Маленький светлячок летел на свет.
Маленький огонёк запутался в паутине.
Человеческое существо, что ты здесь делаешь?
Так тихо. И холодно. Она обхватила себя руками, стараясь согреться. Почему ей так холодно? Снег… зима… этого нет здесь. Больше нет, и не было никогда. Её мир… Дворец Истин… было ли это на самом деле? Быть может, это всё было сном? Мир, полный красок, и тот человек, которого она предала.
— Помогите! — крикнула Сатин и удивилась, как проклятый лес поглощает звук.
— Помогите… помогите… помоги… те…
Дорожка начала расширяться. Корни теперь переплетались не так часто и были не такими толстыми, как в начале её пути. Холод становился сильнее, темнота постепенно спускалась на лес. Почему это происходит? Кто говорит с ней? Почему она слышит эти голоса на границе разума?
Потерянная… потерянная во мраке.
Теперь ты будешь с нами.
Мёртвая Сатин. Сатин-предательница.
Эйсиги, эйсиги, теар ниблетах.
Последние слова громом ударили по ослабевшему разуму, разом вывели её из ступора. Девушка замерла, оглядываясь вокруг. Никого. Никого, кроме неё самой. Ей показалось, будто тысяча глаз смотрит в спину. Тысяча алых глаз, голодых, жаждущих. Они так долго находились здесь. Так изголодались по живой плоти. Так хотели снова испробовать человека.
Дитя?
Человеческое дитя, зачем ты пришла к нам?
Дитя, мы приглашаем тебя на танец.
Тьма продолжала густеть. Вскоре Сатин уже не могла разобрать дороги: деревья и корни слились в единое целое, в бесконечно огромное чудище с тысячью щупалец. Мороз крепчал, девушка уже не чувствовала пальцев. Она без сил привалилась к одному из деревьев, вглядываясь во мрак. Ей чудилось, что из темноты проступают чьи-то очертания: тонкие силуэты, рогатые лица, глаза-щели, яркие, как лёд. Страх ослабел и теперь с трудом пробивался через пелену усталости и равнодушия. Ей нет дела до тех, кто таится в лесу. Нет дела до того, что станет с ней в будущем. Сатин устроилась на земле у сосны, положив голову на широкий, плоский корень. Мысли её теперь были вязкими, как кисель. На душе стало спокойно. Если она уснёт здесь, то погибнет от холода. Мир исчезнет, ничего больше не будет, и ей не придётся больше идти по этому лесу. Не придётся сожалеть о том, что она сделала, там, в мире из солнца и цвета. Сатин просто закрыла глаза и тут же погрузилось в тяжёлое, вязкое забытье — посередине между сном и бодрствованием. Ей снилось, как она лежит у чёрного дерева, а вокруг собираются все люди, что потерялись во тьме Аннуина — старые люди, древние люди, бледные тени, потерявшие рассудок. Были среди них и другие, высокие и чёрные, они подходили ближе, протягивали к ней руки, звали, звали, звали.
В ущелья, к вершинам скал
никто у нас не пойдет:
там, высоко в горах,
народ теневой живет.
В зеленых кафтанах они
гуляют в тени лесов,
на красных шляпах у них
белые перья сов.
В другом сне она шла по длинным каменным коридорам, уходившим вниз, и не чувствовала себя. Здесь никогда не было света. Она даже не могла понять, открыты ли её глаза. Девушка просто шла по коридорам, руки задевали что-то мягкое, похожее на мох. Не было даже чувства направления, не было “право” и “лево”. Только вниз. Только в глубины. Она никогда не заходила так далеко. Сатин чувствовала, что её ждут и что она обязательно должна быть там — только идя по этому коридору, она сможет найти что-то. Что-то чудесное. Как давно она ослепла? Когда в последний раз видела свет?
Один из переходов вёл в какое-то просторное помещение: Сатин не могла его видеть, но чувствовала, что сама тьма стала иной. Не душным и узким мраком коридоров, но чем-то другим — каким-то простором, от которого веяло бесконечной древностью. Её шаги отдавались в тёмном камне гулким эхом, и Сатин боялась, что их обязательно услышит кто-нибудь из оставшихся там, внизу. Пение теней уже давно смолкло — только капли воды монотонно разбивались о каменный пол. Так темно. Неужели она когда-то жила в другом месте? Нет, то был сон, всего лишь видение. Она всегда была бесплотным духом, призраком в этом подземном мире.
