– Хранила секреты, – подсказал Егор.

– Да не было среди его секретов таких, что могли настолько скомпрометировать. Я вообще не вижу мотива, связи. Те доноры погибли, Алиса твоя – тоже. А я тут, живая. До сих пор. Почему?

Я подняла глаза на Егора, ища ответ на его странно спокойном лице.

Бледное… И круги под глазами стали глубже, темнее. Вовсе это не усталость. Я уже и забыла, как это бывает, хотя после суда выглядела еще хуже. Во время разбирательства мне запрещено было брать даже крохи, любой след, замеченный на ком бы то ни было, поставил бы на мне жирную точку. И я не рисковала. Я вообще не любила рисковать, и вот…

– Если хочешь, – равнодушно предложила я, – могу поделиться. Теперь-то все равно девать это некуда. Не Оленьке же твоей, в конце концов.

– Не думаю, что нам стоит, – отрезал Егор и взгляд отвел. Как первоклассник, ей богу. Так с виду и не скажешь, что его так просто смутить. И не только с виду – пробовала ведь. Раздевалась, красилась, глазками стреляла, демонстрировала глубокий вырез. А стоило предложить отдать то, что мне совершенно не нужно, тут же сработало.

– Ах да, я и забыла, что у тебя ко мне личное, – хмыкнула я и отвернулась. Потерла виски, желая избавиться от охватившей вдруг вялости и сонливости. Мысли о кровати я решительно от себя гнала. Засыпать сегодня будет по-настоящему страшно, потому что если в реальном мире от маньяка можно спрятаться за бронированной дверью и семью замками, то как уберечься во сне?

Впрочем, накручивать себя – плохая идея. Пользы никакой, а силы отбирает.

Внезапно распахнулась дверь, и в комнату влетела темнокожая девица топлесс. Уставилась на нас удивленно, даже не подумав прикрыться. Цирк какой-то…

– Отвези меня домой, – попросила я Егора. Хватит мне на сегодня балагана. Нужно посидеть в тишине, выпить чая, подумать. Может, вызвонить Лесю? Если она приедет, мы сможем посвятить ночь изучению почты Виктора, и засыпать не придется.

Сегодня. Но что будешь делать, когда усталость окончательно сморит тебя, Яна?

Ехали в тишине.

Молчание затянулось. Не скажу, что оно было гнетущим, скорее каждый из нас думал о своем и старался не мешать другому. Удивительная идиллия, если учесть, что мы с Егором никогда особо не ладили.

Сегодня на эти мелочные распри было плевать. Егор прав, ставки в этой игре слишком высоки, чтобы размениваться на выяснения, кто и кого уволил. И, если подумать, мне чертовски повезло, что дикий все еще со мной возится. Нужно сделать так, чтобы не передумал. Не бросил… Перспектива остаться одной наедине с сумасшедшим маньяком не радовала.

Я бросила мимолетный взгляд на лицо Егора. Сосредоточен. Сердит? Скорее, серьезен. Тени окрасили скулы темными мазками, углубили следы зарождающегося истощения. Он что, у случайных прохожих не берет? У коллег, знакомых, соседей по лестничной клетке? Не может быть, чтобы ему хватало лишь эмоций донора. А если и так, то сейчас и этого нет. Как собирается выживать?

– И что теперь? – Я все же нарушила молчание, воцарившееся по обоюдному согласию сторон.

Мимо мелькал город во всем своем вечернем разнообразии, наряженный в яркие огни неоновых витрин, юркие лучи фар проезжающих мимо машин, запруженный спешащими по делам прохожими. Город, который когда-то был моим, для меня, а теперь внезапно сделавшийся чужим, враждебным. И не то что бы я не умела справляться с враждебностью, просто… Чужой сосуд жмет. И, переполненная, я очень хочу освободиться. Хотя бы от слов.

– У меня есть знакомый. Надежный, я его три года знаю. Из наших… вернее, из ваших, но его многое не устраивает в политике совета. Думаю, его уход в свободное плавание не за горами. – Егор с особой тщательностью выделили слово «свободное», будто названия сейчас имели значение. Для меня важным было выжить. Но спорить не стала, пусть себе верит во вселенскую несправедливость и необходимость срочно ее побороть. – У него командировка в Амстердам на следующей неделе, возможно, ему удастся больше выяснить о погибших там донорах.

