Затем, прежде чем среди кустов станет слишком жарко, они относили цветы в магазин и расставляли их в пестром собрании кувшинов и ведер, которые Хаул откопал во дворе. Два ведра на самом деле были семимильными сапогами. Расставляя в них копну гладиолусов, Софи подумала, что ничто лучше не доказывает, насколько Хаул потерял интерес к Летти. Теперь ему стало всё равно, воспользуется Софи сапогами или нет.

Хаул почти всегда отсутствовал, когда они собирали цветы. И дверная ручка всегда была повернута черным вниз. Обычно он с мечтательным видом и по-прежнему в черной одежде возвращался к позднему завтраку. Он так и не сказал Софи, каким костюмом был на самом деле черный.

— Я в трауре по миссис Пентстеммон, — только и говорил он.

А если Софи или Майкл спрашивали, почему Хаул всегда уходит в это время, Хаул с оскорбленным видом отвечал:

— Если хочешь поговорить со школьной учительницей, приходится вылавливать ее перед началом уроков.

После чего он исчезал в ванной на следующие два часа.

Тем временем Софи с Майклом переодевались в нарядные одежды и открывали магазин. На нарядной одежде настаивал Хаул. Он сказал, это привлечет покупателей. Софи настояла, чтобы они надевали фартуки. Несколько первых дней жители Маркет Чиппинга просто таращились на витрину, но не заходили, однако вскоре магазин стал пользоваться большой популярностью. Разнесся слух, что Дженкинс продает просто невиданные цветы. Люди, которых Софи знала всю жизнь, приходили и покупали цветы охапками. Никто ее не узнавал, и она чувствовала себя ужасно странно. Все думали, будто она престарелая матушка Хаула. Но Софи уже до смерти надоело быть престарелой матушкой Хаула.

— Я его тетя, — сказала она миссис Цезари.

И стала известна как Тетушка Дженкинс.

Обычно к тому времени, когда Хаул приходил в магазин — в черном фартуке под стать костюму, — он заставал его оживленным. И с появлением Хаула становилось еще оживленнее. Тогда-то Софи почти уверилась, что черный костюм был на самом деле зачарованным серо-алым. Каждая дама, которую обслуживал Хаул, уходила в убеждении, что получила по крайней мере вдвое больше цветов, чем просила. Чаще всего Хаул очаровывал их так, что они покупали в десять раз больше. Вскоре Софи заметила, что дамы заглядывали в магазин и не заходили, если видели там Хаула. Она их не винила. Если вам нужна всего лишь роза в бутоньерку, вы не захотите, чтобы вас уболтали купить три дюжины орхидей. И Софи не отговаривала Хаула, когда он стал на долгие часы уходить в мастерскую во дворе.

— Прежде чем вы спросите — я устанавливаю защиту от Ведьмы, — объяснил он. — Когда я закончу, ей не останется ни одного способа проникнуть хоть в один уголок этого места.

Порой возникала проблема с оставшимися цветами. Софи невыносимо было видеть, как они вянут ночью. Она обнаружила, что может сохранить их свежими, разговаривая с ними. После этого она стала много разговаривать с цветами. Она заставила Майкла создать ей чары для питания растений, и экспериментировала в ведрах в раковине и в ванночках в нише, в которой когда-то занималась отделкой шляп. Она обнаружила, что может сохранять некоторые растения свежими несколько дней. И, конечно же, продолжила экспериментировать. Софи принесла со двора сажу и, деловито бормоча, посадила в нее растения. Таким образом она вырастила темно-синюю розу, и была весьма этим довольна. Бутоны розы были угольно-черными, а цветы, когда начали раскрываться, становились всё более синими, пока не стали почти того же цвета, что Кальцифер. Софи пришла в такое восхищение, что взяла корни из висевших на балках сумок и стала экспериментировать с ними. Она сказала себе, что никогда в жизни не была так счастлива.

Но это была неправда. Что-то было неправильно, и Софи не могла понять что. Иногда она думала, дело в том, что никто в Маркет Чиппинге не узнавал ее. Она не осмеливалась пойти повидать Марту, боясь, что и Марта ее не узнает. По той же причине она не осмеливалась вывалить цветы из семимильных сапог и отправиться проведать Летти. Ей была просто невыносима мысль, что сестры увидят ее старухой.

