— Извините, если что не так, — он заранее улыбнулся, — но на мой взгляд вам не помешает немного потолстеть, а то смотреть жутковато. Как бы ветром не унесло.

— Ничего, — оптимистично сказал она, — скоро потолстею. Чаю? С бутербродами? Или нормальный ужин...

От лишней порции воды черандак никогда не отказывался. Ужин? Сегодня он уже ел, так что вполне мог подождать до завтрака. Девушка храбрилась и бодрилась, но была усталой и расстроенной, куда ей сейчас к плите?

— Чаю, — сказал он, — можно без бутербродов.

К вскипающему мгновенно чайнику он так и не привык, настроился на долгое ожидание. А оказалось, что ждать не нужно и дымящаяся чашка уже стоит перед ним, даже с долькой лимона.

— Значит, вы — дочь заводчика. Я сразу понял, что девушка не простая. Сбило с толку, что прислуги нет. Потом понял — она у вас приходящая.

— Это не прислуга, сейчас так не говорят, да и по сути не верно, — Соня обняла свою чашку и устроилась на диванчике с ногами, — Марина очень квалифицированный и дорогой работник, я ее ценю. И — мы подруги.

— Сословных границ нет? — Удивился черандак, — глядя на Сергея я бы так не подумал.

— Все границы вот тут, — Соня выразительно постучала согнутым пальцем по лбу. — Умный человек понимает, что его окружение — это продолжение его самого. И чем оно достойнее, тем выше он сам. Ну а... быдло, оно и в Африке быдло. И не важно, на каких машинах оно катается.

— Бытие определяет сознание, — кивнул черандак. — Это из...

— Я знаю, — перебила Соня, — я читала "Капитал", правда в сильно сокращенном варианте. И "Экономические тетради", мы все это сдавали в институте. Я же репортер просто потому, что так фишка легла. Ну и потому, что нравится. А образование у меня классическое — экономист. И — да, папу можно назвать заводчиком. И даже, наверное, эксплуататором. А то, что он работает по пятнадцать часов в день, хотя любой его рабочий — по восемь, это... издержки жизни.

Понимаете, Петр, — Соня прищурилась, по репортерской привычке формулируя мысль предельно четко, — никто, не один вменяемый человек не станет выжимать из рабочих все соки: и морковный, и яблочный, и желудочный. И даже не потому, что санитарные нормы не позволят, проверка обнаружит и штраф будет астрономический. А в первую очередь потому, что квалифицированный рабочий — это ресурс. Лаки и краски — сложное производство, особенно водостойкие. Мы производим лаки для яхт, там высокоточное оборудование. Работать на нем нужно учиться несколько месяцев. И если рабочий, скажем, угробил из-за своей ошибки партию товара, его, конечно, накажут. Лишат премии. Но никто не будет его пороть на конюшне и выкидывать за ворота. Просто потому, что это не выгодно. Товар стоит дорого, да. Но обученный рабочий — дороже в разы. И, погорев один раз, в следующий он не ошибется.

Стратегия выкручивания людей, как тряпки, не оправдала себя в долгосрочной перспективе, поэтому от нее отказались. Принцип: "чем вокруг все беднее, тем ты богаче" — не работает. Точнее, работает, если ты государственный чиновник и воруешь, как не в себя. Если же ты бизнесмен и предприниматель, то тебе выгодно, чтобы твои люди были богатыми, чтобы у них были деньги покупать то, что ты производишь и им предлагаешь. Стратегия win — win, выиграл — выиграл.

— Так все же, революция победила или проиграла?

— Не думаю, что ответ на такой сложный вопрос может быть простым и однозначным. Мне кажется, что революционные взрывы — естественная и неизбежная часть более глобального процесса эволюции общества. Который не может проходить ровно просто в силу... физической природы мира. — Соня взмахнула рукой. — Все новое всегда рождается через взрыв и сопровождается жертвами. Просто потому, что старое тоже хочет жить, а ресурсы ограничены.

— Но мы будем бороться?

— И даже побеждать. Время от времени. Потому что никто не может побеждать всегда. Послушай, Петр, ты, вообще, мужчина или гидравлический тормоз?