В какой-то момент у неё появилось время рассмотреть этот мир: окружающая тьма сначала стала не такой густой, как раньше, а затем перед Сатин появилось бледное сияние. Шарики белого света возникли из ничего и зависли в воздухе над её плечом.
Возвращайся. — произнёс странно знакомый голос. — Тебе здесь не место, маленький огонёк.
Она давно отвыкла от человеческой речи, отвыкла даже от пения тех голодных созданий внизу. Сатин рассматривала залу и почему-то узнавала это место. Там были белые колонны, высокие и стройные, и гладкие стены, сливавшиеся с тёмным сводом. И над всем этим — звёзды, яркие, как драгоценные камни, такие далёкие. Вся зала была какой-то нереальной. Девушка повернула голову — белый мрамор тут же расплылся, стал необработанным серым камнем. Звёзды на потолке оказались светящимися точками, глазами алчных теней из леса. Лес… что сон, а что — действительность?
В середине зала стояла высокая фигура.
— Покажись, я хочу увидеть тебя. — голос, тихий и вкрадчивый.
Было уже поздно. Она видела его.
Белый силуэт в длинном чёрном балахоне — совершенно чужой, безликий и бесприютный, как и сама Сатин. Надменно поднятая голова, лицо, бледное, словно кость, холодные глаза… Это лицо было нечеловеческим — узкое, с высокими скулами, как будто вырезанное умелым скульптором. Из светлых, почти белых волос поднимались ветвистые рога.
Тени в озерной воде
устроили свой приют,
и от врагов всю ночь
звери их стерегут.
Король их и стар, и сед,
утратил ум и покой.
По струям тумана он
любит бродить над рекой.
Или в холодную ночь
летит с королевой ввысь,
туда, где в кромeшнoй тьме
созвездий огни зажглись.
Странное пение завораживало. Сатин покачнулась. Чужие мысли, непонятные мысли, не такие, как у людей. Чьи-то руки трогают её лицо… Люди, тени, видения… Лица, глаза, голоса… Мы так долго тебя ждали… давай, иди, танцуй с нами… приляг на ложе и умри на нём для нашего короля… Ты знаешь, как мы тебя любим… Смотреть на белую фигуру становилось всё труднее и труднее — девушка начала задыхаться, словно что-то давило на грудь. Она почувствовала, что с ней кто-то говорит — чужая речь, быстрая и чувственная.
Эйсиги, эйсиги, ллеар даналлин! Эйсиги, эйсиги, ллиам танеллин!
Ты должна танцевать… танцевать, танцевать… стань жертвой королю теней…
Ледяной холод пронизывал её тело, в голове стало пусто. Чувство безысходности охватило Сатин. Её лёгкие словно наполнилась водой, воздуха не было, и не было сил этому сопротивляться. Она упала на колени. Длинные белые руки потянулись к ней.
— Лети туда, где танцуют тени! — говорила чужая речь. — Отдай нам свою жизнь!
Вдруг свет померк. Перед глазами всё расплывалось, девушка словно становилась невидимой и бестелесной. Последнее, что она увидела, прежде чем потерять сознание — узкое белое лицо, искажённое гримасой злобы и голода.
Сатин открыла глаза.
Она лежала под серым деревом на корнях, укрытая чёрным плащом. После абсолютной черноты подземелья сумрак Аннуина показался ей ослепительным — она даже прищурилась, прикрыв глаза ладонью. Было тепло. Сатин по-прежнему ощущала слабость, но в голове прояснилось. Похоже, этой ночью ей снилось что-то очень странное. Но что именно? Что-то связанное с танцующими тенями, не так ли? Сатин попыталась вспомнить, что же она видела — с каждой секундой это давалось ей всё труднее. Сон ускользал от неё, забывался. Она попыталась сосредоточиться, но не смогла — странные картинки сменяли друг друга, и ни один из увиденных ею образов нельзя было истолковать. Впрочем, если на то пошло, она совсем не помнила, что же такое видела этой ночью. Кажется, там было что-то белое… какой-то зал… подземелье… Девушка поднялась на ноги. Пелена сна спала окончательно. Сатин вспомнила, что находится в Аннуине, вспомнила, почему убежала за стену из черноты. Предательница. Одна, навеки одна.
