Мясник нахмурился.

– Видишь, ты не можешь понять, что я сейчас сказала, если не знаешь значения этих слов. Язык лучше всего учить со слуха. Так что слушай. Когда ты, – она указала на него, – сказал мне, – она указала на себя, – «Зная, какие корабли уничтожать, и корабли уничтожены. Теперь идти по Драконову Языку, „Джебель“ пройдет по Драконову Языку», кулак дважды, – она дотронулась до его левой руки, – ударил в грудь.

Она подняла его руку к груди. Кожа была гладкая и прохладная на ощупь.

– Этот кулак пытался что-то выразить. А если бы ты сказал «я», не пришлось бы стучать кулаком. На самом деле ты хотел сказать: «Ты знала, какие корабли уничтожать, и я уничтожил эти корабли. Ты хочешь идти по Драконову Языку, я проведу „Джебель“ по Драконову Языку».

– Да, кулак что-то выразить.

– Вот видишь: иногда ты хочешь что-то сказать, но у тебя нет в голове нужного понятия, а для нужного понятия нет слова. В начале было слово. Так это когда-то объясняли. Пока что-то не названо, его не существует. А ведь мозгу нужно, чтобы оно существовало, иначе бы ты не хлопал себя в грудь и не бил кулаком в ладонь. Мозг хочет, чтобы оно существовало, так давай я научу тебя этому слову.

Тяжелая сосредоточенность на его лице стала еще мрачнее. В эту секунду туман рассеялся. В усыпанной звездами черноте поблескивала какая-то хлипкая на вид конструкция. Они подошли к сенсорному порту, который работал на частотах близких к обычному видимому свету.

– Там, – сказал Мясник, – инопланетный корабль.

– Он с Сирибии-четыре. Они дружественны Альянсу.

Мясник удивился, что Ридра их узнала.

– Очень странный корабль.

– Да, по нашим меркам выглядит забавно. Тарик ведь не знал, откуда он?

Мясник покачал головой.

– Я таких с детства не видела. С тех пор как в Совет внешних миров прилетала делегация с Сирибии. Моя мама там работала переводчицей. – Рассматривая корабль, она облокотилась на поручень. – Так трясется, кажется: вот-вот развалится. И не скажешь, что такая штука вообще может летать и совершать гиперстатические прыжки. А вот может.

– У них есть это слово, «я»?

– На самом деле у них целых три формы: «я-холоднее-шести-градусов-Цельсия», «я-между-шестью-и-девяноста-тремя-градусами-Цельсия» и «я-горячее-девяноста-трех».

У Мясника на лице изобразился вопрос.

– Это связано с репродуктивными процессами, – объяснила Ридра. – Когда температура ниже шести градусов, они стерильны. Зачать могут только между шестью и девяноста тремя, но, чтобы родить, им надо быть горячее девяноста трех.

Сирибийский корабль проплывал по экрану, как растрепанный пучок перьев.

– Давай объясню по-другому. Летать по галактикам умеют девять видов существ, каждый из них по численности не уступает людям. Технологический уровень и сложность экономического устройства у них вполне как у нас. Семь участвуют в той же войне, что и мы. И несмотря на это, мы почти не встречаемся с ними, как и они с нами и друг с другом; контакты бывают так редко, что даже опытный космолетчик вроде Тарика не может опознать их корабли. Как думаешь, почему?

– Почему?

– Показатель коммуникативной совместимости чрезвычайно низкий. Взять тех же сирибийцев: им хватает знаний, чтобы летать между звездами на своих трехжелточных яйцах в мешочек, но при этом у них нет слова «дом», «жилище». «Мы должны защищать наши семьи и наши дома». Когда в Совете внешних миров готовили проект договора с сирибийцами, на то, чтобы выговорить это предложение на сирибийском, ушло сорок пять минут. Вся их культура основана на тепле и температурных изменениях. Нам еще повезло, что они знали, что такое семья: у них единственных, кроме людей, есть семьи. Но, чтобы передать идею дома, пришлось описывать… «некое огороженное пространство, которое поддерживает температуру, отличную от температуры окружающей среды на столько-то градусов, которое создает комфортные условия обитания для существ с постоянной температурой тела девяносто восемь и шесть по Фаренгейту, которое способно понижать температуру в течение жаркого времени года и повышать – в течение холодного времени года; место, где органические продукты питания можно охлаждать и тем самым сохранять впрок или нагревать до температуры, значительно превышающей точку кипения воды, чтобы таким образом удовлетворять вкусовые предпочтения обитателей, которые в силу традиций, сложившихся на протяжении миллионов жарких и холодных сезонов, привыкли прибегать к подобным устройствам изменения температуры…», и так далее, и тому подобное. В итоге можно хоть как-то дать им понять, что такое «дом» и почему его стоит защищать. Зато дай им схему вентиляции или центрального отопления – и понимание гарантировано. Есть огромный комплекс переработки солнечной энергии, который обеспечивает электричеством весь Совет. Одно только оборудование обогрева и охлаждения там занимает места больше, чем есть на «Джебеле». Так вот, один сирибиец может проползти по всему комплексу и описать его сородичу, который никогда там не был, и этот второй может построить точную копию даже со стенами такого же цвета (на самом деле был прецедент: они решили, что один контур там интересно устроен, и захотели сами испытать такой же); описать так, что будет ясно, где находится какая деталь и какого она размера, в общем, описать все-все-все – в девяти словах. Причем довольно коротких.

Мясник отрицательно покачал головой:

– Нет. Комплекс переработки солнечной энергии слишком сложный. Эти руки разбирать такой недавно. Слишком большой. Не…

– Да, Мясник. Девять слов. На английском пришлось бы написать две книги с кучей чертежей и перечнями электротехнических и архитектурных параметров. А у них есть девять подходящих слов. Которых нет у нас.

– Невозможно.

– А это возможно? – Она показала на сирибийский корабль. – Но оно есть и летает.

Она увидела, как высокоразвитый, но увечный мозг погрузился в раздумье.

– Если есть правильные слова, – продолжила Ридра, – все происходит быстрее и легче.

Помолчав, он спросил:

– Что такое я?

– Во-первых, это очень важная вещь, – улыбнулась она. – Гораздо важнее всего остального. Мозг готов списать в утиль много чего, лишь бы жило «я». Потому что мозг – это часть «я». Книга – она, Вселенная – она, корабль – он, Тарик – он, но я, как ты, наверное, заметил, – это я.

Мясник кивнул:

– Да, но что я такое?

На экран набежал туман, смазав очертания звезд и сирибийского корабля.

– На этот вопрос можешь ответить только ты.

– Ты, наверное, тоже очень важная, – задумчиво проговорил Мясник. – Мозг слышал, что ты такая.

– Умница!

Вдруг он прикоснулся правой рукой к ее щеке. Петушиная шпора слегка задела ее нижнюю губу.

– Ты и я, – сказал Мясник, наклоняясь к ней. – Больше здесь никого нет. Только ты и я. Но кто есть кто?

Она кивнула (щека потерлась о его пальцы):

– Ты начинаешь понимать.

Грудь его была на ощупь прохладная, от лежащей на щеке руки шло тепло. Она накрыла его руку своей:

– Иногда ты меня пугаешь.

– Меня – это я, правильно? – спросил Мясник. – Разница только морфологическая? Мозг уже раньше это понять. Почему ты меня пугает?

– Пугаешь. Опять морфология. Ты меня пугаешь, Мясник, потому что ты грабишь банки и втыкаешь людям в глаза рукоятки ножей!

– Ты так делаешь? – на мгновение удивился он. – Хотя да, делаешь. Ты забыл.

– Но я не забыла.

– Почему это пугает я? Точнее, меня.

– Потому что я такого никогда не делала, никогда не хотела и никогда не смогла бы сделать. А ты мне нравишься. Мне нравится твоя рука у меня на щеке. И если бы ты вдруг решил воткнуть рукоятку ножа мне в глаз, то…

– А! Ты никогда не воткнешь рукоятку ножа мне в глаз. Мне не надо беспокоиться.

– Ты можешь передумать.

– Ты не можешь. – Он пристально посмотрел на нее.

– Я не думаю, что ты и вправду меня убьешь. Ты это понимаешь. Я это понимаю. Дело в другом. Давай я тебе расскажу про другой случай, когда я сильно испугалась. Может, ты увидишь, в чем сходство, и лучше поймешь. Мозг не глупый.