Вздохнув, я написала вежливый отказ и, отложив телефон в сторону, снова опустила голову на свои руки.

Неделю назад, в это же время, я собиралась на вечеринку в честь начала первого курса. Прошло семь дней с той ночи, когда я призналась в любви Себастьяну Эскаланту. Семь рассветов и семь закатов после кошмара, который поджидал меня в съемной квартире.

Неделя, наполненная расспросами полицейских, опознанием пойманных подозреваемых, просмотров фотографий и прослушиванием записи их голосов.

Неделя лекций, домашних заданий и косых взглядов студентов, обращенных в мою сторону, особенно когда я была в компании охранника Бенедикта Раблеса.

Неделя творчества, подготовки новых работ к первой выставке и реставрация шедевров современного искусства из бесчисленной коллекции семьи Эскалант.

Неделя уютных вечеров, задушевных бесед и приятных фильмов в компании Латти, Ронни, а иногда и Ксавьера.

Неделя слез, боли и жизни с разбитым сердцем.

Неделя без Себастьяна…

В моей голове неустанно кружились слова Латти: «Он больше не женат. Его брак аннулирован. Девушка оказалась уже замужем и беременна».

Она рассказала мне об этом пять дней назад. И я стала ждать. Наступили обличающие дни, которые должны показать ценность слов и обещаний.

Первые сутки моей радости не было предела. Я летала и, казалось, могла дышать счастьем. Вздрагивала от каждой активности мобильного телефона. Вглядывалась в окна особняка и школы. Искала среди встречных глаз его глаза, тот самый медовый взгляд с чуть прищуренной манерой взора на окружающих.

Но день сменился вечером, вечер перешел в ночь, и наступило утро. День стал вчерашним. Пришло завтра, потом послезавтра и послепослезавтра.

Себастьян забыл о том, что в этом мире есть наивная, глупая и беззаветно любящая его девушка по имени Зоя Рольдан. Он забыл о том, как рассказывал ей о своих мечтах и горестях. Он забыл, как возил ее к Пиренеям и показывал закат на взлетной полосе. Он забыл о ее робких поцелуях и о танце под летним дождем. Он забыл ее. А я берегла его в себе. Таила каждое слово, взгляд, поцелуй и прикосновение в своем искалеченном сердце. Хранила в рисунках, рисуя его образ всюду. Цвет его глаз — это осенняя листва в моих пейзажах. Оттенок волос — цвет ночного, безлунного неба, а бархатистость голоса затаилась в морских волнах.

Он повсюду. Он жил во мне.

Я понимала, что в моей жизни были потери намного горестнее, чем боль от неразделенной любви. Знала, что они делали меня сильнее, закаляли и совершенствовали. Но легче от этого мне не становилось…

Легкий стук в дверь нарушил мои раздумья. Я села, подобрав ноги под себя, смахнула слезу и пригласила войти визитера.

— Привет! — улыбалась Латти в дверях с небольшим подносом в руках. — Я принесла тебе угощение. Я с благодарностью посмотрела на подругу и подвинулась, приглашая ее расположиться рядом.

— Моя мама всегда приносила мне горячее молоко с медом, когда видела, что меня что-то тревожит, и хотела поговорить со мной об этом.

Она поставила поднос между нами с двумя чашками из синего фарфора, наполненными молоком.

— Наверное, все мамы так поступали, — усмехнулась я и взяла одну из чашек. — Но каждая из них привносила свою изюминку в этот рецепт. Моя мама, например, добавляла еще корицу.

— О, я могу… — замешкалась Злата и уже привстала.

— Нет! — я удержала ее за руку. — Это молоко по рецепту твоей мамы. А завтра выпьем по рецепту моей.

— Договорились!

Ее глаза светились сочувствием, и чувство неловкости стало портить мне этот момент.

— Сегодня я встречалась с Эйдом, — печально начала Латти. — Доктора совсем нас не жалеют. Говорят, что чем больше она спит, тем меньше шансов…

Она начала плакать. Растерявшись, я обняла ее.

— Латти, думай о малыше! — уговаривала я подругу и пыталась утешить. — Я не верю в это! И ты не должна! Я знаю Мари не так уж долго, но за то время, которое мы общались, могу с уверенностью сказать, она очень сильная и отважная. Мари ни за что не простит нам слабость и неверие в ее силы!

— Да, она очень сильная! — закивала Латти. — Порой мне кажется, что моя подруга действительно бесстрашная.

