– Помнишь ты говорил, что чувствуешь с моей стороны особое отношение к твоей дочери?

– Ага. И к Татьяне тоже.

Лент поперхнулся: – Это не одно и то же!

– Ты о чём, не пойму?

– Супруга твоя, Егор, очень яркая светлая. Оттенком силы она напомнила мне покойную жену, вот я и расчувствовался.

– А… Слыхал я, что ты однолюб.

Лент снова поперхнулся: – Н-не делай поспешных выводов.

Он поискал глазами барную стойку, ему бы сейчас не помешали пятьдесят грамм для храбрости, но той и след простыл.

– Дело не в оттенках, – голос лешего прозвучал приглушённо и даже виновато. – Я не хотел тебе говорить, хотел подождать Татьяну, но раз такое дело, скажу…

Брови Лента взлетели вверх. Неужели Егор списал его замешательство на старый вопрос о том, каким чудом Анна появилась на свет?

– Погоди!

Теперь удивился Егор: – В каком смысле «погоди»? Уже не интересно?

– Да чёрт тебя подери, лесничий! Дай хоть слово вставить! Я ему про любовь, а он мне про яичницу!

– Какую яичницу?!

– Глазунью! Руки́ прошу! Дочери твоей Анны! А ты мне голову морочишь!

Лешего хотелось встряхнуть, и не чуток, а так чтоб понял… но Лент прекрасно знал, что злился не на него, а на себя. За собственную нерешительность, за косноязычие, за то, что дожил до ста лет, посинел, а мысли формулировать не научился. Хотя какое там «посинел», сейчас он был совершенно зелёным, тут уж, что называется, и к гадалке не ходи. Пламя поджаривало изнутри не на шутку, и когда только успела накопиться силушка?

Он подумал про биржевые котировки и не смог вспомнить ни одной. Вот это номер! А ведь должен был сразу же сменить цвет!

– Тихо… тихо… – осторожно заговорил леший. – Не дури, Лент! Выключай светомузыку!

Лент бы с радостью, но приступ нерешительности спровоцировал прилив полной беспомощности.

– Не могу, Егор! Заклинило, – и добавил обречённо: – А если она выберет Вика? Меня разорвёт.

А ведь разорвёт. И к лучшему, пожалуй. Нерешительность для ведьмака – смерть. Лучше самому взорваться. Э-ка мысли закрутило!

– Тебя выберет, – покачал головой Егор.

– Откуда знаешь?

Игнорируя вопрос, леший сделал несколько пассов руками, пробубнил что-то под нос и развернул Лента к двери: – Пойдём пройдёмся, что ли.

Идти Ленту никуда не хотелось, хотелось требовать ответа, ведь Егор не просто так говорил, что выберут его. Чуял что-то своим коричневым носом.

Они вышли за калитку, прошли вдоль ряда аккуратно припаркованных машин, и остановились за чужим сараем.

– У Айи уши, – объяснил леший, – а ей ни к чему. В общем, я сюда прибежал не её спасать, а тебя. Всё удивлялся, что это, думаю, на Анюту нашло? Почему она так сказала?

– Что сказала, Егор?! Когда сказала?

– Когда через прослойку меня позвала, тогда и сказала. Торопись, говорит, к Айгуль. Спаси Лаврентия. Иначе мне не жить.

Закружились облака, Егоры, котировки… Небо стало синим-синим, но как ни хотелось Ленту запеть и станцевать от радости, делать этого не стоило, об этом подсказывала вернувшаяся в мысли вместе с синевой логика.

– Это значит только то, Егор, что я нужен ей живым. Ей не жить, если она не доставит чёрному ведьмака. Самое время вернуться к вопросу её рождения. Вы заключили сделку, так? Что вы пообещали взамен на ребёнка?

Глаза лешего округлились: – Ты бы отдохнул, Лент. Принял бы чего успокоительного, не знаю… Пойдём обратно, пусть Айа тебя посмотрит.

– Не крути! Я говорил с Анной, она помогает чёрному добровольно. Почему?

– А я откуда знаю?! Никаких сделок я ни с кем не заключал! Не моя она дочь! Приёмная! …Ну, вот и сказал.

Облака снова закружились вокруг Лента, но уже в другую сторону. Егор опустил плечи и развёл руками: – Тебе Айа про Зинаиду уже нашептала? Ну, про детишек, туда-сюда… Айа здесь человек новый, она в девяносто восьмом приехала, по распределению, когда район остался без ведьмы. А Зинаида здесь давно. Говорить можно много, мнения высказывать, но я её не осуждаю, она людям помогает.

