Я с удовольствием разгуливал в компании Миа и любовался на орлов и грифонов всех расцветок и на их экипировку, благоразумно при этом держа почтительную дистанцию. Причём самой экипировки как таковой было очень мало. Нет, хозяева питомцев приходили со своей экипировкой, и мастера брали у них заказы, что починить, переделать, поменять цвет, увеличить размер, потому что питомец вырос, и так далее, и так далее. По случайности мы встретили и того самого эльфа, который вёз меня в замок на своём грифоне. Его питомец как раз примерял на себя новую упряжь, позолоченную и инкрустированную синими камнями. Увидев меня, эльф приветливо махнул мне рукой, явно прося подойти. Когда мы с Миа приблизились, он даже нашёл в себе силы поздороваться — первый из всех эльфов в этом лесу — и поинтересовался моим мнением касательно обновки.

Подойдя ближе к грифону, я восхищённо на него уставился. Зверь, явно понимая, что им любуются, выпрямился и гордо задрал клюв.

— Эта сбруя просто произведение искусства, — с искренним восхищением сказал я, — а ваш грифон в нём просто великолепен, никто с ним не сравнится.

И хозяин грифона, и мастер, изготовивший экипировку, самодовольно переглянулись.

— Да это ещё что, мне и не такое мастерить приходилось, — с притворным равнодушием сказал ремесленник, — а умельцы таисианов такого небось и не могут.

— Да может, и могли бы, — рассеяно ответил я, — да только для кого им такую красоту мастерить? Таких красавцев, — кивнул я на грифона, — больше нигде и не водится.

Грифон с важным видом кивнул мне в ответ, точно понимая нашу речь. И вдруг опустил ко мне свою голову и стал тыкаться гладкой частью клюва в живот, явно прося ласки.

— Ишь, как ты моему Керксу понравился, — удивлённо хмыкнул его хозяин, — он у меня уже долгое время ни к кому сам не ластился.

— Так что ж вы хотите, он же зверь, — сказал я, ласково поглаживая его голову, — он эмоции чувствует и на них откликается. А я неужто зла кому желаю? Ладно, господа Кайристаель и Нестероель, приятно было с вами поговорить и повидать как вашего питомца, так и его новую экипировку, но нам пора дальше…

— Мы же, кажется, не представлялись… хотя да, как можно забыть, — улыбнулся хозяин грифона Кайр, — а… когда ты должен… ну…

— Через неделю, в день пересечения лунных циклов, — сказал я.

— Да, конечно… я хотел, чтобы вы знали, что мы все, — неловко начал Кайр.

— Да, я знаю, — с улыбкой ответил я, — ведь это же я.

И самое интересное, что на внутреннем рынке эльфов, если так можно было выразиться, денег не было совсем. В день экипировки мастера просто принимали заказы и новый предмет экипировки делали только в том случае, если он кем — о совершенно точно востребован. В другие же дни каждый продавец, вернее, ремесленник, имеет с собой корзинку, куда другие эльфы складывали палочки, украшенные рунами (каждый клан или семейство — свои руны). В конце дня хозяин проверяет их количество и к следующему базарному дню готовит именно затребованное количество продуктов — столько-то мер масла, столько-то мер молока, столько-то яиц. Очень хорошо продуманная система: никаких излишков производства, все делается медленно и неспешно. И, главное, качество — ведь для соплеменников стараются, которые доверяют им, как себе — всегда на высшем уровне. Да, эльфы могут позволить себе такой распорядок, они живут по тысяче лет, куда им спешить. А я вот неизвестно, сумею ли ещё хоть раз справить день рождения…

ГЛАВА 13. Прощание.

В другие дни мне было совершенно нечем заняться, так что я нашеё это озеро и коротал свои дни около него. Было решено, что я войду в Храм в день местного Новолуния, которое как раз таки и является пересечением четырёх лунных циклов. Я даже не знаю, с чем это связано. Попытка выяснить это окончилась полным провалом: как только я пытался узнать что-то, хотя бы отдаленно имеющее отношение к Храму, мои способности тут же блокировались.

Разумеется, я уже ходил смотреть на этот Храм, и он оставил у меня самое гнетущее впечатление. Чёрный. Никаких узоров, никаких рисунков, ничего. Огромный чёрный куб. Непонятно даже, почему его назвали Храмом. Но не менее важно было другое. Я ощущал его зов. Храм звал меня к себе, он чувствовал, что я рядом, и я все время ощущал… сладкий гнев. Желание войти в него. Этот зов был очень похож на тот, с помощью которого меня пыталась поймать Плоть Авиала. Я с трудом ушёл оттуда — и в ту же ночь меня мучил один из самых страшных кошмаров в моей жизни. Я падал. Падал в бесконечную черноту, и, что было ещё ужаснее, мимо меня проплывали лица: Миа, Ари, Мир… Вогнар… Сайраш, Дхассс… Райлисс… Ворррт… Аксоша… Алесса… Мои родители… мой брат… моя бабушка… И все они твердили ужасную фразу: ты бросил нас. Ты предал нас. Там тебе самое место.

Я помню, что я закричал, потому что будил меня специально приставленный ко мне эльф. Я вскочил тогда со своей постели и кричал, плакал, и не мог успокоиться. В конце концов, он дал мне испить какой-то напиток, который помог мне забыться сном без сновидений.

И вот я снова сижу здесь, у озера. И вовсе не горю желанием идти спать. Лучше уж посижу тут.

Внезапно около меня села Миа. Я даже не заметил, как она подошла. Хорошо. Нам надо было о многом поговорить…

— Квадриэль рассказал мне о том, что случилось прошлой ночью. Кошмары?

— Да. Храм зовет меня, он больше не желает ждать.

— Жалеешь?

— О чём? О том, что спасу мир? Жалеет ли железо, что из него выкуют клинок, и оно не будет прежним? Нет, не жалею. И сказать, что переполнен воодушевлением и прочими высокими чувствами, значило бы солгать.

Миа немного помолчала. Я чувствовал, что она хочет положить мне руку на плечо, но передумала.

— Знаешь, — всё же неловко начала она, — хотела бы я сказать, что понимаю тебя, что знаю, каково это: жертвовать своим счастьем ради общего блага, да вот только неправда это. Я родилась в семье кузнеца, да и тебе об этом уже известно. И потом, когда выросла, поняла, какой это дар. Это полная свобода. Ты можешь делать то, что тебе хочется, заниматься тем, к чему лежит твоё сердце. Райлисс как-то сказал мне, что я девочка, выросшая на шелках и не знающая почти ничего о реальной жизни. Ну, отчасти он был прав. Росла я не на перинах, и ела не один изюм в шоколаде, но росла далеко от людей, и зло стала видеть тогда, когда была к этому готова. Но… за всё приходится платить.

— И чем же тебе пришлось заплатить, если ты почти ко всему была готова?

— Я, — вздохнув, Миа опустила голову, ей явно было нелегко продолжать этот разговор, — я никогда никого не любила. Несмотря на то, что случилось между мной и Сафтимиэлем, я сохранила в душе ясность и чистоту, поэтому большинство людей, эльфов я видела насквозь. Нельзя сказать, что все они поголовно были плохими, но… я не видела будущего ни с кем из них. Вот, взять хотя бы нашу команду: их личная жизнь просто прошла мимо тебя. Вогнар и Райлисс имеют семью. Во время твоего нахождения в Академии они оба выбрали время, чтобы навестить их. У Дхасса тоже есть девушка на примете. Непонятно, чего он тянул. Ари и Мир… тут отдельная песня. Им категорически нельзя быть вместе. Как только появляется девушка у Мира — в самый неподходящий момент появляется Ари и всё портит. Аналогично и с ней — за её ухажерами Мираэль регулярно гоняется со своей сабелькой, угрожая отрубить им… ну ты понял.

Снова молчание. Но оно было естественным. Миа набиралась сил для каждого предложения… мне же оставалось лишь молча поощрять её говорить дальше.

— А вот я никому не открывалась. Я чувствовала, что они чужие мне. Пока… пока…

— Пока не встретила меня? — тихо подсказал я.

Она не ответила. Тщательно взвешивая каждое слово, я осторожно продолжил:

— Ты думаешь, я забыл сцену перед тем, когда нам пришлось расстаться в Краспагене. Нет, я ничего не забыл. Я много думал об этом. Но надо оставаться реалистами: даже выживи я в Храме, у нас нет будущего. Тебе четыреста лет, мне — двадцать. Мой срок в этом мире в лучшем случае лет восемьдесят. Хорошо, я вернул себе магию, самый крайний срок — сто двадцать лет. Из которых последние тридцать я буду вредным маразматическим стариком, жить с которым будет просто невозможно. Ты же за эту сотню лет почти не изменишься.