Обратимся к великой литературе. Вот, например, «Руслан и  Людмила» А. С. Пушкина. Несколько раз в поэме встречается слово «радость», и всегда в позитивном контексте: «В залив отчизны дорогой мы с гордой радостью влетели» или «… привычной думою стремится к  Людмиле, радости своей…» Но однажды Пушкин приписывает это чувство злому волшебнику Черномору: «Злодей от радости дрожит и мнит: свершилось, я на воле!» Здесь нет неточности: Черномор действительно в этот миг переживает радость, потому что решил, что освободился из плена: это его чувство вполне искренне. Неточность появляется в знаменитом «Рондо Фарлафа»:

О радость! Я знал, я чувствовал заране,

что мне лишь суждено свершить столь славный подвиг!

Близок уж час торжества моего: ненавистный соперник уйдёт далеко от нас!

Витязь, напрасно ты ищешь княжну,

до неё не допустит волшебницы власть тебя!  

Неужто Пушкин приписал злобному, завистливому, подлому Фарлафу чувство радости, когда колдунья Наина пообещала ему устранить Руслана и выкрасть Людмилу? Нет, это сделал не  Пушкин. Пушкин либретто оперы не сочинял. Это сделали либреттисты, коих было человек пять… Фрагменты пушкинской поэмы тоже были включены в оперу, но многое было ими придумано и дописано самостоятельно. Да и, согласитесь, этот убогий – в поэтическом смысле – текст Пушкин не стал бы писать даже ради гениальной музыки Глинки. Но, к несчастью, когда Глинка принялся за оперу, Пушкин уже погиб…

Впрочем, как музыкальное произведение, рондо Фарлафа безупречно и любимо публикой, несмотря на весьма неуклюжие строки. И доставляет-таки подлинную радость! В общем, мое резонерство сводится к простой мысли: не надо путать радость и злорадство, не надо путать эмоции от удовлетворения чувства мести с радостью. Радость – чиста и невинна! Злодей не радуется: он злорадствует. От подлинной радости в нас расцветают цветы любви и счастья, злорадство наполняет душу ядом и никогда не насыщается.

На определенном этапе жизни слово стало для меня не просто «одним из главных», а предметом моих размышлений, направлением анализа. Ради складывания коллективного размышления я придумал и вот уже несколько лет редактирую журнал «Развитие и экономика», в каждом номере которого есть и мои статьи.

Большую часть жизни это слово в моем лексиконе было самым обычным, не требующим размышлений понятием. «Развитие» было наполнено интуитивно ясным содержанием – как некое движение от хорошего к еще лучшему, от неполного к полному, от неумения к умению, от незнания к знанию… Никаких сложностей и – главное – противоречий в связи с использованием этого понятия не возникало.

Именно появление противоречий послужило для меня толчком к размышлениям. Я не мог согласиться, например, с тем, что проводимые в СССР, затем в  России реформы («перестройка» после нее) служат развитию. Мне довольно скоро стало ясно, что они ведут к деградации (деградации того, что до этого так или иначе, но развивалось), однако официальная точка зрения и перебивающие друг друга пропагандисты от политики и от науки утверждали иное. Когда я понял, что под «развитием» одни понимают одно, а другое – другое и что порядка в этой классификации нет, мы с коллегами учредили и на протяжении почти десяти лет издавали научно-общественный альманах «Развитие и экономика», в котором удалось опубликовать много глубоких статей на эту и смежные темы.

Разумеется, я в этой главе говорю о социальном развитии, а не о развитии, скажем, растения от семени до терминальной стадии существования. Но сравнение с развитием растения очень важно, потому что оно позволяет поставить принципиальный вопрос. Развитие растения подчинено заложенной в его генетику программе: семя, росток, стебли, корни, листья, цветы, плоды, семена… А вот развитие человека уже не столь запрограммировано. И если тело ведет себя подобно растению, то умственное развитие – культурное, духовное и всё прочее, что связано с накоплением знаний, обретением навыков и умений,  – уже никак не запрограммировано. (См. также Прогресс.) Казалось бы, сообщество таких «незапрограммированных» людей, то есть просто «общество», тоже лишено какого-либо предопределенного алгоритма своего развития. Но люди выдвигали и продолжают выдвигать теории, концепции и учения, в которых приписывают развитию общества наличие закономерностей, объективных движущих сил и конечных состояний. В религиозных, вероучительных концепциях этому вопросу всегда уделено первостепенное внимание: красной нитью через вероучения проходит тот или иной рассказ о «начале» и «конце», о причинах «начала», о причинах движения от «начала» к «концу», и о самом «конце» (эсхатология). Из светских, не основанных на религиозных представлениях, а ищущих причину развития в природе самого общества, наиболее последовательным является, вероятно, марксизм – по крайней мере, в том его виде, в каком он вошел в учебники исторического материализма, принятые в  Советском Союзе. Есть и современные взгляды, исходящие из иных, немарксистских оснований – например, различные теории «циклов», «укладов», «стадий роста» и  т.  п.

Но в любых концепциях человеку и человечеству оставляют, как минимум, достаточный промежуток исторического времени и достаточную степень свободы для того, чтобы оно могло придумывать разнообразные модели развития, цели развития и т.  д. на том отрезке истории, на котором им пришлось жить. Так что с практической точки зрения, оперирующей конечными величинами, вопрос о путях и целях развития остается актуальным, даже если над этим будет явно или неявно витать метафизика бытия или эсхатология конца миров.

Я постараюсь в этой главке книги избежать соблазна погружения в замечательный мир публицистики, в котором обсуждаются модели «капитализма» и «социализма», «либерализма» и «чего-то иного», критикуются взгляды Фукуямы о «конце истории», сравниваются экономические показатели развития разных стран, обсуждаются методы достижения «экономического роста» и  осуждаются подходы, возносящие этот самый рост на уровень главного фактора развития вообще, рассматриваются и оцениваются неэкономические факторы (культура, традиции, верования), превозносится или отрицается «духовное развитие» человека… В этом прекрасном и весьма эмоциональном мире я пребываю последние десятилетия, и мне это продолжает нравиться. Но здесь я отвлекусь от актуального контекста и поразмышляю и попробую структурировать свои размышления следующим образом.

В одну группу я соберу все, что изменяется «по плану»: растение (по генетически заложенной программе), стройка (по проекту), развитие бизнеса: от фабрики или магазина до транснациональных корпораций и глобальных сетей и т.  п. Отличительные особенности явлений, отнесенных к этой группе: наличие программы изменений, заданного алгоритма, проекта; возможность сравнения состояния объекта с неким образцом, принятым, с той или иной степенью точности, за норму. В другую группу помещу все те явления и процессы, в отношении которых наличие или отсутствие программы изменений, алгоритма, проекта и т.  п. неизвестно; неизвестны также какие-либо объекты или параметры сравнения, принимающиеся за норму или образец. К этой группе следует отнести, скажем, стихийные явления природы. Но не только: ход человеческой истории в целом тоже следует относить к явлениям, протекающим без известного людям плана и без познанной людьми цели, если предполагаемые план и цель вынести за пределы человека и человечества (Бог, Мировой Разум и т.  п.). У нас также нет оснований считать, что человечество само разработало некий план собственного развития на столетия и тысячелетия вперед. Хотя это не представляется невозможным в принципе…

За пределами такой классификации явлений остается важнейший вопрос: о  движущих силах, о причинах явлений. Он не снимается, но просто «выносится за скобки»: мы о нем помним и, когда можем, пытаемся дать ответ. Но в качестве классифицирующего параметра он в силу широкой неопределенности нами не принимается.