Что ж так плохо соображается-то?

Это всё послеобеденная жара, прижигающая мыслительный процесс в зародыше. Хотелось завалиться в тень ближайшего дерева и мечтать с травинкой во рту под гул возмущённых сверчков и плеск воды. По озеру скользили лодки. Лент полез бы сейчас в любую из них, не задумываясь – и в прогулочную, и порыбачить. Нет, не сейчас, пожалуй. Лучше он полежит пока здесь, под деревом, и будет жевать свою травинку, а Анна найдёт ромашку и станет осторожно отрывать от неё лепестки, громко перечисляя вслух бессмысленные «любит» и «не любит». Лент замер. Если на последний лепесток выпадет слово «любит», то он получит поцелуй в нос и, если успеет сгрести её в охапку, то спрячет под себя и зацелует в своё полное удовольствие. Но Анна шустра и привычки его знает. Знает, что, если ускользнёт, то заведёт его ещё больше. Поэтому он должен быть начеку. А вот если выпадет «не любит», она сморщит нос и посмотрит на него с неприкрытым удивлением: «Чем я тебя обидела? Почему ты сегодня меня не любишь?».

Он любил её всегда, и она прекрасно знала об этом. Любил валяться с нею вот так бесцельно в траве – лучше в тени, но можно и на солнышке. Любил говорить с ней. Любил с ней молчать. С ней он чувствовал себя живым. Но если выпадало «не любит», баланс нарушался. «Ну-ка вставай! – командовала она. – Давай, давай, шевелись! Нечего здесь разлёживаться!»

Лент усмехнулся. Он часто мечтал об Анне, выдумывая и проговаривая в уме диалоги, но сегодня она «не слушалась». Он хотел валяться, а она требовала немедленно куда-то идти. Ну что ж, Лент сходит, почему не пройтись? Он открыл глаза и понял, что действительно расселся на траве напротив несказанно удивлённого художника, почему-то стоящего перед ним на четвереньках.

– Ты чего?

– Лаврентий Петрович, с вами всё хорошо? Вы так осели, я думал вам плохо, собирался за помощью бежать.

Ленту не было плохо, беспокоила только рука, а вернее горящая и зудящая невидимая глазу руна. Что за ерунда? Неужели его всё же вырубили заклинанием? Но кто? И почему молчат обереги?

Ладно, разберёмся. Не стоит пугать пацана.

– Разморило, извини, жарко у вас. Поехали в гостиницу, переоденусь. Потом перекусим и – к лесничему.

На слове «перекусим» с лица художника окончательно исчезло волнение. Похоже, парень проголодался не меньше Лента. Обе стрелки часов ковырялись сейчас где-то между пятью и шестью часами и, судя по тому, что память всё настойчивее подсказывала Ленту, что в гостинице должен быть ресторан, есть ему хотелось ужасно.

Ресторан оказался частью того самого круглого фойе, где встречали и провожали гостей. При первом посещении Лент его не заметил. Может, потому что стулья не были забраны в белые чехлы, как сейчас, и столы не сервировали официанты, не играла приятная музыка, и окна не были распахнуты. Правда, окна он бы и сейчас прикрыл – жара ещё не спа́ла, и с прудика неприятно потягивало тиной.

Анжелики за стойкой не было. Вторая администратор чирикнула: «Третий этаж» и, густо покраснев, передала Ленту паспорт и ключ с номером «301». Лент поблагодарил и отправился наверх, предварительно оглянувшись на Вика. Тот приземлился за ближайшим столиком на двоих и потребовал меню. Ресторан должен был открыться только через четверть часа, но как ни странно, меню парню выдали. Вероятно, кто-то неглупый справедливо рассудил, что если посетитель пошарит по названиям блюд голодными глазами подольше, то на заказе это скажется положительно.

Итак, у Лента пятнадцать минут.

Взбежав по лестнице, он моментально вычислил нужную дверь и думал теперь исключительно о том, как бы поскорее стянуть с себя липкие вещи и запрыгнуть в душ. Дорожную сумку он перекинул вместе с пиджаком через плечо, покупки засунул под руку и приготовил ключ, с поворотом которого его ожидало полное счастье. О бунтующем желудке он старался пока не думать – тому придётся подождать. Но ведь недолго! Какую-то жалкую четверть часа.

