А о студентах и выпускниках гимназий и говорить не приходится. Была бы возможность — они всегда охотно ехали в Сербию, чтобы учиться либо работать — или же заниматься тайными делами, связанными с борьбой против Австро-Венгрии.
Гаврило Принцип не был исключением.
В Белград он отправился в мае 1912 года. Вероятно, это была не самая легкая полоса в его жизни. После «боснийской весны» и его активного участия в демонстрациях молодежи он вряд ли мог по-прежнему спокойно жить в Сараеве. На суде Принципа спросили, зачем он поехал в Белград. «Это мое личное дело», — ответил он.
Возможно, так и было. Принцип объяснял, что в Сараеве он так и не окончил пятый класс гимназии, потому что боялся провалиться на экзаменах, поэтому и уехал в Белград, чтобы продолжить там учебу в пятом и шестом классах и сдать экзамены в Сербии.
Впрочем, «поехал» — не совсем точно. По одной из версий, он отправился в Сербию чуть ли не пешком, так как денег на поезд не было. Он никого не предупредил, даже родителей. А когда перешел границу между Боснией и Сербией, то встал на колени и поцеловал сербскую землю.
О том, как Принцип добирался до Белграда, не сохранилось никаких сведений. Но вряд ли у него на пути появлялись какие-либо серьезные препятствия вроде полицейских погонь, засад и т. п. Сербы вообще переходили из Боснии в Сербию довольно свободно. Как это происходило, описал, например, гимназист из Мостара Ратко Парежанин (1898–1981), ставший впоследствии известным югославским писателем, публицистом и оставивший о жизни Принципа весьма интересные воспоминания. Так же как и наш герой, он решил фактически бежать из Боснии, не ставя никого в известность: «Ни одной живой душе я не говорил, на что я решился. Труднее всего было не сообщать об этом родителям. Я боялся, что они бы мне сказали не делать этого. И я решил — скажу им всё тогда, когда буду в свободной Сербии. Для них это оказалось полной неожиданностью, но они были вынуждены с этими смириться».
Так же, наверное, почти всё было и у Принципа.
Парежанин добрался до пограничного городка, где жил некий сапожник, который совершенно бескорыстно помогал боснийцам перебираться через границу. Рано утром они осторожно направились в сторону границы, обошли австрийский жандармский пост. Затем Парежанин прямо в одежде зашел в реку и вскоре выбрался на другой берег. Там его задержали сербские пограничники. Обогревшись и отдохнув у них, он двинулся дальше. Было еще, впрочем, небольшое «собеседование» — его спрашивали, кто он и куда собирается ехать дальше. Видимо, «беглые» боснийские студенты и школьники к тому времени уже стали для сербов привычным делом, поэтому Парежанина быстро отпустили. Он, однако, вспоминал, что рядом с офицером, который вел с ним разговор, стоял какой-то человек в штатском, который не произнес ни слова, но внимательно и оценивающе осматривал его, однако, видимо, ничего подозрительного не увидел.
«Путешествие до Белграда прошло как во сне», — вспоминал Парежанин. Все пассажиры в поезде казались ему свободными, приятными и открытыми людьми. «Я чувствовал себя по-настоящему счастливым», — писал он. В Белграде Парежанин нашел нескольких знакомых из Боснии и Герцеговины. Вместе с ними он поселился в квартире, которую снимали студенты и гимназисты из Боснии. А вскоре в другую комнату той же квартиры вселился Гаврило Принцип.
Появившись в Белграде, Принцип в один из самых первых дней пошел на какой-то политический митинг и там впервые в жизни смог громко, во весь голос прокричать: «Долой Австрию!»
Его переполняли радостные чувства — он наконец-то оказался на «свободной родине — Сербии». Мать Принципа вспоминала, что когда после возвращения из Белграда он приезжал к родным в Обляй, то много и восторженно рассказывал «о сербской демократии, о равноправии, о короле Петре, о парламенте, о том, что земля принадлежит крестьянам, о сербских победах и т. д.». Именно Сербию, а не Боснию он называл «родиной». Конечно, в этих рассказах была изрядная доля преувеличения — жизнь простых людей в королевской Сербии тоже была не сахар, но Принцип и другие молодые люди из Боснии сначала видели ее сквозь розовые очки.
