Безжалостно как-то… Хотя про «очаровательные недоразумения», присущие оперетте, Тувим пишет заразительно и точно: «Отец не узнаёт дочку, поскольку та в новых перчатках; целующаяся пара не замечает входящего в комнату полка тяжёлой артиллерии и т.  д.».

Я не так строг по отношению к оперетте, хотя она моей любовью не пользуется. Другое дело – опера! При мысли о ней я легко сбрасываю с себя противоестественную накидку объективности: обожаю!

Подозреваю, что я дожил до времен, когда слово «опера» для многих (верю, что еще не большинства) означает название популярного интернет-браузера. Не стану ворчать по этому поводу: ничто уже не повредит мои отношения с оперным искусством.

Принято считать, что опера возникла как разновидность аристократических забав, переросших в популярное зрелище для народа, и относят ее рождение в XVII век, в  Венецию, потому что первый публичный оперный театр возник именно там и тогда. Про театр – это, вероятно, правда, а про рождение жанра, думается, нет. Если попытаться узнать, когда люди стали друг перед другом петь, излагая с помощью пения, декламации и игры на музыкальных инструментах какие-то сюжеты, то окажется, что все это было в античной Греции, Древнем Египте, в  Древней Индии и  Китае. Что способ изложения и передачи из поколения в поколение народных эпосов и религиозно-мистических сюжетов был в точности таким, как и в современной опере: пение и мелодекламация. Музыкально-драматургическая усложненность, вовлечение в единый сюжет многих действующих лиц, разделение «на голоса», ансамбли, хоры и участие большого оркестра, сложные декорации и костюмы – все это, в конечном счете, не более чем метаморфозы, развитие исходного древнего жанра мелодекламации.

Если бы я писал статью об опере для какого-нибудь словаря, я должен был бы написать, что опера – это синтез слова, музыки и сценического действа, что слово «опера» появилось в XVII веке, но широко употребительным стало ближе к веку XIX, потом следовало бы изложить краткую историю оперы, назвать ее жанры, перечислить наиболее известные оперы и их творцов. Но я не пишу статью для словаря…

Если бы я писал об опере что-то просветительское, для начального самообразования, то следовало бы все-таки сказать, как развивалась опера, проходя путь от мадригалов и пасторалей к появлению арий, дуэтов, терцетов, как усложнялось музыкальное оркестровое сопровождение, возникли инструментальные увертюры и антракты, как совершенствовалась техника пения, как все большее значение приобретали либретто, его смысловое содержание и характеры персонажей… Я написал бы о том, как параллельно в разных странах развивался оперный жанр, о том, что в конце концов сложились великие самостоятельные оперные традиции: итальянская, французская, немецкая и русская… Я бы вспомнил имена Монтеверди, Люлли, Пёрселла, Скарлатти, Перголезе, Генделя, Глюка, а дойдя до  Моцарта, я уже не знал бы, что делать дальше. Потому что написано было бы много, а самое главное – только начинается: впереди весь XIX век, в котором было написано вообще почти все, что мы называем оперой, и то, что до сих пор составляет основной репертуар оперных театров мира: Россини, Верди, Доницетти, Беллини, Масканьи, Берлиоз, Гуно, Бизе, Сен-Санс, Массне, Вагнер, Глинка, Бородин, Мусоргский, Чайковский… А еще я должен был бы рассказать о типах певческих голосов.

Но я не пишу брошюру для просвещения юношей и пенсионеров…

Я пишу нечто иное и странное: самовыражаюсь в жанре эссе, признаюсь в любви к опере. Вот и все.

Нет, не все. Я хочу и вас заразить оперой, ибо болезнь сия прекрасна и доставляет немало удовольствий.

Среди людей не только моего поколения, но и, как мне кажется, и среди нынешней молодежи советские комедии остаются популярными. У этих фильмов появилась новая – мировоззренческая!  – роль: они приоткрывают окно в ушедший мир, в другую цивилизацию, основанную на других ценностях. И мир этот оказывается привлекательным! Хотя современная пропаганда вот уже тридцать лет пытается его очернить и внушить, что ничего ужаснее Советского Союза не было…

«Операция Ы»  – один из фильмов, оказавших столь мощное воздействие на русскую культуру, что место ему не только в моем перечне, но и в пантеоне величайших шедевров кинематографа. Да-да, ничуть не менее значительное, чем фильмы Бондарчука, Тарковского, Кончаловского, Михалкова и прочих признанных мэтров.

