Крутанув дюральку, он умудрился сбить стрелу на подлете... Черт! Точнее, дьявол — интересно, сколько их по нашу душу?

Наемники переправились, выстроили сложную фигуру, полностью перекрыв узкий проход и махнули нам рукой.

— Бежим, — скомандовала я, — нужно найти мою пещеру.

— У тебя тут собственная недвижимость?

— Ага. Крайне ценная. Склеп.

— Ну... ценность сомнительная. Но зато, в любом случае, пригодится, — философски заметила мама, прыгая по камням.

Стрелы щелкали вокруг, и все они метили в нее — я-то была уже мертвой и белая повязка надежно защищала мою не-жизнь.

— В Йорке нормальных лучников нет, — на ходу крикнула я, — вот если бы они Шервудских разбойников переманили, было бы кисло.

Густые кусты серебристой ивы раздвинулись, оттуда показался Хукку и нетерпеливо махнул рукой:

— Сюда, быстрее!

И мы занырнули в полумрак пещеры.

— Она сквозная? — удивилась мама.

— Да. Почти на месте выйдем, — Маэва, подобрав платье, почти бежала, подгоняя нас. Парни Валентайна остались позади живым заслоном. Преодолеют его не скоро. Не раньше, чем все наемники уйдут Серыми Дорогами на перерождение, а это будет трудно.

Союзников жрец выбрал отличных.

— Тогда почему мы несемся, как вспугнутые антилопы по саванне? — резонно спросила Алена. Ее переправляли еще позже Маэвы, уже под стрелами, и подол ее шикарной, дизайнерской рясы намок. Ведьму это злило.

— Потому что Генрих не глупее нас. Если мы узнали, что пещера проходима, мог и он... Он фанатик, но не дурак, далеко не дурак.

— Мы же ее с начала игры охраняли? — удивился палач, — все время дозор стоял.

— А с другой стороны туда залезть им религия не позволила? Или рыцарское воспитание...

— У вас всегда так интересно? — Шепотом спросила мама.

— Ну а для чего и делается? — Удивилась я. — Чтобы всем круто было. И весело.

Стены топорщились напластованиями породы. Мы плюнули на аутентичность и подсветили себе фонариками, здраво рассудив, что расшибить голову ради полного погружения — это уже клиника. Первой свет в конце тоннеля заметила мама. И, так получилось, что на нее же выскочил незнакомый мужик в кольчуге.

От неожиданности она вскинула арбалет, который с самого начала держала на боевом взводе, и выстрелила, перепачкав красной краской горло незнакомцу.

— Упс... — удивился он. — Это у вас, фейри, вместо "Здрасте..."

— Это у нас, фейри, вместо "Здрасте, шпион Генриха, покойся с миром", — расплылась в улыбке Маэва. — Судя по ране, помер ты, приятель, не приходя в сознание. Белая повязка есть?

— Ага, сейчас нацеплю и пойду в мертвятник, — с энтузиазмом закивал шпион.

— Не торопись, — бросил Хукку. — Маэва, он сейчас в мертвятник в аккурат через каньон попрется и демаскирует нас на фиг.

— И что ты предлагаешь? Связать покойника и рот кляпом заткнуть? У нашего двора репутация не самая благая, а так вообще за отморозков посчитают.

Хукку оскалился с нехорошим весельем, пошарил в сумке, выудил красное яблоко и кинул парню. Тот машинально поймал и в недоумении уставился на шамана.

— Кусай, если жить хочешь.

— Жить? — В понятном сомнении протянул он, — а это точно для того?

— Меня знаешь? Мне врать боги запретили.

Хукку шпион, похоже, знал, жить хотел и яблоком захрустел охотно. Маэва смотрела на него с нездоровым предвкушением.

— А теперь — падай, друг мой доверчивый. И пусть твоей последней мыслью будет то, что по глупости нарушил ты священное правило: никогда не брать угощения из рук фейри.

— Упс, — повторил шпион. — И долго мне, это... лежать?

— Пока не разбудит поцелуем король Генрих, — широко улыбаясь, приговорил Хукку. — Заметь, ни словом не солгал, жить будешь. А то пещера есть, гроб имеется. Прекрасная венценосная особа нужной ориентации тоже в наличии — а воскрешения поцелуем любви нет. Непорядок. Не канонично.

