Наконец, понимая, что лишь оттягиваю неизбежное, я освободил его от своих объятий и подошёл к Храму, который уже давно звал меня к себе. Подойдя к нему, я увидел на двери шесть печатей. Четыре из них были сломаны специально, пятая истончилась и рассыпалась сама. Шестая же пока была нетронута. Я положил на неё свою ладонь — и печать тотчас рассыпалась, приводя всегда неподвижный Храм в движение. Какое-то жуткое, непонятное перемещение каменных блоков внутри. В конце концов, стена передо мной поднялась вверх. Я посмотрел назад, и мне показалось, что я схожу с ума. Откуда здесь могла взяться мелькнувшая в толпе шпага Райлисса? А вон то… это же куртка Сайраша… среди лиц внезапно мелькнула знакомая багровая татуировка паука… Я сделал шаг навстречу темноте…

И в этот самый момент грифон жалобно и пронзительно закричал. Этот звук тронул меня до глубины души, расколол мою холодную броню равнодушия и обречённости, в которую я с таким трудом себя заковал… И выпуская наружу истинного меня, меня, желающего любить и познавать мир, желающего любить и дружить… желающего жить! Этот жалобный крик… слышать его было невыносимо.

— Прошу вас, пусть он прекратит! — не скрывая слёз, закричал я, — иначе я не смогу этого сделать!

Сразу после этого наступила тишина — Кайр, успокаивая грифона, уводил его прочь. Я заставил себя снова сосредоточиться. И мне не дано было понять, сколько на меня сейчас смотрит глаз. А смотрело немало. Драконы внимательно следили за мной из своих источников магии. Провидица Молчаливых Сестёр тоже смотрела мне в спину, с грустью и достоинством признавая поражение. Королевская чета Светлых эльфов смотрела на меня из своего Всевидящего Зеркала. Даже милорд ректор Эльтеко Нейетти смотрел на меня через призрачный огонь. Но я, конечно, всего этого не знал. Обернувшись в последний раз, я произнёс всего одно слово:

— Прощайте…

И на полной скорости вбежал в Храм, понимая, что если я не сделаю этого сейчас, то не сделаю этого никогда. Стена за спиной мгновенно опустилась, оставив меня в полной темноте…

ГЛАВА 1. Первый.

Что я должен был почувствовать, войдя, наконец, туда, куда так долго шёл? Мне было очень страшно, тьма окутывала это место так, что я даже собственных рук не видел, но всё же первые две минуты ничего не происходило. А затем меня против моей воли выгнуло дугой и швырнуло на землю, потому что внутри меня что-то словно проснулось и начало извиваться…

Впрочем, прекратилось это так же внезапно, как и началось. А когда я поднялся на ноги, то как-то сразу быстро понял, что именно случилось. Я снова стал человеком, и все мои таланты: интуиция, магия воды, связь с Аорташем оказались блокированы. Я ощущал их подобно птицам, запертым в клетке: они не пропали, но попытки их использовать не приводили ни к чему. Как если бы я попытался посмотреть с завязкой на глазах или сказать что-то с кляпом во рту.

Я даже не осознал сразу, что стал тем, кем не был никогда — обычным человеком. И меня это изрядно напугало. Настолько, что я несколько минут не мог сдвинуться с места. Я так рассчитывал на свои таланты, на их защиту — неужто выходит, что это было зря? От растерянности я больше пяти минут сидел на каменном полу, не зная, что мне делать дальше. Но я всё же был жив, так что надо двигаться вперед, страх здесь мне точно не помощник. Встав и прижавшись к стене, я аккуратно пошёл вдоль неё, нащупывая руками и ногами пространство впереди себя.

Таким образом прошло ещё около десяти минут. Наконец, я нашёл что-то вроде двери. Изучив её, я понял, что никакой ручки она не имеет. Да и то, что это дверь, я понял потому, что коридор внезапно закончился тупиком, а на стенке были выгравированы узоры, которые мне удалось определить на ощупь. Пройдя от двери немного вдоль противоположной стены, я нашарил какой-то предмет. Он заканчивался небольшим кольцом — значит, это была подставка для факела. Судя по всему, она же и является рычагом от двери — за неимением других вариантов, ну и потому, что мне очень хочется в это верить. Я дёрнул — подставка не поддалась. Я дёрнул сильнее — как стояла, так и стоит. Я повис на ней всем своим весом — и лишь тогда она медленно поползла вниз. Я висел около пяти секунд — и только тогда что-то щёлкнуло в стене, после чего каменная дверь отъехала в сторону. Я отпустил рычаг и ринулся в проход, в котором что-то светлело. Дверь за мной закрылась пару секунд спустя.