— Ну вот! Она выкарабкается, вот увидишь! Мы должны только верить в нее, и она сделает это!.. — слов у меня больше не оставалось, и я перешла к действиям: — Знаешь что? Пойдем посмотрим какой-нибудь отличный фильм?

Латти закусила губу и кивнула:

— Любимый фильм Мари?

— Прекрасная идея!

Взяв плед и молоко, мы отправились в гостиную, обговаривая предстоящий просмотр. Мы как раз подходили к комнате герцога и герцогини, когда их дверь резко открылась.

В коридор решительным шагом вышел старший Эскалант.

— Давид!.. — услышали мы умоляющий зов Ньевес.

Но герцог, так и не оглянувшись, смерчем спустился по лестницы. Мы замерли и переглянулись. Входная дверь открылась и захлопнулась. Давид Эскалант ушел.

В замешательстве передернув плечами, Латти двинулась в комнату родителей Виктора, откуда уже были слышны всхлипы.

Ее свекровь сидела в одном из кресел у окна. Спина герцогини утратила привычную царственную осанку, а плечи подрагивали. Женщина плакала, спрятав лицо в ладони.

— Ньевес? — робко позвала Злата.

При звуке голоса ее невестки, она вздрогнула и стала поспешно утирать слезы, перед тем как обернуться.

— Девочки! — улыбалась она нам, хотя блестящие глаза и покрасневший нос выдавали разбитое состояние своей обладательницы.

Эта женщина умудрялась даже плакать красиво!

— Как дела, дорогие мои?

— Хорошо! А у вас? — мягко говорила Латти, проходя глубже в комнату.

Нижняя губа герцогини задрожала, и из глаз полились слезы.

— Я ужасный человек, девочки!

Она разрыдалась, опять отвернувшись к окну. Я ринулась к столику с напитками и наполнила хрустальный бокал водой. Латти обняла герцогиню и кивнула мне, чтобы я закрыла дверь.

— Попейте воды, и вам станет легче! — уговаривала ее Злата, поглаживая по плечам.

— Дорогая, не от воды становится легче, а от напитков гораздо крепче! — всхлипывала та, но все же сделала глоток.

Спустя несколько минут ее всхлипы вовсе прекратились. Однако Латти продолжала успокаивающе гладить по спине свою свекровь, до тех пор пока та сама не отстранилась.

Ньевес Эскалант молчала, сосредоточив взгляд своих карих глаз на тоскливом закате, предвестнике безвозвратно ушедшего дня. Мы наблюдали, как она поднялась на ноги, подошла к бару и налила себе чтото из фигурной бутылки в другой стакан, а после залпом осушила его.

Мой удивленный взгляд перехватила Злата.

— Вы поссорились с Давидом? — осторожно предположила Латти.

Я поднялась на ноги, намереваясь тактично оставить этих женщин.

Они родные, а я чужачка.

— Зоя, милая, останься! — окликнула меня Ньевес, и я замерла. — Я хочу… поделиться с вами одной историей. Своей историей.

Чувствуя неловкость, я все же вернулась и села на диван, расположенный напротив кресел, в которых разместились женщины семьи Эскалант в двух поколениях.

Герцогиня положила руки на подлокотники и глубоко вздохнула. Она словно не решалась сделать шаг в свое прошлое, собиралась с силами, чтобы перейти эту границу.

— Мужа мне выбрали родители, — начала свой рассказ Ньевес, глядя в темное окно, как будто погрузившись в прошлое.

— Мне едва исполнилось восемнадцать, когда я вышла за Давида. Красивый, двадцатичетырехлетний парень, перспективный наследник титула. Все подружки безумно завидовали мне. А я завидовала их свободе. Но через год родился Себастьян, а еще через год — Виктор, — она печально улыбнулась. — Тогда я впервые почувствовала себя счастливой. У меня были прекрасные сыновья, пусть и от нелюбимого человека… Что?! Я изумленно смотрела на женщину, которая исповедовалась перед нами.

— Себастьяну исполнилось одиннадцать, а Виктору — десять, когда я впервые полюбила, — призналась она. — Он был лучшим другом Давида. Очень долго я сопротивлялась этому влечению. Искала отраду в своих детях. Но после очередной ссоры с Давидом я в слезах убежала из дому. Не знаю как, но я пришла к нему. Он утешал меня, говорил, что в семейной жизни бывают ссоры и муж на самом деле любит меня… А потом сказал, что тоже меня любит, — она опустила глаза и слеза скатилась по ее гладкой щеке.