Вопрос был, что называется, на засыпку. Но вариантов ответа не подразумевал, и черандак отпустил инстинкты, которые давно толкали его в ребро.

Петр проснулся с давно и прочно забытым ощущением во всем теле, еще с той жизни забытым. Тело было отдохнувшим, наполненным жизнью и силой — до краев, прямо вибрирующим. Вокруг витал тонкий запах вкусного мыла: чайный и чуть-чуть лимонный, а ноздри слегка щекотали пушистые волосы просто невероятной женщины.

Его женщины? Нет, так высоко Петра не заносило. Женщины, которой он вчера помог справиться с болью и разочарованием. Уж как мог и чем мог. Даже интересно, получилось? Способ-то на самом деле не слишком действенный, все равно, что напиться в распьянь и забыться... ненадолго.

Этот, в костюме... Каким бы пнем с глазами он ни был, Соня его любила. Как ее угораздило? Такую яркую, чистую, деятельную, горящую — отдать сердце карьеристу без души и мозгов? Но — любила. Иначе так просто к телу не допустила, она строгая. Просто — больно ей было.

Про боль черандак знал много, недоброй памяти Савва Трефильев не только добром спрашивал, он и иголочки пользовал, и шнурки с ложками. Кто понимает — страшное дело, даже стальные парни начинали гнуться.

Видел он глаза этих ребят: взгляд, в котором не было ничего, кроме боли и решимости держаться сколько возможно и еще чуть-чуть. У Сони вчера был такой же. Девчонка-кремень, виду не подала, словно так и надо, но — ударила ее тварь в самое сердце.

Тут не до ревности. Тут — просто помогать нужно. Как своему, раненому. Выживет, поправится... Ну, там дальше будет видно. А пока не плохо было бы ее порадовать чем-нибудь. Проговорилась вчера, что любит клюкву в сахаре, даже рассказала, где такая ягода водится. В двух шагах.

Ключи от квартиры и хитрая штука, которую сейчас использовали вместо кошелька, были небрежно брошены на полочке в прихожей.

Петр тихонько вытек из сонных объятий Сони и бесшумно оделся.

Утренний город встретил тишиной. Он все так же неприятно пах резиной и горелой нефтью, но черандак принюхался и с любопытством осматривался по сторонам, узнавая и не узнавая город, где ему довелось немного учиться.

Память возвращалась фрагментами, но Политехнический Институт он вспомнил отчетливо. Экзамены, лекции. Первый самостоятельный проект. Уроки немецкого, факультативно, но ходили все — какой инженер без немецкого? Ячейка, подпольная газета. Студенческие волнения. Арест и — ссылка в солдаты. На германскую — вот где язык-то неожиданно пригодился, да и выучился как-то сам по себе, нечувствительно.

Автомобиль, черный как кирзовый сапог и здоровый, как столыпинский вагон, он заметил, отметил и — не удивился, когда из него высунулся здоровенный, наголо бритый мужик и поманил его рукой.

Петр остановился. Подходить к авто он не собирался, но и бежать сломя голову через кусты счел излишним. Оружие он, в отличие от Сони, не забыл. После войны он бы скорее без штанов вышел, чем без оружия.

Лысый помедлил, видимо, совещаясь с водителем. Но, видя, что Петр спокойно ждет, вылез из машины и подошел. Неторопливой, хозяйской походкой.

— Привет, — кивнул он. Без агрессии. — Значит, у тебя появилась красивая женщина?

— Точно, — так же добродушно кивнул Петр. — А еще у меня появились ствол, лопата и алиби.

Лысый хмыкнул.

— Ты бы, парень, подумал хорошо, на кого быкуешь. Звездюлька твоя хороша, сам бы не отказался. Но в ней Кениг заинтересован. Слышал, небось? Миллионы евриков. Пол Европы куплено, и не в кредит, а за наличку. Вторая половина просто пока не нужна.

— Не таких видали, и тех с трона сковыривали.

— Ну, как хочешь. Я предупредил.

Петр кивнул, повернулся к нему спиной и пошел себе, в темноту подворотни, насвистывая мелодию, смутно знакомую, но не похожую ни на клубняк, ни на шансон. Только несколько секунд спустя Лысый с ошалением признал "Интернационал"...