Как известно, существует пять стадий горя. И отрицание – первая из них. Наверное, нужно ее пройти, просто пережить. Как и оставшиеся четыре.

В дверь позвонили резко, я даже подпрыгнула. И страх тут же вернулся, липким слоем осел на плечах, в груди замерло и заколотилось, как сумасшедшее, успокоившееся было сердце. Спокойно, Яна, сказала я себе строго. Это может быть кто угодно. Егор забыл ключи от машины, Мышь решила заявится на ночь глядя. Или же соседку этажом ниже внезапно затопило.

Кто угодно…

Перед глазами настойчиво собирался образ маньяка в толстовке. Он держал монетку прямо перед глазком и, хоть я и не могла видеть его лица из-за капюшона, непременно скалился. Издевался, гад.

Потому перед дверью я долго стояла, не решаясь посмотреть в глазок. Свет из коридора выдавал меня с потрохами, и сделать вид, что никого нет дома, точно не получилось бы, однако… Можно ведь не открывать. Не считается же трусостью желание выжить, верно? У Леси есть мой номер, она непременно позвонит, если я ей не открою, выскажет негодование. Егор откроет дверь своим ключом – благо, Алиса об этом позаботилась.

Никого больше я не ждала, более того, видеть точно была бы не рада.

Тот, кто стоял за дверью, видеть меня явно хотел, потому позвонил еще раз – настойчиво и громко. И он явно не собирался так быстро сдаваться.

– Кто там? – спросила я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Жорж, – ответили мне не менее испуганно с той стороны двери.

А он что тут забыл?

Дверь я все же открыла, подстраховавшись цепочкой. И в подъезд выглянула осторожно, все же не в моих правилах быть беспечной. Гоша выглядел… как Гоша. Смотрел исподлобья, краснел, смущался и смешно мялся с ноги на ногу. Он явно нервничал и плохо скрывал это за растерянной, неуклюжей улыбкой, которая только портила его и без того некрасивое лицо.

– Яна? – выдал он наконец, окончательно покраснев и опустив глаза. Потом будто опомнился и затараторил, сбиваясь, обрывками фраз: – Я… не уверен, что… в общем, вы говорили там, в баре, и я подумал… в общем… глупости, наверное, но если вдруг… мне показалось, нужна помощь, вот я и…

– Вдруг, – перебила я нескладный поток его мыслей. – И помощь нужна.

Пусть думает, что хочет. В конце концов, ни в чем я явно не призналась, а Виктор и так уже в курсе, и от разговора с его забитым сыночком точно хуже не станет. Наверное…

– Вот! – Гоша сунул руку в рюкзак, который мял все время своего пространного диалога, и вытащил флешку с черным колпачком. – Вдруг понадобится… отец забыл на столе, и я… это случайно вышло! Думал, моя курсовая, заработался, а там…

– А там? – раздраженно уточнила я. – Компромат?

– Там о клубе Андрея Морозко. Много. О донорах погибших. О тебе… об отце твоем, о Свете… О Егоре, этом… как его… Но о клубе больше, – экспрессивно прошептал он, склонившись к самой двери, наверное, чтобы я точно расслышала. – Я вспомнил, где видел тебя… ну… вас, и… мне показалось странным, а потом еще и встреча в баре… А еще эти разговоры в офисе про новый способ… ну… Сны и все такое… Но если не нужно, я могу…

– Нужно, – оборвала я, протянула руку и выхватила флешку, пока он не вздумал сунуть ее обратно в рюкзак. С него станется. Сейчас еще испугается и убежит, а вдруг там что-то важное.

– Я так и понял… – Гоша резко замолчал и опустил глаза в пол, будто раздумывал, стоит ли продолжать этот странный разговор. А потом посмотрел очень серьезно, без тени смущения и добавил: – Я люблю отца, но иногда он… перегибает. Если ты… если вы и правда Яна – та Яна, которую я знал, мне стоит быть очень осторожным.

От его слов, от вида его – серьезного, почти обреченного – меня охватило оцепенение. Ноги будто вросли в пол, а пальцы прилипли к ручке двери. Сомнений быть не могло, Гоша был напуган не меньше меня. И напугал его именно Виктор…

– Почему? – севшим голосом спросила я.

