— Таков Авестинат. За свою историю мы пережили слишком многое. Вот уже много веков Церковь Истин защищает нас и укрывает Своим пламенем, поэтому мы очень трепетно относимся к обычаям прошлого.

***

Прошло семь дней. Сатин приходила рано утром и помогала Рейну учить авестийский язык и познавать сложное, запутанное искусство восточного этикета. Какие-то фразы юноша мог составлять ещё в Лепте Великой, но теперь его словарный запас существенно расширился. Помощь Сатин была действительно неоценимой: только благодаря ей Рейн с каждым днем говорил все лучше. Если первые два дня занятия начинались спонтанно, то довольно скоро установилась система: утро отводилось на язык, день — на Иеромагию, а вечером Рейн либо упражнялся с мечом, либо бродил по улицам, впрочем, не отходя далеко от своей башни.

Тансар не давал о себе знать и, казалось, утратил к Рейну всякий интерес. Два воина из отряда Саберин всё так же стояли у входа в Воротную башню — белые плащи похожи на саваны, золотые значки сияют, лица не выражают ничего — но теперь почему-то не препятствовали попыткам юноши выйти наружу. На восьмой день своего обучения Рейн решил, что готов применить на практике новые знания и впервые по-настоящему посмотреть на город.

Хотя юноша успел вдоволь насмотреться на Город Истин из своей башни, непосредственное знакомство всё равно поразило его, и он долго бродил без цели, оглядываясь и изумляясь. Авестийская столица напоминала лабиринт: улицы были вымощены гладкой каменной плиткой, по сторонам высились однообразные белокаменные дома, а над всем этим возвышалась многоцветная громада Дворца Истин — день был солнечный, и золотые шпили на башнях Иерархов сияли, как сигнальные огни. Торопливо пробираясь через людскую толчею, Рейн то и дело натыкался на горожан, которые с явным неодобрением косились на чужака.

Почти на каждом шагу попадались лавки, таверны и гостиницы — видимо, в Городе Истин процветала торговля. Бесчисленные товары словно появились прямиком из сказаний: на прилавках лежали роскошные ковры, изысканные кинжалы и шлемы, посуда и фрукты, золотые и серебряные кольца, магические амулеты и книги, флейты и арфы, ткани разных цветов и форм — парчовые, синие, с жёлтой каймой, лёгкие, шёлковые; стояли начищенные медные сосуды с тонкой резьбой, стеклянные кувшины с разнообразными рисунками, пестрели халаты, расшитые золотыми нитями и жемчугом; беспорядочными грудами лежало “мягкое золото” — соболиные шкурки из далёкого северного Келейнинона. Всё это богатство настолько выбило Рейна из колеи, что в какой-то момент юноша был готов уйти, лишь бы не замечать всех этих товаров, на фоне которых его собственная одежда казалась ему одеянием нищего. Удивление Рейна было так велико, что несколько раз ему приходилось уйти, чтобы лишний раз не напороться на полные опасного недоверия взгляды менял и торговцев.

Ему казалось, что после Лепты Великой он привык к шуму толпы, но теперь Рейн понял, что ошибался. По сравнению с Городом Истин кайсарумский порт выглядел деревней. Было трудно поверить, что в каком-то городе может быть столько народа — какое-то время Рейн просто стоял, чувствуя себя утопающим посреди беснующегося океана. Здесь были тысячи, десятки тысяч людей, все они куда-то шли, что-то говорили, кричали, звали, так что в конце концов все звуки города слились в единый многоголосый гул, от которого кружилась голова и хотелось куда-то скрыться — неважно куда, только бы стало тихо.

Люди здесь были разные. Некоторые носили броские цветные рубахи и длинные, подбитые мехом плащи, другие — вероятно, не такие богатые, как первые — довольствовались более скромным льняным одеянием. Поблизости от торговых рядов о чем-то своём переговаривались высокие и смуглые Люди Лодок с раздвоенными бородами, проходили жрецы Благой Веры — все в белом, с разноцветными поясами и напускной суровостью на лицах. Без особой цели Рейн проходил одну улицу за другой, несколько раз сворачивал — но гора и Дворец на её вершине, казалось, даже не стали ближе. Город Истин будто бы не имел конца, и юноша почувствовал себя неуютно в этом бескрайнем море из незнакомых ему людей и мест. Он было развернулся, чтобы найти дорогу до своей башни, но затем заметил в толпе какое-то движение и остановился, прислонившись к лимонному дереву у каменной изгороди.

