– Они ведь убили тебя. Твои, из вашей дурацкой организации.

Ну да, понятно, пытается настроить меня против Виктора. Зачем только? Это раньше имелся смысл меня вербовать, а теперь… теперь я человек. Сама того не понимая, превратилась из едока в пищу. Дикий ответить не удосужился, откуда-то достал пушистое полотенце и темно-серый халат, небрежно протянул мне.

– Отогрейся в ванной, а то заболеешь еще.

– Алиса была твоей…

– Не твое дело! – Он швырнул вещи мне в руки, и я едва успела схватить.

– Не злись. Разве диких не учат контролировать себя?

– Мы не называем себя дикими.

Нахмурился, но уже не злился. Быстро воспламеняется, быстро остывает. Возможно, у меня с ним что-то и получится. Во всяком случае, пользу извлечь я сумею. Улыбка вышла вымученной, но и такая лучше, чем агрессия. Действеннее.

Халат с полотенцем я положила на тумбочку.

– А как вы себя называете?

Пальцы нашли молнию на куртке, медленно потянули. Вешалка обнаружилась поодаль, у стены, рядом со светильником.

– Свободными.

Я кивнула. Умелым движением сняла свитер через голову. Кажется, он не ожидал. Мужчины редко ожидают активных действий, потому тушуются. Иногда пугаются. Некоторые цепляют на лицо слащавую улыбку, начинают нести пошлый бред. Но ни один не остается равнодушным.

– Если бы я была прежней, твоей минутной злости мне хватило бы на неделю.

Я подцепила пуговицу джинсов. Изящно снять не получилось – фасон не тот. Если это бесформенное потрепанное нечто, тут же соскользнувшее на пол, вообще можно назвать фасоном. Я переступила через жуткую тряпку. С бельем тоже прокол вышел, не ценила, видать, Алиса красивое белье.

Егор отчего-то помрачнел – небось не по вкусу пришлось то, что я завуалированно предлагала, да и что тут ценить – ни лица, ни фигуры. В два шага преодолел расстояние между нами и зловеще надо мной навис. Снова схватил небрежно брошенный халат и завернул меня в него, как в ковер, в несколько слоев.

– Ты правильно отметила: если бы. На твоем месте я бы забыл о даре.

Развернулся и размашисто направился в комнату.

Что ж, он прав, о даре придется забыть. Как и о плюшках, которые он приносит. Ничего, как-нибудь и без дара справлюсь. Отдохну, а завтра найду Виктора, одна ночь ничего не решит, даже если придется спать в этой берлоге. Кто знает, возможно, в спальне хотя бы соизволили убраться.

В ванной было чистенько. Ремонт, бесспорно, по ней плакал давно, но во всяком случае, плесени я не нашла. Старая плитка кое-где потрескалась, но сияла чистотой, коврик на полу был выстиран, на полочках выстроились рядами бутылочки с дешевыми шампунями, гелями для душа и жидким мылом. М-да… Но что есть, то есть. Приспосабливаться я всегда умела неплохо.

Понежиться в теплой ванне было безумно приятно. Я даже на несколько минут забыла, где нахожусь, и что со мной произошло. Со вторым вообще было сложно, и думать пока не хотелось, а первое… и не в таких условиях бывала. Давно, правда… О том времени я вспоминала с неохотой, и после оставалось странное ощущение полу-вины, полу-брезгливости, от которого хотелось отмыться.

Привести в порядок тело, даже с помощью тупой бритвы и растерзанной мочалки удалось, пусть и с усилиями, а вот волосы явно объявили мне войну. Жесткие, спутанные, они решительно не собирались поддаваться, даже после четверти бутылки бальзама, который я специально оставила на них на полчаса. Парикмахер и нормальные средства для ухода явно плакали по этому подобию прически, и я решила, что первым делом заскочу к стилисту. После того, как найду Виктора, конечно.

Фигурой похвастать неожиданно почившая Алиса тоже не могла. Угловатая, нескладная, с неприлично выпирающими ребрами и нулевым размером груди – тут особо не разгуляешься, даже если захочешь. Но хоть не толстуха, и то хлеб. Пышнотелые в наше время не в тренде, а с имеющимся материалом можно работать. Работать я умела, причем, не только над собой.

Когда я вышла из ванной, Егора в коридоре не было. Откуда-то, судя по всему, из кухни, доносился стук посуды. Готовит, что ли? Дикий при деньгах, да еще и умеющий готовить – как же тебе повезло, Яна. Клад такой, а ты и не знала, что такие бывают. Надо бы его в Красную Книгу и под защиту Гринписа, а то вымрет, как мамонты.