– Он считал вас дочерью, и вот так… подставил. Думаете, я не знаю? Я все вижу, ему на меня плевать, а ты… вы… Вы секретничали, он ценил вас, это все знали. И если он так с вами, то… Что же он сделает со мной?

Гоша замолчал, и я молчала тоже. Не решалась ни впустить его, ни прогнать, хотя видно было, что ему неуютно тут, со мной – незнакомым, по сути, человеком. Его пригнал страх и держит страх, но мы чужие люди, и он явно не ждет от меня помощи. Я всегда втайне насмехалась над ним, а он, оказывается, внимательный. Все замечал. Но пришел помочь. Неужели настолько боится отца и не верит в мать? Ведь Альбина порвет за своего, пусть и неродного, но сына.

Или это проверка такая? Вдруг Виктор его сюда подослал специально? И флешку подсунул, чтобы сбить нас с толку.

Вопросы, вопросы… Хоть бы один ответ!

Но игра имеет правила, и я их давно уяснила. Никогда не терять лица, не показывать слабость, не сдаваться.

– Не думаю, что это Виктор, – как можно беззаботнее сказала я, крепко сжимая флешку в руке. Как только не хрустнула…

– И зря, – покачал головой Гоша. – Тот дикий, который с тобой, во многом прав. Помню, как он приходил… ну, в офис. Говорил про убийства… Я тогда еще испугался… за отца. Я сам видел его и эту… Бородину. Юлю эту. И как отец ее… в общем…

– Он с ней спал, – помогла я.

Гоша замер и побледнел, будто я сказала что-то сокрушительно непристойное. А потом глубоко вздохнул и выдал:

– Я видел, как он ее убил.

Егор нашел меня на балконе.

Не знаю, сколько я там простояла, да и вообще события после слов Гоши о гибели Юли как-то раскололись на мелкие осколки. Помню, как напирала на него на площадке, пыталась выпытать подробности, а он мямлил что-то, пятился, а потом как побежит… Помню, как подавила в себе порыв рвануть следом. А ведь он мог и убить с перепугу. Гоша, конечно, забитый, но все же стрикс. Но во мне тогда будто взорвалось все.

Виктор убил.

Виктор.

Убил.

Это не подозрения – свершившийся факт. И у события этого есть свидетель. И если так, то… что дальше? Что делать дальше?

– Ты совсем, что ли, раздетая на балкон?!

Меня по шею укутали пледом, развернули, впихнули обратно в комнату, заглянули в лицо.

– Ты чего, Валевская? – испуганно спросил Егор. И уже тише: – Яна?

– Там… – Я указала рукой на стол, где все еще стояли наши чашки, сахарница и пакетик сливок. Рядом со сливками на протертой клеенке лежала флешка, которую отдал мне Гоша. Наверняка с какой-нибудь важной информацией, обличающей Виктора.

Рука предательски дрогнула. Не хочу смотреть. Не сегодня.

– Что это? – Егор, похоже, был настроен решительнее. И к доказательству моего облома прикоснулся бесстрашно.

– Там о клубе и о погибших донорах, – спокойно сказала я. – Во всяком случае, так сказал Гоша. Посмотри, возможно, это тебе поможет.

– Кто такой Гоша?

– Георгий Алмазов. Сын Виктора.

– Хочешь сказать, сын Алмазова нам весточку принес? – скептически уточнил Егор. – Птичка из совета – информацию на крылышках? Попахивает троянским конем.

– Гоша боится, – бесцветно пояснила я. – Боится отца.

Пауза несколько затянулась – похоже, Егор пытался переварить полученную информацию. С открытого балкона в комнату тянулись запахи весны – прелых листьев, влажной земли, вспухших почек, что вот-вот выпустят на волю свежие листья. Плавно качалась занавеска.

– Он видел, как Виктор убил Юлю…

Едкий взгляд, недоверие, завуалированная радость – надо же, как подфартило, что доказательства сами в руки прыгнули. Еще и свидетель слабый духом – чуть поднажми, и расколется. И какое Егору дело, что радость эту я с ним не разделю?

Справедливо, все по чести. Только от справедливости этой горло пережало – не вдохнуть. И скребется что-то в груди, будто выдирает себе путь наружу. Глазам больно, и потому они слезятся. С каким удовольствием я сейчас просто упала бы на кровать и уснула.