичу я», «Я точно знаю, что еще до того, как Чабринович получил вырезку, я сказал ему, что совершу это убийство» — подобные заявления Принципа встречаются в стенограммах судебного процесса.

Принцип также заявлял, что именно он привлек в заговор Трифко Грабежа, хотя сначала не хотел этого делать. Сам Грабеж рассказывал: «На Пасху я уехал в Пале (небольшой городок вблизи Сараева. — Е. М.), а когда около 1 мая вернулся в Белград, Принцип мне сказал, что он и Чабринович решили совершить покушение на престолонаследника… Пока я был в Сараеве, я прочитал… что приезжает престолонаследник. Но тогда я не помышлял о том, чтобы совершить на него покушение. Думаю, если бы я не уехал потом в Белград, то не участвовал бы в покушении. Решительность Принципа меня серьезно подтолкнула к этому».

Но Грабеж не отрицал, что мысль о покушении приходила и в его голову. Вернувшись в Белград, он показал Принципу вырезку из газеты о приезде эрцгерцога, которую захватил с собой, и услышал, что они с Чабриновичем уже приняли решение готовиться к акции. «И я тоже», — сказал Грабеж. С этого времени белградская троица заговорщиков объединила усилия.

Есть, впрочем, еще одна, гораздо более интересная трактовка событий, которые привели к покушению. Ее изложил Драгослав Любибратич — приятель и биограф Принципа.

Любибратич основывался на воспоминаниях некоего Душана Славича — в 1914 году тот держал в Белграде небольшой книжный магазин и входил в круг молодежи, к которому принадлежали Принцип, Чабринович, Грабеж, Любибратич и др.

Так вот, по словам Славича, первым идею покушения на Франца Фердинанда предложил их общий знакомый Джуро Шарац. Он тоже учился в сараевской гимназии, хотя был на четыре года старше Принципа. «Прославился» Шарац после аннексии Боснии в 1908 году, заявив, что она «похожа на кражу чужого имущества». За это его посадили в тюрьму на два месяца. После выхода из тюрьмы Шарац уехал в Сербию, где изучал богословие и даже успел окончить семинарию. Но тут началась Балканская война, и он ушел в комитаджи. Его очень ценил за храбрость Воислав Танкосич, который, как мы помним, не взял к себе Принципа. После войны Шарац не мог найти работу, ходил по белградским кафанам и часто проводил там вечера с более молодыми приятелями из Боснии.

Дальнейшие события в изложении Славича выглядели так. Чтобы осуществить план покушения, боснийские эмигранты в Белграде решили создать тайное общество «Смерть или жизнь». Проект устава и программу составил Джуро Шарац. Заявленные в них цели и описанные ритуалы были очень похожи на цели и ритуалы «Черной руки». Он же возглавил Верховную управу из семи человек, а всего в организации насчитывалось чуть более двадцати членов.

Одними из первых в общество вступили Принцип и Чабринович. Торжественную присягу на верность организации они принесли в полночь в подвале одного из зданий вблизи их любимой кафаны «Златна моруна». Сначала присягнул Чабринович, а потом Принцип. Интересно, что в целях конспирации участники общества именовались «духами» с прибавлением персонального номера — «дух номер 6», «дух номер 7» и т. д.

«Духи», если верить Славичу, крепко хранили свою тайну, и другие боснийцы, рядом с которыми они жили, ели и пили в кафанах, но которые не были приняты в общество, так ничего о нем и не узнали. Сам Любибратич узнал о его существовании гораздо позже, из воспоминаний Душана Славича.

Когда все «организационные мероприятия» были закончены, члены «Смерти или жизни» приступили ко второму этапу своего плана — поиску оружия. Но об этом немного позже.

Имя Шараца всплывало на процессе по делу сараевских заговорщиков, но как-то мельком. На следствии Чабринович говорил, что о покушении «знали еще богослов Джуро Шарац и юрист Ристо Миличевич». Между тем Миличевичу рассказали о покушении только в самый последний момент, когда заговорщики направились из Белграда в Сараево. Принцип на суде тоже подтвердил, что их провожали эти люди.

Но белградский «очаг» подготовки покушения был не единственным.

Второй находился в Сараеве. Данило Илич еще зимой 1914 года обсуждал с Мехмедбашичем идею о покушении на крупные фигуры австро-венгерского истеблишмента. Скорее всего, именно сообщения в газетах о грядущем приезде Франца Фердинанда в Боснию сыграли свою роль: Илич стал отговаривать приятеля от убийства генерала Потиорека — на горизонте замаячила более крупная цель.

О том, как Илич присоединился к заговору, тоже существует несколько версий. По одной из них, он независимо от Принципа и его друзей начал подготовку к покушению, привлек к осуществлению своего плана Цветко Поповича, Васо Чубриловича и др. К ним присоединился и Мехмедбашич. Идеологом акции был находившийся в Швейцарии Гачинович. И только позже «белградская» и «сараевская» группы объединились.

Вторая версия, которой придерживался и сам Илич на следствии и суде, звучит несколько иначе. По его словам, «в принципе» договорившись с Мехмедбашичем о покушении, они решили отправиться в Сербию за оружием, потому что достать его в Боснии было труднее, да к тому же в Сербии оно стоило гораздо дешевле.

Однако через некоторое время Илич узнал, что никуда ехать не требуется. «Однажды под Пасху… — рассказывал он, — я получил письмо от Принципа из Белграда, в котором тот сообщал, что намерен совершить убийство и достать оружие, и просил, чтобы я подобрал несколько человек… Когда я получил письмо от Принципа, я написал Мехмедбашичу… и сообщил ему, что оружие будет».

Принцип, в свою очередь, отмечал в показаниях: «Я написал ему в весьма неопределенных выражениях, что совершу убийство». Уже после прибытия в Сараево он попросил Илича подобрать нескольких людей, «на которых можно было бы положиться».

Третьей «географической точкой», в которой тоже было известно о предстоящем покушении, являлась Швейцария. Там в то время находился Гачинович — главный идеолог «Молодой Боснии». Однако в воспоминаниях, написанных для Троцкого в 1915 году, Гачинович утверждал, что не был в курсе всех деталей заговора, а в адресованных ему письмах из Сараева и Белграда о покушении говорилось слишком неопределенно и туманно.

«Это происходило как раз в дни большого сараевского заговора, за три недели до исторического дня 28 июня, — отмечал Гачинович. — В длинном письме он (Илич. — Е. М.) сообщал мне — я в это время находился уже за границей, — что он остался один в редакции «Колокола», и призывал меня на помощь. Он писал, что боснийская провинция пробуждается, сознание растет во всех слоях общества и журнал встречает неожиданно широкий отклик… Предпоследняя открытка была послана им из X. в Герцеговине, куда он отправился по делу «Колокола» и где, вероятно, было назначено свидание с конспираторами юга. Под его подписью были карандашом набросаны несколько слов другим нашим товарищем, одним из немногих, кому посчастливилось спастись после великой катастрофы…»