По улице надменной походкой уверенно шла четвёрка мужчин в черных одеждах. На длинных плащах цвета тлеющих углей золотой нитью был вышит один и тот же символ — красный ключ на фоне золотого солнца— из-за чего все четверо казалась похожи на воронов. Их головы были увенчаны высокими чёрными колпаками, и эти люди то и дело оглядывались на толпу вокруг со смешанным выражением раздражения и злости. Это было странное зрелище: едва завидев четвёрку в чёрном, люди старательно отводили глаза и осторожно, бочком, обходили их, стараясь не попадаться им на пути. Те же, кто попадался, моментально уступали дорогу, будто те четверо были чем-то заражены. В толпе словно создался кокон из пустого пространства, который направлялся прямиком туда, где стоял Рейн. Юноша отвернулся и хотел было уйти, но было поздно: четыре человека уже были рядом.

— По какому праву ты носишь одежды Матери Церкви? — спросил один из них. Он сделал шаг вперёд и скрестил руки на груди, ожидая ответа. У него была коротко подстриженная, аккуратная чёрная бородка. Высокий лоб прочертили морщины, пристальный взгляд стальных глаз вызывал смутную тревогу и что-то ещё.

— Отвечай нам, чужеземец. — губы мужчины искривились в подобии улыбки. — Или ты уже понимаешь, что тебе нечего сказать?

Четыре пары глаз продолжали смотреть. Рейн внезапно почувствовал сильную слабость, будто провёл несколько дней без пищи и отдыха. Где-то в глубине души волной поднимался страх, но даже это ощущение было каким-то слабым и приглушённым.

— Агни намитарсам, — сказал он наконец. — Да горит ваш Огонь.

Лицо чернобородого вытянулось, в серых глазах затаился гнев.

— Та’роф тебе не помощник. Не пытайся уйти от ответа. Почему на тебе пояс Матери Церкви? Ты ведь не из Авестината, верно?

Рейн понял, что этот человек в черном говорит о его одежде. Почему-то собраться с мыслями было необычайно трудно. Он с трудом отвёл взгляд от серебристых глаз мужчины и ответил, глядя на камни под ногами:

— Я из Улады. — Волна озноба пробежала по спине юноши. Какая-то новая мысль появилась у него в голове и тут же пропала. О чём они только что говорили? — Скажите, а как пройти ко Дворцу Истин? Я не…

— Я чувствую на тебе длань Противника. — перебил его незнакомец. — Спрашиваю ещё раз: кто дал тебе право носить одеяния слуг Благой Веры?

— Я — гость Конклава. — проговорил Рейн. Слабость исчезла, его голова вновь стала ясной. — Иеромаг и друг Иерарха Тансара.

— Тансар, отец Игнати. — сказал чернобородому один из его спутников, высокий и тощий, словно скелет. — Нам не следует… — он вдруг отшатнулся назад и смолк.

Глаза отца Игнати сузились. Он тронул рукой свою бороду и произнёс, глядя на Рейна.

— Ты — многобожник?

— Да. — ответил юноша с некоторым облегчением. Кем бы ни были эти странные незнакомцы, судя по всему, вреда они не причинят.

Лицо Игнати вытянулось от гнева. Он что-то пробормотал, и по его пальцам забегали синие языки пламени.

— Ты лжёшь, отступник. Никто не должен носить цветной пояс, не имея серых глаз. Именем Совета Стражей я…

Тощий вдруг стиснул его ладонь и мотнул головой в сторону улицы. Игнати непонятно выругался и выдернул руку. Синее пламя погасло. Какое-то время все четверо будто забыли о Рейне и стояли, словно прислушиваясь к чему-то. Юноше показалось, что он слышит музыку — гудели трубы, протяжно и едва уловимо. Игнати снова взглянул на Рейна. Глаза его метали молнии.

— Слуги Противника не могут укрыться от кары, даже с помощью Иерарха-еретика. Рано или поздно мы доберёмся до каждого из вас, помяни моё слово!

Он резко развернулся на каблуках и, окружённый тремя спутниками, словно свитой, скрылся за поворотом.