Он так увлёкся своими мыслями, что даже не оглядел доставшийся ему двухкомнатный номер и не заметил выгладывающую из спальни многоярусную тележку на колесах, гружёную бытовой химией и постельным бельём.

Швырнув в сторону сумку, он столкнул нога об ногу туфли, сбросил рубашку и майку, и потянулся к ремню, оглядываясь по сторонам в поисках заветной двери, за которой должны прятаться удобства. И только тогда увидел тележку, из-за которой на него смотрели огромные карие испуганно-удивлённые глаза. Нет, не удивлённые – они были удивительные! Из прошлого. Тёмный янтарь с чёрными «мушками» вместо зрачков. Если этих «мушек» потревожить, то они распахнут крылья, и янтарь превратится в уголь.

Глаза темнели и затягивали Лента в намечавшиеся омуты, зрачки-«мушки» волновались не на шутку. Может, ему мерещится? Уж больно не вязалось это волшебство c полным отсутствием ворожбы и неброской внешностью самой волшебницы в бесформенном халате. Чёрт! Да ты своим стриптизом чуть в обморок девчонку не уложил, старый дурак!

Руки сами собой подхватили с полу рубашку и натянули её обратно на расписанный рунами торс. Может, подправить ей память, чтобы обошлось без урона для психики? Совсем ведь ребёнок.

Пуговицы застегнулись наперекосяк, но это было не так важно – главное, он снова одет. Голяком он бы и рта не смог раскрыть, а говорить было нужно.

– Меня сюда поселили.

Получилось не очень уверенно, даже вопросительно, но она кивнула и опустила глаза: – Я уже ухожу, извините.

Почему?! Почему он завибрировал в ответ на этот голос? Неужели эта девушка – светлая? Он присмотрелся – так и есть. Слабенькая, но с целительским потенциалом. И наверняка ничего о себе не знает, иначе зачем она здесь, в прислуге?

– Послушайте, – он шагнул ей навстречу, и его глаза уткнулись в поцарапанный бейджик «Полина». Неужели та самая запойная алкоголичка? Понятно теперь, откуда эта болезненная худоба. А ведь он сначала подумал, что дело в одежде не по размеру.

Ай-ай-ай, милая, уж не от нерастраченной ли силы ты пьёшь? Не оттого ли, что не понимаешь, почему не такая, как все? Нужно будет поговорить с Айей. Жалко девчонку.

– Вам что-нибудь нужно? – теперь поднимать глаза на постояльца горничная боялась, это Лент понимал. Да, ему нужно. Нужно кое-что ей объяснить. Но сейчас он этого делать не станет. Он разыщет её позже. Когда приведёт себя в порядок.

– Нет-нет, ничего не нужно, идите, – сказал и сразу пожалел. Пусть останется! Она такая беззащитная. Он ей поможет! Вылечит, научит… И чуть было не остановил, но споткнулся глазами о собственное отражение в настенном зеркале и промолчал. Ну что за клоун, в самом деле! Ремень висит. Рубашка набекрень, волосы растрепаны, взгляд виноватого хулигана...

Он молча проследил за её тонкими ногами в растоптанных тапках, уж точно не по размеру, за согнутой спиной, выталкивающей в коридор тяжёлую тележку, и пообещал себе совершенно неоднозначно, обращаясь почему-то к ней: Я найду тебя, Полина! Я обязательно тебя найду!

После душа, натянув на себя новую футболку и широкие спортивные штаны, он перебросил через руку толстовку – ночью в лесу может быть прохладно, – и поспешил вниз.

Что такое? Обалдевший взгляд Вика Лент заметил ещё с лестницы.

Невольно подобравшись, он ускорил шаг и, перепрыгивая через ступеньку, оказался напротив помощника в считанные секунды.

– Что случилось?

Вик не ответил, но ответ услужливо подсказала зеркальная колонна – какая пошлятина! Блестящие штиблеты – другой обуви пока не подвезли, – сияли вовсю, доказывая непогрешимость Айиных заговоров и одновременно подчеркивая тот факт, что их осквернили спортивными штанами и эластичной белой футболкой, до неприличия плотно облегающей подтянутый торс. Чёрт! И зачем он затянул мокрые волосы в хвост! А куда их было девать? Да куда угодно, только бы не выглядеть зализанным яйцеголовом. И побриться не додумался. Хорош! Для образа киношного мафиози не хватало только золотой цепи на шее, сигары и парочки тяжелых перстней.