Майкл постоянно ходил к Марте с букетами лишних цветов. Иногда Софи думала, что дело в этом. Майкл был такой радостный, а она всё чаще оставалась в магазине одна. Но все-таки причина крылась не совсем в этом. Софи нравилось самой продавать цветы.

Иногда казалось, проблема в Кальцифере. Кальцифер скучал. Ему нечем было заняться, кроме как тихонько двигать замок вдоль полос травы и вокруг разнообразных прудиков и озер, и обеспечивать, чтобы каждое утро он оказывался в новом месте с новыми цветами. Его синее лицо всегда жадно высовывалось из камина, когда Софи и Майкл возвращались с цветами.

— Я хочу посмотреть, как там снаружи, — говорил он.

Софи принесла ему сжечь вкусно пахнущие листья, из-за чего в комнате повис такой же сильный аромат, как в ванной, но Кальцифер сказал, что на самом деле ему хотелось общества. Они на целый день уходили в магазин и оставляли его одного.

И Софи велела Майклу по утрам работать в магазине хотя бы час, пока она болтает с Кальцифером. Она придумывала игры-угадайки, чтобы занять Кальцифера, пока она работает. Но Кальцифер оставался недовольным.

— Когда ты разорвешь мой договор с Хаулом? — всё чаще спрашивал он.

И Софи отделывалась от него словами:

— Я работаю над этим. Уже недолго осталось.

Это было не совсем правдой. Софи думала о договоре, только когда была вынуждена. Когда она сопоставила слова миссис Пентстеммон со всем, что говорили Хаул и Кальцифер, у нее возникли весьма определенные и пугающие мысли по поводу договора. Она была уверена, что, если разорвет его, и Хаул, и Кальцифер погибнут. Хаул, может, и заслуживал подобной участи, но Кальцифер — нет. И поскольку Хаул усердно работал, чтобы ускользнуть от остальной части проклятия Ведьмы, Софи не хотела ничего делать, если не могла помочь.

Иногда Софи думала, дело просто в том, что ее огорчает человек-пес. Он был таким скорбным существом. Радостным он выглядел, только когда бегал утром по зеленым дорожкам среди кустов. Весь остальной день он, тяжело вздыхая, угрюмо таскался за Софи. Поскольку Софи и для него не могла ничего сделать, она обрадовалась, когда человек-пес приобрел привычку ложиться, тяжело дыша, в тенечке во дворе.

Тем временем корни, которые посадила Софи, становились довольно-таки интересными. Лук превратился в маленькую пальму, на которой росли маленькие орехи с запахом лука. Другой корень вырос в нечто вроде розового подсолнуха. Только один рос медленно. Когда он наконец выпустил два круглых зеленых листка, Софи не могла дождаться, когда сможет увидеть, во что он вырастет. На следующий день по его виду можно было предположить, что он станет орхидеей. У него были заостренные листья в лиловых крапинках и растущий из середины длинный зеленый стебель с бутоном на конце. Еще через день Софи оставила свежие цветы в жестяном тазике и нетерпеливо поспешила к нише посмотреть, как у него успехи.

Бутон раскрылся в розовый цветок, похожий на орхидею, которую пропустили через каток для белья. Он был плоским и соединялся со стеблем прямо под круглой верхушкой. Из пухлой розовой сердцевины росли четыре лепестка. Два из них были направлены вниз, а два других застряли наискось на полпути вверх. Пока Софи таращилась на него, густой запах весенних цветов дал ей понять, что вошел Хаул и встал позади нее.

— Что это за штука? — спросил он. — Если вы рассчитывали на ультрафиолетовую фиалку или на инфракрасную герань, вы ошиблись, миссис Чокнутый Ученый.

— Цветок похож на расплющенного младенца, — сказал подошедший посмотреть Майкл.

Действительно. Хаул стрельнул в Майкла встревоженным взглядом и взял горшок с цветком. Он вытряхнул его из горшка в ладонь, аккуратно отделил белые нитевидные корни от сажи и остатков удобряющих чар, пока не раскрыл раздвоенный коричневый корень, из которого Софи вырастила цветок.

— Я мог бы и догадаться, — сказал Хаул. — Корень мандрагоры. Софи снова наносит удар. У вас настоящее чутье, не так ли, Софи?