Поток информации изменил угол подачи, и это хорошо отразилось на цветовой гамме Лента, эмоции отошли на задний план и уступили место основной работе его мозга – аналитической.

– Помогает, говоришь? Помощь разная бывает, Егор. Если ты про то, как от ребёнка избавиться, то это не помощь, ты сам как тёмный должен это понимать.

– А вот и помощь. Если не убить, а в семью пристроить. К тем, у кого своих нет.

Э-во как! Лент задумался, и задал первый пришедший в голову вопрос:

– А почему в обход закона? Что плохого в официальном усыновлении?

– Ничего, кроме волокиты и людской молвы. А у Зинаиды всё продумано, и люди нужные прикормлены. В Питере. В роддомах, в ЗАГСах... И отчаявшихся родителей к ней подошлют, и дуру молодую, что надумала от лишней ноши избавляться, а срок пересидела. Вот Зинаида и парует. Детей с родителями. Разве не благородное дело?

– И почём нынче благородство? Оно ведь у неё не бесплатное, надо полагать?

– Бесплатное – значит несерьёзное, Лент. Не только платное, но и дорогое.

– Сам-то чем расплатился?

Егор покачал головой: – Зачем тебе? Я на твой вопрос ответил. Анна приёмная. Мы долго ждали. Зинаида – не дура, про тёмный мир всё знает, ауру видит. Нас с Татьяной сразу вычислила, а когда жена пошла к ней за помощью, первым делом ей объяснила, что простому ребёнку у нас будет тяжело, нужно ждать светлого. Вот так в девяносто пятом у нас «родилась» Анна.

– В Питере?

– Ага. В первом роддоме. По документам. И не вздумай разыскивать её мать, её мать – Татьяна! Тебе должно быть достаточно и того, что Анна – самая обычная светлая, а у светлых не бывает тёмных родителей, значит, и «договоров» никаких быть не может.

– Мне нужно поговорить с Зинаидой, Егор. Только поговорить. Может, она вспомнит что-то необычное. А пока давай думать, что дальше делать. Как наших женщин выручать.

«Наших» прозвучало самонадеянно. Руки́-то он попросил, но согласия пока не получил. Ни от отца, ни от самой Анны. «Иначе мне не жить» – воспоминание приятное, но обозначать, и правда, могло всё что угодно. Поэтому, когда Егор сложил губы в покровительственную ухмылку, Лент не обиделся. Заслужил. Но леший, как оказалось, имел в виду совсем другое.

– Для начала тебе хорошо бы научиться нашим женщинам доверять, Лент, – а вот и отцовское согласие. – Попомни моё слово: на выручку ты собрался рано.

Оставив Егора с Айей разбираться с полицией, Лент усадил Розу и Савилу в машину Ильи и порулил в город, надеясь, что уж до Ростова-то как-нибудь доедет и без навигатора, по знакам.

До главной дороги под колёсами шуршала и разлеталась комьями сухая земля, а как выехали на асфальт, сразу чинно разъехались с автомобилями, украшенными мигалками, ничем, впрочем, их не заинтересовав. Любой тёмный знает, как отвести глаза, а когда их трое, тёмных, то люди от них сами отворачиваются.

В машине говорили мало. Лент сосредоточился на дороге. Савила – на связи: она стучала по экрану телефона, вытягивала руку в разные стороны и даже высовывалась из окна – сигнала не было. Роза тихо сидела сзади, погрузившись в свои мысли. Лент иногда ловил в зеркале её задумчивое лицо и прикрытые глаза.

Ехали в «Московский Тракт», под защиту триста первого номера. Лент рассудил так, что в безопасности, пусть и условной, думаться им будет лучше.

На въезде в город Савила поймала наконец сигнал и созвонилась с товарками, заведя свою шарманку про дисциплинарные слушания. Ох, уж эти Ленту новые веяния.

Ключи от номера он не сдавал, не интересуясь местными правилами, поэтому приготовился проскочить лобби отеля транзитом, однако глаз зацепился за знакомое лицо неподалёку от стойки. Первой реакцией была защитная, не из новых ли знакомых эта полноватая дама с виноватым взглядом? Но сзади хмыкнула Савила: «А вот и Тамара Александровна, собственной персоной», и Лент сразу расслабился. Свои.