– Вызовите Виктора! – прошипела, выдерживая и холодный взгляд, и презрительную улыбку. – Иначе завтра в приемные часы вы будете заняты подписанием обходного листа. Это я могу вам гарантировать.

Наверное, мои слова все же проняли охранника, так как он потянулся за телефоном. И номер набрал, стараясь скрыть от моих глаз поспешность и нервозность. Борис был слабеньким стриксом, и эмоции свои прятать так и не научился.

– Красный код, – невозмутимо заявил он в трубку после короткого приветствия. – Тут… эээ… вас ждут в приемной. – Он бросил в мою сторону злющий взгляд и поинтересовался: – Как вас представить?

– Алиса Соколова, – ответила я.

Пара коротких фраз, кивок непонятно кому – ведь люди еще не придумали, как передавать жесты не по видео связи, отложенный в сторону телефон.

Борис встал, набрал код на небольшой панели у входной двери. Этот код я знала прекрасно, также знала, что сменят его аккурат во вторник, как меняли каждые два месяца в целях безопасности. Борис шагнул в темноту, щелкнул выключателем и приглашающим жестом указал на уютный кабинет, стеклянные стены которого были обклеены матовой пленкой. В нем было уютно не меньше, чем на террасе.

Борис прикрыл дверь и оставил меня дожидаться собственной участи в одиночестве, что несказанно обрадовало. Здесь действительно было спокойно. И сердечный ритм, который, казалось, в последние дни несколько сломался, пришел в норму.

Красно-серые тона, мягкий диван в углу, черная плазма на стене напротив. Треск лампы дневного света над головой – на прошлой неделе я дала распоряжение ее сменить, но нерадивая офис-менеджер так и не удосужилась вызвать ремонтников. Уволить к черту, не первый раз лажает.

Окно в пол, свинцового цвета роллеты. Я потянула за шнурок, и они отъехали в сторону, открывая вид на ночной город. На экране мобильного значилось два пропущенных от Леси и девять – от Егора. Плевать! Теперь дикий мне не страшен. Никто из диких. Сегодня я вновь обрету свободу.

Не знаю, сколько прошло времени. Не думаю, что много. Время вообще как-то приостановилось, замерло, будто давая мне возможность отдышаться.

Город. Огни. Кольца путепровода, по которому упитанными светлячками ползут машины. Пешеходы, совершающие вечерний променад. Мигалки «Скорой», разбавляющие эту неторопливую и почти статичную картину.

Сзади щелкнул замок двери, и я обернулась.

А вот и он. Такой… настоящий. Аккуратно зачесанные русые волосы, едва тронутые сединой. Светлые джинсы, кожаная куртка, меховой воротник. Кремовая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей. Конечно, сегодня же выходной.

Раздражение, которое Виктор даже не пытается скрыть.

– Что ты здесь делаешь? – холодно спросил он с порога, аккуратно прикрыв за собой дверь. Видеть меня явно был не рад и скрывать этого не стремился. – Насколько я помню, в прошлый раз ты четко дала понять, что мое предложение тебя не интересует.

– Это Яна, – сказала я как можно спокойнее. Вернее, постаралась спокойнее, но голос сорвался на хрип. Ладони предательски дрожали, и я спрятала их за спину.

– Что – Яна?

Он остановился там же, у двери, будто боялся приблизиться ко мне. Будто я была заразна. Треск чертовой лампы отвлекал, превращал обстановку в нелепый кадр дешевого триллера. И я, как главная героиня, явно провалила роль.

– Я – Яна, – повторила уже тише. И добавила, чтобы окончательно прояснить ситуацию: – Валевская.

Виктор застыл. Пожалуй, впервые я видела его по-настоящему растерянным, сбитым с толку. Он ощупывал взглядом мое лицо, сопоставлял, сравнивал, не находил ожидаемого сходства. Констатировал ложь. Ложь его злила, но, как опытный стрикс, Виктор умел прятать эмоции.

– И когда наступит момент, где мне нужно смеяться? – строго поинтересовался он, буравя меня ненавидящим взглядом. Пожалуй, окажись я на его месте, я бы чего похлеще сказала. Для убедительности. Но у меня было много способов доказать, кто я.