– Хорошо, – устало кивнула я, безучастно наблюдая, как мы приближаемся к моей вынужденной тюрьме. Крохотная квартира, убитая мебель, серость везде. Серость въелась в тусклые обои, расползлась по протертому линолеуму, забилась под плинтуса. И ремонт не сделаешь – в съемной-то квартире. Снять, что ли, другую? Только вот безумные траты в моей ситуации – не лучший выход. Интересно, откуда Алиса берет деньги?

– Что-то выяснили из почты Алмазова? – поинтересовался Егор, паркуясь у подъезда, четко в пятне света, щедро разливаемого фонарем.

Я покачала головой.

– Времени не было, Леся обещала прийти завтра, чтобы вместе этим заняться. – Я помолчала немного, а затем добавила: – Знаешь, мне кажется, она скоро поймет. Про меня и ну… про Алису.

– А я предупреждал, – усмехнулся Егор. – Будешь вести себя, как Яна, и все поймут.

– И как же мне себя вести? – вспыхнула я. – Как девочка-припевочка? Так извини, не умею. Что уж выросло!

Егор посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом и кивнул.

– Тогда поменьше откровенных разговоров с ней и остальными друзьями Алисы. Во всяком случае, пока. Любопытство нам сейчас ни к чему.

– Я так и знала, что твои слова про мозгоправов – блеф!

– Нужно же было тебя чем-то зацепить, – рассмеялся Егор. – Хорошо бы тебе наведаться в университет. Посидеть на парах, потрещать с одногруппниками. Иначе у них тоже возникнут вопросы, что такого могло случиться, что лучшая студентка на потоке перестала уделять время учебе. Сказочка про любовь – неплохое прикрытие, но начнутся визиты, расспросы, а оно нам надо?

– Лучшая студентка, – усмехнулась я. – Умница, красавица, спортсменка, комсомолка. Даже не верится, что все это теперь – я.

– Зря ерничаешь. Тебе теперь с этим жить. И… Яна, я не требую ничего, но посоветовать могу. Что делать, например, если хочешь прожить как можно дольше, не привлекая к себе лишнего внимания. Сдается мне, внимание не очень понравится тому, кто все это затеял. Не стоит дразнить его, пока мы все не выяснили.

– Информация будет? – скривилась я. – Явки, пароли. Куда идти-то?

Егор назвал адрес, факультет, аудиторию и этаж. Перечислил фамилии куратора, старосты и декана. Вот что значит, вникать в дела своего донора – знать, где он находится каждую минуту и чем занят. Я вот частенько не знала… И мне нравилось потом слушать рассказы Светы о проведенном дне, о людях, которых она встретила, о местах, где побывала. Иногда она настолько забывалась в моем присутствии, что природная настороженность донора исчезала, и Света превращалась в фонтан первородных эмоций, из которого можно было пить вечно…

– Хорошо, – хрипло сказала я, поймав на себе заинтересованный взгляд Егора, тут же попыталась сделать невозмутимое лицо. Тщетно, стриксы редко читают эмоции по лицам, для этого у них есть способность улавливать фон. – Схожу завтра. Сделаю вид, что мне интересно.

Минуты неумолимо таяли, приближая меня к моменту, когда придется остаться одной в квартире. К липким снам в пропитавшейся потом постели, к запаху серы на кончиках пальцев поутру… И повезет, если удастся выжить.

– Тогда до завтра, – слабо улыбнулся Егор, и я уцепилась за эту улыбку как за последнюю щепку в океане бушующего вокруг меня безумия. Даже не знаю, чего хотела добиться. Наверное, страх просто был сильнее меня, а может… Нет, к одиночеству я относилась нормально, как к возможности передохнуть и собраться. Одиночество в некоторой мере свобода от тех, кто совершенно тебе не нужен, но ты вынужден впускать их в свою жизнь.

Нет, я не боялась остаться одна. Я боялась остаться наедине с ним.

– Может, кофе? – как можно дружелюбнее предложила я.

– Поздновато для кофе. К тому же, завтра у меня…

– Тебя не учили понимать намеки?! – резко перебила я. Отвернулась. Штормило, перед глазами плыло от страха и раздражения. И я была уже на грани того, чтобы умолять дикого. Паршиво. Остатки гордости хотелось бы сохранить. «Нужно просто пережить эту ночь, – твердила я про себя, как мантру. – Просто пережить. А завтра придумаю что-нибудь еще».