Итак, я в первой комнате. Посреди на постаменте высотой примерно в один метр стояла чаша, в которой горело пламя… радужное пламя, пламя жизни… И всё же оно отличалось от того огня, который я видел у Харгоса. Оно казалось более ярким, более агрессивным, более… строгим, как бы странно это не звучало. Если пламя Харгоса желало согревать и дарить тепло, то это… казалось, оно желало очищать.

Обойдя тумбу, я увидел скелет, который сидел, прислонившись к постаменту спиной. Одежда типичная для путешественников в Авиале: куртка, штаны, сапоги, всё из добротной кожи, дабы прослужила долго. Однако… какой-то задней мыслью я чувствовал, что ему, как и мне, эта одежда не была родной. Отойдя от скелета, я подошёл к двери напротив. На ней были нарисованы три огненных руны. Когда я подошёл ближе — под ними появилась надпись: поведав страх и познав печаль, отринув гнев и смирив гордыню, разгони тьму вокруг пламенем жизни — и ты пройдёшь дальше. Внезапно, пока я изучал надпись, кто-то взял меня за плечо. Я не закричал лишь потому, что ожидал чего-то подобного. И медленно повернулся.

Так и есть. Скелет держит меня за плечо и внимательно смотрит. К слову сказать, выглядел он куда аккуратнее Кейдена: никакой гниющей кожи, обрывков плоти, трупного смрада… ничего, одни кости. Затем очень медленно произносит:

— Ты… должен пройти этот Храм? — он не столько говорит, сколько прощёлкивает слова, глотая некоторые буквы.

— Да, — отвечаю я.

— У тебя есть… дар, который отличал тебя от других людей?

— Да.

— Ты ведь не из этого мира, верно? — спросил он, и я почувствовал, как что-то резануло мой слух. Последняя фраза была сказана на чистейшем русском языке, которого я не слышал уже много времени.

— Да, — так же по-русски прошептал я.

Скелет протянул другую руку и положил её на мою шею. Где-то тридцать секунд он слушал пульс. Потом сказал:

— Прости меня. Я не знаю, сколько времени тут уже нахожусь. Я забыл, что такое быть живым. Я даже не помню, кто был здесь до тебя. Кто-то был. Но кто и сколько — я не помню. Я могу поделиться с тобой своими воспоминаниями. Ты увидишь, как я попал сюда. Увидишь, что я умел. Быть может, это поможет тебе сделать то, чего не сумел сделать я: пройти до конца это место.

Скелет убрал руку от моей шеи и приложил её к виску. На меня хлынул поток воспоминаний.

(Воспоминания Ростислава)

987 год нашей эры. Киевская Русь. В небольшом городке Белоозеро вовсю ходит слух о том, что Великий Князь Владимир отбыл в город с мудрёным названием Константинополь за якобы новой религией. Естественно, что эта новость не могла не вызвать тревоги — как же так, всегда же поклонялись Перуну, богу молний, Велесу, богу урожая и скотоводства, а теперь как быть? Слишком много обрядов и традиций, которые всегда выполняются с таким благоговейным трепетом, и которые позволяют хоть ненадолго отвлечься от тяжёлого труда и отдохнуть душой и телом.

Именно эти толки-перетолки слушал Ростислав, молодой восемнадцатилетний парень, держа путь-дорогу к своей ненаглядной Алёне, дочери резчика по дереву, к которой он уже год как подбивал клинья. Отношения строились очень медленно и тяжело, и утешало Ростислава лишь то, что прочих женихов Алена гнала, стоило тем лишь появиться в дверях с подобным намёком. С другой стороны — отец Алёны никаких препятствий не чинил. Ведь Ростислав был помощником и учеником знахаря, а знахарь в городке был ох каким уважаемым человеком.