– Впервые мы встретились в больнице. Мне было пятнадцать. Ты приехал расследовать случай своего бухгалтера, Антона Воронцова, так как подозревал вмешательство стрикса.

– Эту информацию разве что ленивый…

– Ты не ошибся, – перебила я, – его действительно осушили. И оставили умирать на больничной койке. Потому что он был подонком. Извращенцем. И растлил малолетнюю дочь.

Виктор выдохнул. Пожалуй, чересчур шумно. И глаза сузил, глядя на меня уже совершенно по-другому.

– Этой информации нет в архивах, – подтвердила я его мысли. – Дело закрыли, так как виновного не учили контролировать дар. Причины всплеска ты сознательно скрыл. И ни разу о том не пожалел.

– Дальше, – сдавленно велел он мне продолжать.

– Я была старостой с седьмого класса, а на выпускном – королевой выпуска. Впервые дар проявился в четырнадцать – я хапнула радости одноклассника-ботана, когда он занял первое место на олимпиаде по химии. После училась брать порционно, не привлекая к себе внимания, так как боялась, что упекут в дурдом. И лишь единожды не сдержалась. Вернее, не захотела.

Виктор слушал внимательно, злость его испарилась, но я не могла понять, насколько его поразили мои слова, потому продолжила:

– Ты любишь жену и из-за этой любви имитируешь любовь к сыну. Приемному, к слову. Об этом не знает почти никто, мне ты рассказал после неудачной операции сына на печени. Тогда я пожертвовала Гоше свою кровь. Ваша с Альбиной не подошла, и ты не хотел, чтобы Гоша узнал, что…

– Яна умерла, – это была констатация факта. – Кровоизлияние в мозг.

– Я видела. Была на похоронах. Жуткое зрелище – наблюдать себя в гробу. Были признаки общения со стриксом?

– Ни единого. – Виктор нахмурился, и я поняла: это было первое, о чем он подумал, когда ему сообщили. – Запах отсутствовал, фон был довольно ровный, будто это…

– Естественная смерть.

– Врачи сказали, разрыв аневризмы. Мать вообще была против, чтобы я приближался, но я проверил тщательно. На похороны не поехал, уж прости. Не думаю, что там были бы рады.

– Мама уверена, что ты – мой любовник, – подтвердила я. – Она обожает Руслана, души в нем не чает. Какая ирония – тебя не было, а Денис приехал. Смешно.

Я все-таки присела на диван. От облегчения закружилась голова, перед глазами запрыгали багровые мошки. Нужно успокоиться. Виктор рядом. Он верит мне. И поможет – обязательно.

– Как это произошло?

Он все же приблизился. Сел рядом, взял в руки мою мокрую от волнения ладонь.

– Ты мне скажи. – Усмешка вышла горькой. И губа снова треснула, напоминая о последних днях. Паршивее дней у меня еще не было. – Проснулась в квартире у какого-то дикого, обнюхивающего мои пальцы. Они пахли серой, Виктор!

– Этот дикий… он…

– Не тронул меня. Пока. Его зовут Егор, он приходил к тебе прошлым летом. Брюнет. Если судить по авто, довольно успешен. Держится вольно, эмоции почти не сдерживает.

– Довлатов, – кивнул Виктор. – Помню его. Пытался навешать на меня каких-то убитых доноров.

– И сейчас пытается. Он считает, ты меня засунул в это тело с некой коварной целью. Говорил о твоих якобы донорах, о Юле какой-то. Свету упомянул даже, подонок!

Виктор взглянул на часы. Потом на меня и велел:

– Поехали.

И я, наконец, осознала, что спасена.

В квартире было светло. Просторно. Широкая прихожая, зеркальный шкаф-купе стального цвета, полочка для обуви, оборудованная небольшой лавочкой. Светлый паркет.

– Располагайся, – кивнул Виктор в сторону серой двери, повесил мою куртку на плечики и отправился мыть руки.

Я послушно последовала в гостиную.

Комната в пастельных тонах. Угловой диван и прильнувший к нему фикус. Окно в пол – Виктор испытывал слабость к большим окнам, – полностью лишенное занавесок. Широкий телевизор на стеклянной тумбе. Натяжной потолок с круглым светильником посредине. Барная стойка, отделяющая окно от комнаты, за ней – стулья на высоких ножках. Полупустая бутылка бренди.