«Всё нам казалось в Белграде прекрасным, ясным, радостным, — вспоминал Ратко Парежанин. — По улицам шли люди с поднятыми головами, в кафанах громко разговаривали и смеялись. Это был совсем другой мир, он не был похож на тот, к которому мы привыкли. В гостиницах и кафанах мы видели, как за одним столом сидели офицеры с обычными гражданами, крестьяне в народной одежде и лаптях с господами, с высокопоставленными чиновниками, народными депутатами и даже министрами. Это нам казалось странным, но очень нравилось — такое было невозможно представить в Мостаре, Сараеве и в других местах Австро-Венгрии».
Между тем жилось Принципу в Белграде не так уж и сладко. Его старший брат Йово был сильно сердит на него — за то, что он уехал без разрешения и вообще ничего никому не сказав, — поэтому и деньги ему не посылал. Так что Гаврило вместе с такими же, как он, «беглецами» иногда отправлялся в какой-нибудь монастырь, чтобы пожить там, помогая монахам за еду и ночлег.
В Белграде Принцип сошелся с другими гимназистами и студентами из Боснии. Некоторых он знал и раньше — Доброслава Евджевича, Драго Любибратича, Трифко Грабежа и др. Многие из них получали стипендии сербского правительства и различных организаций. Стипендию рассчитывал получить и Принцип.
В Сербии скопилось немало эмигрантов из Боснии. Среди них были разные люди. Кто-то хотел получить образование и стипендию, кто-то — работу. Для этого они выдавали себя за «боснийских революционеров», хотя на самом деле таковыми не являлись. Было немало «непризнанных гениев» из числа писателей, поэтов и художников, которых больше всего интересовали эксперименты в литературе и искусстве. Были, наконец, и «бунтовщики» вроде Принципа и его друзей.
Доброслав Евджевич рассказывает в мемуарах о любопытном случае. Принцип вскоре после прибытия в Белград отправился в Министерство просвещения, чтобы попытаться получить разрешение на учебу и сдачу экзаменов. Он очень долго прождал в приемной и так и не был принят. Тогда в следующий раз он пошел туда, надев на голову феску — головной убор, который носили боснийские мусульмане. И его почти сразу же приняли!
Евджевич объясняет, что в то время сербское правительство весьма благоволило к боснийским славянам-мусульманам и всячески старалось, чтобы они тоже ощутили себя сербами по крови, хотя и принадлежали к другой вере. Поэтому в белградских коридорах власти для них всегда зажигался зеленый свет. Так что и Принципа сразу же приняли. Правда, по словам Евджевича, из трюка с феской все равно ничего не вышло. Как только он честно рассказал, зачем надел ее, его тут же выставили за дверь.
Постепенно его жизнь в Белграде налаживалась. С братом он помирился — объяснил, что в Сербии тоже будет учиться. Йово перестал сердиться и начал посылать ему деньги. Принцип покупал себе книги и большую часть времени по-прежнему проводил за чтением. Боснийские «беглецы» часто продавали книги, чтобы выручить какие-нибудь деньги на еду, но он этого никогда не делал. Плата за жилье составляла пять динаров в месяц — не очень большие деньги, но всё равно приходилось нелегко.
Хозяином одной из квартир, где жили боснийцы, был разговорчивый бородач по имени Милан. Он любил долго говорить на самые разные темы, особенно с Принципом — тот больше молчал и не подсмеивался над ним, как другие. Однажды произошел забавный эпизод. В книжных магазинах Белграда только что появились новые переводы стихов индийского поэта и писателя Рабиндраната Тагора. Гимназисты, конечно же, живо обсуждали это событие — литература для них была важнейшей частью жизни.
Вечером Принцип сказал хозяину квартиры: «Знаете, дядя Милан, Рабиндранат Тагор посвятил вам новый сборник стихов! Потому что у этого великого поэта такая же превосходная борода, как и у вас». Милан, однако, нимало не смутился. Как же, ответил он, я его хорошо помню. И рассказал, что когда он матросом ходил на торговом судне, то действительно встретил в Индии Рабиндраната — «поэта с большой густой бородой». Они подружились и потом вместе отправлялись в джунгли поохотиться на тигров. Именно в честь этой дружбы Милан и решил до смерти носить такую же бороду, как у его индийского друга. Все долго смеялись, но в общем оценили находчивость бородача.