— Сволочь ты, — сказал шпион, но послушно улегся у входа. И надкушенное яблоко на грудь водрузил.

— Не-а, — мотнул головой шаман. — Не сволочь. Намного хуже...

И мы снова побежали по пересеченке, наверстывая время.

Двое наемников Валентайна ждали нас у озера, закопавшись в ивняк и играли в кости на раздевание. На момент нашего появление один из них снял только шлем, другой же расстался со штанами и яростно отбивался от слепней.

— Совет да любовь, — бросила Маэва.

— Ваше вдовствующее величество...

— Мое. Лодки есть?

— Лодка. Одна. Вторую не дали, а отбирать мы не рискнули, они же сети ставили. Кто знает, насколько эта бодяга с барьером. Рыба будет — жить будем.

— Это правильно, — одобрила Маэва, хмуро созерцая... ну очень ненадежное плавсредство. Маленькое, валкое и до того обшарпанное, что создавалось впечатление: община рыбаков не свое отдала, а вытащила из озера утонувшую посудину, просушила ее на солнышке и сбагрила людям королевы.

Первая попытка загрузиться на борт закончилась тем, что лодка перевернулась как ванька-встанька и едва не ушла туда, где ей, судя по всему, очень понравилось.

Со второго раза, применив противовес и плоский камень, все же кое-как разместились, но борта просели до самой воды. Ну, почти. Пара сантиметров туда — пара сюда. И, по всему выходило, что "туда" таки случится, если не с первым гребком, то с пятым.

Палач аккуратно оттолкнулся от берега. Лодка отчего-то оказалась необыкновенно легкой на ходу, и ее сразу отнесло метра на три.

Наемники смотрели вслед с научным интересом и не без уважения.

— Эй, на "Титанике", — крикнул тот, кто был пока в штанах, — Счастливого плавания.

— И вам огня и серы на голову, — вежливо ответила Маэва. Темная вода покачивалась очень близко.

— Между прочим, под нами тектонический разлом, — поделился палач, — а значит, тут очень глубоко. Может быть до ста метров.

— Спасибо, — так же вежливо кивнула чернокосая, — что бы мы делали без этой информации...

Я тихонько достала нож, протянула руку за борт, стараясь не наклоняться, чтобы не нарушить хрупкое равновесие конструкции. Уколола палец и тихонько проговорила:

Летел ворон через море,

Вода поднялася, беда унялася.

Кто эти слова знает,

Их перед входом в воду читает,

Того вода к себе не возьмет,

На песчаное дно не заберет.

Слово мое крепко, дело мое лепко.

Чур, моя душа, чур, моя плоть, чур, моя кровь...

И страх куда-то делся. Словно ушел в воду с каплей жертвенной крови. Я слушала плеск весел, ловила отблеск солнца на темной, чуть зеленоватой воде и думала о том, что сегодня на диво хороший день.

Алена глядела на меня с усмешкой, но и с уважением.

Последние метры дались тяжело. Клятая посудина словно пустила корни в каких-нибудь пяти — семи метрах от острова. Палач греб, пока не взмок и не обессилел. Потом его сменил Хукку. Рокировка чуть не отправила нас всех на дно, валкая посудина зачерпнула, таки, воды и настроение Алены слегка исправилось — теперь мокрыми были все.

— Это нормально, — сказал шаман, — доплывем. Тут очень мощная отворотка, но без условий. От честных людей замок.

И правда, скоро как будто струна лопнула. Что-то большое, сильное но так же сильно уставшее разжало зубы, выпустило нас и лодка в три гребка долетела до берега.

Заморачиваться цивилизованным причалом не стали, все равно были уже мокрыми, как цуцики.

Камень увидели сразу — его нельзя было не увидеть или принять за что-то другое. Здесь просто больше не было ничего другого, только грубо тесаная плита без надписей и рисунков и тихий, едва слышный шепот.

— Пришел.... пришел... пришел...

— Маэва, — Хукку протянул руку назад, — мне нужен ТВОЙ нож.

Не говоря ни слова, чернокосая отцепила его от пояса и протянула шаману, как положено, рукоятью вперед.