Спальню Алисы я определила сразу же. Выбор из двух был очевиден – подобная ей мышь могла поселиться только в такой полутемной, пугающей своей теснотой комнатушке. Старая, громоздкая мебель в виде массивного комода и накренившегося вправо шкафа угнетала. Однажды этот шкаф рисковал завалиться, придавив хозяина. Хотя, как знать, может, Алиса таким образом решила покончить с собой, а заодно и со своей малоинтересной рутинной жизнью… Кто их, этих суицидников, знает.

В шкафу я нашла много вещей. Много тусклых, застиранных и совершенно безвкусных тряпок, место которым на помойке.

Хлопковое белье. Растянутые свитера. Майки. Несколько пар джинсов. Убогая плиссированная юбка. Мешковатое платье, серое, как и все здесь. Серой мне виделась вся дальнейшая жизнь в этой берлоге.

Отсутствие нормальной одежды угнетало. Как и лицо в зеркале в дверце шкафа. Уродливая сыпь веснушек. Вздернутый нос. Приподнятая верхняя губа, отчего лицо приобретало обиженное выражение. Непослушная копна рыжих волос.

Ничего, и не таких исправляли. Зря я, что ли, пять лет в салоне красоты отпахала! А вещи я первым делом выброшу – чтоб не раздражали.

Успокоив себя этой мыслью, я отыскала в этом хламе мало-мальски приличные шорты и клетчатую рубашку, которую завязала узлом на животе. Волосы собрала наверх, в некое подобие пучка со спускающимися на грудь прядями. Образ получился сносный. Даже из убожества иногда можно сделать приличную вещь, если знать, как.

Егор действительно готовил. Причем, похоже, готовил он неплохо. Во всяком случае, горелым не воняло, и еда на тарелках выглядела съедобной. Омлет, нарезанные помидоры, щедро присыпанные сыром, апельсиновый сок в высоких прямых стаканах. От аромата кофе рот наполнился слюной. Кофе хотелось, общаться – не очень. Общаться на голодный желудок – вообще плохая идея. Особенно с тем, к кому не испытываешь даже толики симпатии.

Чашки нашлись в левом верхнем ящике, сахарница – на низком столике у окна, там же обнаружились и сливки. Кофеварка щедро поделилась густым напитком, и через минуту я уже смотрела в окно, устроившись на широкой табуретке и поджав под себя ноги. Педикюром тоже следует озаботиться, причем чем раньше, тем лучше, но носки скрыли неопрятные ноги, потому я особо не заморачивалась. Чашка кофе со сливками после теплой ванны творят чудеса – я практически смирилась с… что бы там со мной ни произошло, с тем и смирилась.

Дикий поставил на стол тарелку с нарезанным хлебом и уселся на соседний стул.

– Ну как, – небрежно спросил он, орудуя вилкой, – пришла в себя?

– В себя – нет, – съязвила я. – А в эту, как ее… Алису, похоже, пришла. Целиком и надолго. Так ты расскажешь хотя бы вкратце, что случилось?

– Алису убили, – бесстрастно доложил Егор, запивая омлет соком. – Касательно тебя – пока не выяснил, но ты явно замешана, так что придется сотрудничать.

– Зачем мне с тобой сотрудничать? – фыркнула я и отвернулась к окну. Распогодилось. Тучи рассеялись, по небу размеренно плыли пухлые белые облака, а само небо стало пронзительно синим, глубоким. Солнце высушило залитый дождем асфальт, оставив лишь одинокие лужи в углублениях. – Уверена, мне помогут и без тебя. Твою Алису я знать не знаю, до нее мне дела нет. А что не уследил – так кто тебе доктор? Тебя не учили беречь своих женщин?

– Алиса не была моей женщиной, – серьезно сказал он. Под пристальным, сверлящим взглядом стало неуютно. Если может быть еще неуютнее, конечно. – Она была моим донором. Ты ведь знаешь, кто такие доноры, Валевская? Однажды у тебя был собственный…

Удар ниже пояса, которого я не ждала. Не от него. Ведь я не знаю этого дикого, а он обо мне, похоже, сведения собрал. И о том суде, который мог закончиться для меня плачевно, бесспорно знал. Смотрел выжидающе, пока я соберусь, наконец, с мыслями, и отвечу. Желание язвить куда-то пропало, обсуждать дела давно минувших дней совершенно не тянуло. Я отвернулась и спросила: