За разговором мы не заметили, как перед глазами нарисовалась довольно кривая стена обители. Монахи не сильно не заморачивались строительством: воткнули по периметру несколько деревин, попарно, между ними накидали всякого лесного мусора и украсили все табличкой: "Каменная стена — 3 метра шириной. Таран не возьмет!" Оставшуюся границу просто обозначили веревкой и написали: "Такая же стена".

— Неплохо отстроились. Неприступненько...

— Ну, если тебя интересует, как их вынести, то могу сходу предложить пару способов, — скромно сказала я. — Например, вон с той сосны через стену десантироваться. Или огненной магией фейри ворота поджечь. На них же не написано, что железные. Значит — деревянные.

Маэва фыркнула и забарабанила в символическую калитку. Ответили ей не сразу, а когда ответили — голос был мужской и заспанный:

— Кого Господь принес?

— Сами пришли! Группа Мастеров!

— Пароль! — потребовал проснувшийся голос.

— Две по ноль-пять! — рявкнула Маэва.

И нас, конечно, немедленно впустили. Ворота, что характерно, сторожили два гоблина в рясах, но с мечами. Наверное, крещеные...

Изнутри аббатство святой Илларии впечатляло не меньше — за кусты был загнан даже не джип, а микровтобус — и замаскирован веточками. Прямо по центру водружен Святой Крест, откованный с большим искусством и любовью, и вот нисколько, ни на полпальца не похожий на кладбищенский. За крестом располагались кельи... то есть, палатки.

Аббатиса встретила нас в аутентичном, с выражением глаз недобрым.

— Говорят, чтобы игра получилась удачной, надо принести в жертву одного из мастеров, — мягко, не напрягая голосовых связок, произнесла она.

— И вам здрасьте, матушка, мы вас тоже очень любим и желаем добра и света от всей своей фейской души, — скривилась Маэва. — Да прольется на вас дождь огненный, очищающий души лучше хлорки.

Пара гоблинов в рясах за нашими спинами добродушно заржали.

Девчонки в цивильном просекли тему и уже разводили костер в трапезной и доставали одноразовые стаканчики. Матушка поджала губы, но пригласила. Гоблины ловко свернули головы сразу обеим бутылкам, резонно полагая, что на два десятка рыл пить тут нечего...

— А сестра Генриетта не выйдет, — шепнула матушке невысокая, рыженькая девчонка толстой косой, заплетенной вокруг головы короной, — у нее живот болит.

— Серьезно болит-то? — Сделала стойку Маэва, — если что, сейчас гоблина пошлем за моим палачом.

— Да мы как-то надеемся, что она к утру очухается, — струхнула рыжая.

— Тьфу! Он у меня еще и лекарь, по совместительству. И аптечка есть.

— Я ей самогону с солью дала, — рыжая стрельнула в сторону Ровены и торопливо добавила, — и помолилась. Должно помочь.

— Обязательно. От кишечного расстройства самогон с молитвой всегда поможет, — от души одобрила Маэва, с хрустом вгрызаясь в огурец, — да и без молитвы — норм. Вот молитва без самогона — не всегда срабатывает.

Девчонки прижмурились, а кое-кто втянул голову в плечи, как черепаха.

— Что и ждать от земли, которой правит богом не принятая династия нелюдей, тварей без души, спасения не знающих, — уронила Ровена. Костер согласно треснул, подтверждая ее слова.

— Кхм... уважаемая. Тут вот какое дело. Вера твоя хороша для людей краткоживущих, ибо обещает спасение в смерти. А феи-то бессмертны, — Маэва холодно улыбнулась, — выходит, твой бог нам не подходит по э-э-э... техническим параметрам. Как же быть?

— Бессмертны? — повторила Ровена, — Поправь меня, если я ошибаюсь... или не Мэйв Прекраснейшая ныне лежит в своем замке на каменной плите и ждет погребения?

— Ну, накладки бывают, — сдала назад Маэва, — но в целом то я права!

— Не кричите в доме Господа, уважаемая. Вы не в степи, мы не глухие.

— Мастер не кричит, мастер убедительно излагает свою точку зрения, — буркнула подруга, но обороты сбавила, — Мэйв не показатель, она полукровка и, вдобавок, приняла человеческие регалии.

— Так, может, наша королева — человек? — Мягко спросила Ровена, — и хоронить ее следует по человеческим обрядам? А для начала — окрестить, как полагается.

Я чуть не поперхнулась коньяком. Глаза Маэвы напоминали здоровенные плошки:

— Окрестить? Мертвую?

— У Господа все живы.

Подруга выпрямилась:

— Я слышу официальную точку зрения аббатства? Которая будет озвучена завтра на витангемоте?

— Именно, — аббатиса наклонила голову, намекая, что разговор окончен.

— И... что может заставить вас, уважаемая, передумать?

— Только прямое и недвусмысленное волеизъявление Господа, — отрезала Ровена и встала. Вслед за ней поднялись и остальные. Выдрессировала свою команду она великолепно, стоило признать!

Оказавшись за воротами обители мы с Маэвой переглянулись и разразились длинным, одним на двоих, матерным монологом.

— Волеизъявление ей, козе плюшевой, — чернокосая расфыркалась, как персидская кошка, которой в нос попала собственная шерсть, — И что будет принято в качестве такового? — заорала она в сторону обители.

Там не стройно, но от души заржали, потом посовещались и зычно ответили:

— Кровавые реки подойдут!

— Ну, смотрите, мыши церковные, — змеей прошипела Маэва, — никто вас за язык не тянул!

Развернулась и пошла. Прямо через лес.

Мне ничего не оставалось, как последовать за ней.

Вот кто сказал мужчинам, что, чем более пафосный ресторан, тем благосклоннее женщина? Их коварно обманули и, скорее всего, именно владельцы дорогих едален. Может быть, стоит сделать ряд репортажей, чтобы развеять, наконец, этот странный миф?

Соня с изумлением смотрела на дивный натюрморт из чайной ложки обычного оливье, художественно размазанного по тарелке с широкой каймой, как в столовке... Кайма эта, к слову сказать, ярко синяя дивно гармонировала с ярко-малиновым бархатом кресел и псевдозолотом настольных ламп. "Дорого — богато..." Где-то на просторах этой тарелки затерялся гусь. Но искать его, видимо, бесполезно. Наверное, улетел.

Впрочем, оливье был неплох. Если судить по трем ломтям картошки и пяти горошинам, которые, не иначе, каким-то чудом попали Соне в тарелку.

Господин Кениг так явно старался произвести впечатление, что его стало как-то жаль. Он то в этом аквариуме своя рыбка и не самая мелкая, а вот дама — не вписывалась. Платье хоть и вечернее, но классом ниже, чем следовало бы. Укладка профессиональная, но волосы, за которыми хорошо ухаживают каждый день и волосы, которые спешно привели в порядок после двух месяцев небрежения отличаются сильно, и это видит каждый, кто не слеп.

Зачем она согласилась на такие, явно невыгодные для себя, условия? Подумала, что международный рейдер хочет ее придавать этим самым, не к ночи помянутым пафосом, указать ей на ее место, чтобы легче было ломать.

Решила подыграть — почему бы нет? Не тарелкам с логотипом ресторации на каемочке сбить с копыт опытного репортера. Самообладание в любых обстоятельствах — один из первых признаков профпригодности. А что касается давления — Соня и в голове его не держала. Давит она — и точка.

В результате вышло неловко. Еще и подбадривать пришлось господина Кенига... Все же удивительно, как бережно отнесся к ней Палач Милосердия, человек, который "сожрал" семнадцать городов и не поперхнулся. Впору глаза завязывать, чтобы слишком далеко на лоб не вылезли.

Соня шевельнула ногами под столом и улыбнулась, ощутив призрачное, но вполне реальное тело своей "подстраховки". Оказалось, дух мог и так — собакой, но невидимой и неощутимой для всех, кроме нее. А мог — лоскутом тумана.

От прикосновения к самому настоящему чуду Соня млела. А если господин Кениг считал, что причина — шикарный ресторан с более чем прикольным меню — ну, это его проблемы.

— В настоящее время я живу в окрестностях Лейпцига. Повезло прикупить там самый настоящий замок готическом стиле из окаменелой древесины. Всего за восемьсот тысяч евро, представляете, Софи?