Прохладный воздух пьянит, и я стараюсь не думать, насколько реальным, невероятно выпуклым видится мир. Засомневаюсь, не смогу спрыгнуть, а только смерть – гарантированный выход из сна.

Перед глазами плывет, и я тщетно стараюсь проморгаться. Ветер треплет распущенные волосы, до края – несколько шагов. Железный парапет. Я хватаюсь руками за поручень, перебрасываю одну ногу…

– Стой!

Выкрик заставил вздрогнуть. Обернуться.

– Яна, пожалуйста, не двигайся…

Егор выглядел испуганным. Застыл в проеме двери, ведущей на крышу, выставил руки вперед, будто хотел таким образом меня удержать. Мистификация? Фантом? Он точно не настоящий, потому что настоящий видеть меня явно не желал. И уж точно не полез бы в мой сон.

– Поздно, – прохрипела я. – Ты не успел.

– Успел, – возразил он. – Я же здесь. Слезай, поговорим.

– О чем? – задала я глупый вопрос. Руки свело от холода, не думаю, что я долго удержусь за последнюю преграду. Смотреть вниз впервые было страшно. И не было той уверенности, как в совместном с Мышью сне. Это Морозко что-то сделал со мной… Альбина велела, вот он и…

Меня качнуло в сторону, Егор тут же подобрался, кинулся ко мне.

– Не подходи, – предупредила я. – Я все равно прыгну.

– Зачем? – удивился он, и мне показалось это удивление искренним. – Что ты хочешь доказать?

– Доказать? Зачем мне что-то доказывать? Я хочу выжить.

– Яна здесь высоко. – Он приближался почти незаметно, по шажочку. И зубы заговаривал умело. А главное… я знала, что это не Егор, а все равно смотрела. Хотелось смотреть. Хотелось верить, что тому, настоящему Егору все еще не наплевать. – Если прыгнешь, точно не выживешь.

– Смерть – всегда выход, – усмехнулась я. – Из любого сна.

– Да, только вот это не сон.

Ложь? Нога скользнула по карнизу, и вниз посыпались крошки штукатурки. Я проводила их расфокусированным взглядом. Как же высоко! Странно, я ведь никогда не боялась высоты.

Мнимый Егор приближался – осторожно, медленно. И если он врет, и это все же сновидение, когда доберется до меня, выйти из сна мне не позволит.

– Хватайся!

Он остановился где-то в метре от меня и протянул руку.

В ушах шумело. Сердце отбивало в груди бешенный, неровный ритм. Рот наполнился вязкой слюной.

Я ведь знала, что так будет. Меня остановят. Убить в реальности не рискнут, а вот во сне никакие законы не действуют, потому избавляться от меня станут именно в сновидениях. Альбина не допустит, чтобы дело раскрыли, а память ее распрекрасного сыночка осквернили обвинениями в убийствах. Сейчас она пойдет ва-банк, и образ Егора, на котором они успешно играют – лучший способ заставить меня сомневаться.

Всего-то нужно – не слушать. Отвернуться, глубоко вдохнуть и сделать шаг. Резким движением я перебросила через парапет вторую ногу.

Егор дернулся ко мне, но я оторвала одну руку от поручня, и оттолкнулась, держась лишь второй рукой.

– Не подходи.

– Яна, послушай меня…

– Я желала смерти твоей жене, – напомнила я видению. – Ты должен хотеть этого. Даже если это не сон.

– Но я не хочу.

«Почему?» – хотела спросить я, но так и не спросила. Стоило признаться себе: ответа я боялась.

– Все закончилось, – сказал Егор, не разрывая нить взглядов, единственное, что соединяло нас сейчас. – Жену Алмазова взяли. Морозко ищут. Это он убил Бородину. Посчитал это небольшой жертвой за грант, который ему обещала Альбина. Виктор на свободе.

– Виктор…

– Глинский поехал в совет, к нему, а я – сюда. Группа из США нарыла что-то против некого Густафа Эверса, главы голландского совета. Белецкий был с ним в сговоре, он сразу признался, куда тебя отправили, как только ветер переменился.

Его рассказ был очень складным. И описанная картина выглядела весьма соблазнительно. Только вот… можно ли верить?

– Если ты врешь, я не выберусь из сна, – сказала я зачем-то.

– А если не вру – погибнешь. – Егор опустил руку и устало добавил: – Я не вру, Яна.

Я посмотрела вниз, на влажный от дождя асфальт, на притихшие кроны деревьев, наполовину покрытые проклюнувшейся листвой. На блестящие спины припаркованных машин. А потом подняла лицо вверх – к свинцово-серому, в светлых прорехах небу.

Небо молчало.

– Помнишь, что ты мне сказала недавно про прыжок доверия? Теперь твоя очередь доверять.

Я зажмурилась, глубоко вдохнула и аккуратно слезла обратно. Меня тут же заключили в теплые, уютные объятия. И висок опалило дыханием.

– Ты так меня напугала…

– Морозко там, внизу, – прошептала я и вытащила из кармана ключи. – Он меня привез. Я оглушила его и заперла в комнате, где раньше собирались сновидцы.

Егор молча спрятал ключи в карман, прижал меня к себе, поцеловал в затылок.

Я еще раз посмотрела вниз, туда, куда только что собиралась сигануть с высоты седьмого этажа, и только тогда поняла. Я ведь чуть было не… чуть не…

Слезы брызнули сами – крупные, соленые, горячие. И трясло, как в самолете в момент турбулентности. И я, не сдерживаясь, зарыдала.

Плохо помню, что было потом. Помню, мы сидели. Вернее, Егор сидел и держал меня на руках, как ребенка. Гладил по голове. Я плакала, а потом слезы кончились. Остались всхлипы – судорожные, глубокие, постепенно сходящие на «нет». Истерика все же случилась. Ее сменил откат – апатия, усталость и жуткое желание спать. А может, у того препарата, который мне кололи, были побочные эффекты. Я проваливалась в дрему, периодически выныривая и ловя на себе встревоженные взгляды Егора.

Хотелось сказать ему что-то, какие-то важные слова, но я не знала важных слов. И он, будто понимая это, тоже молчал.

Потом Егор все же уговорил меня подняться и убраться с крыши. Поддерживал за плечи, когда мы спускались по лестнице, пока на каком-то из этажей у меня не подогнулись колени. Тогда ему пришлось подхватить меня на руки.

Дальше – темнота. Провал. Отключка, и, что радовало больше всего – никаких сновидений. Только покой. И отчетливое понимание: теперь все будет хорошо.

Разве бывает иначе после искупления?

Проснулась я оттого, что было жарко. И светло. Свет проникал в комнату через огромное панорамное окно, стелился по паркету и нахально заползал на кровать. Белая наволочка, белая же простыня, которой меня заботливо укрыли под самый подбородок, черный прямоугольник плазмы на стене.

Комнату эту я не знала, потому, проснувшись, резко подорвалась, отчего в висок тут же стрельнуло, а из горла вырвался непроизвольный стон. Голова закружилась, во рту было сухо, и не покидало ощущение, что там нагадили бродячие коты. Одежда пропиталась потом и противно липла к телу. Хотелось пить и вымыться. А затем снова уснуть.

Я осмотрелась. Кроме кровати, в углу комнаты притаилось небольшое светлое кресло, у окна – фикус в большой кадке. Огромная комната, почти полностью лишенная мебели, выглядела пустой. Стерильной.

Где я, черт возьми, нахожусь?!

Переборов слабость, я все же села на кровати.

– Егор! – позвала я, но из горла вырвался глухой сип. Я закашлялась, давя предательские слезы.

Дверь аккуратно приотворилась, и в комнату заглянула большая блондинистая голова. Игорь?

– Привет, – улыбнулся он и вошел. – Как себя чувствуешь?

– Пить хочу, – поморщилась я. – И штормит жутко. А в целом – неплохо.

Игорь кивнул и скрылся за дверью. Появился, спустя несколько минут с бутылкой минералки и мокрым полотенцем.

– От таблеток пока лучше воздержаться, – сказал он, присаживаясь около меня на кровати и протягивая воду. – Тебя несколько дней пичкали антидепрессантами. Удар по печени некислый, нужно будет пройти курс реабилитации. Сегодня придет доктор, все расскажет и назначит лечение.

– Где я? – спросила я, с трудом отрываясь от горлышка бутылки. – Что произошло?