Количество зрителей, посмотревших «Операцию Ы» в  кинотеатрах Советского Союза в первый год проката – а фильм вышел в прокат 16 августа 1965 года, то есть речь идет лишь о 4,5 месяцах, оставшихся до конца года,  – стал рекордным для всего года: почти 70  млн зрителей! Сколько зрителей его посмотрело за всю историю существования – точно сказать не берусь, но думаю, что все жившие в это время люди, понимавшие русский язык, и изрядное количество тех, кто смотрел фильм с переводом. Наверное, не меньше, чем полмиллиарда. Эти же слова можно сказать и о других шедеврах Гайдая: «Кавказская пленница», «Бриллиантовая рука», «Иван Васильевич меняет профессию» и  др.

Весной 1964 года Леонид Гайдай, снявший к тому времени очень успешные короткометражки «Пес Барбос и необычный кросс», «Самогонщики» и  черно-белую кинокомедию «Деловые люди», взялся за новый фильм, утвердив на «Мосфильме» сценарий Якова Костюковского и  Мориса Слободского под названием «Несерьезные истории». Подключившись в качестве третьего соавтора к доработке и переработке сценария, в результате чего изменилось и количество новелл, и их содержание, а также введены новые персонажи, Гайдай уже летом начал кинопробы и в течение года закончил работу над фильмом.

Я не преувеличу, если скажу, что фильм просто потряс всех нас – советских кинозрителей 1965 года! Мне тогда было 15 лет – возраст самых верных поклонников кино. Разумеется, всем жанрам такие, как я, предпочитали комедии и боевики. Ни тем, ни другим мы обделены не были. Если вспомнить фильмы, шедшие на экранах именно в 1965 году, то даже несколько названий подтвердят сказанное: «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», «Тридцать три», «Спящий лев», «Бей первым, Фреди!», «Лимонадный Джо». Кажется, в том же году вышел и «Разиня» с  Луи де  Фюнесом и  Бурвилем. В общем, толк в комедиях мы – зрители 60-х – знали…

…Даже первый кадр – стандартная заставка киностудии с поворачивающимся лицом к зрителю памятником «Рабочий и колхозница»  – в этом фильме приводил в состояние радостного ожидания, поскольку сопровождался совершенно немыслимыми звуками: какой-то свист, какие-то постукивания по тарелочкам. Потом из нарисованной груды чего-то непонятного формировалась надпись, сделанная «смешным» шрифтом: «Операция Ы», следом за ней надпись «Дети до шестнадцати лет – допускаются!», одновременно раздавался дикий закадровый вопль, после чего хохот в зале начинался, чтобы не умолкнуть до самого конца!

Но кроме бесконечного каскада шуток, гэгов, фильм воспринимался как очень близкий, совершенно «родной», поскольку герои были узнаваемыми, «типичными», детали их быта в точности совпадали с тем, что нас окружало в реальной жизни. Одежда, интерьеры, поведение героев, их мотивации и ценности – все соответствовало эпохе. И даже выбор именно технического ВУЗа для героев «Наваждения» отражал общий настрой времени.

Цитатами из фильма обменивались тут же, в зале, затем выходя из кинотеатра и потом в течение всей жизни. Не могу не доставить себе удовольствие процитировать хотя бы самую малость любимых фраз, способных вызвать улыбку и улучшить настроение практически любому человеку.

Из первой новеллы – «Напарник»

–  Если я встану, ты у меня ляжешь!

–  Она готовится стать матерью!  – А я готовлюсь стать отцом!

–  Ах, ты – зрячий?! Сейчас будешь слепой!

–  В то время, когда наши космические корабли бороздят просторы Вселенной…

–  …Чем в  Америке.

–  Какой-какой матери?  – Парижской. Бога-матери.