Повинуясь порыву ярости, я схватила чертов поводок и что есть силы дернула. В руках у меня остался пучок волос – светло-русых и тусклых, с посеченными кончиками. Подобные мне уже доводилось выдирать. В шестом классе, у Людки-стукачки, которая донесла на нас с соседкой по парте учителю истории. Мы отпросились на репетицию представления к зимнему балу, а сами нагло прогуляли урок. В тот день я впервые узнала о степени людского коварства и глубине человеческой зависти. А еще навсегда возненавидела заучек.

Дышать стало в разы легче, а еще показалось, за спиной выросли крылья. Да я же… я же все могу здесь! Перекроить мир, разрушить город, построить собственный. Научиться летать. Заняться дайвингом на дне океана. Стать супергероем.

Голова закружилась от возникающих идей, каждая следующая из которых была безумнее предыдущей.

– Ого! – восхищенно воскликнула Мышь. – Ого-го! Ты порвала его, превратив в… волосы?

– Это и мой сон тоже, – пожала я плечами, не смея поверить в собственную удачу. Видимо, с воображением у меня получше, чем казалось на первый взгляд. Но я ведь ничего толком не представляла, просто подумала, что волосы порвать будет проще…

– Да у тебя талант управлять энергией сна! – восторженно похвалила Мышь и тут же нахмурилась. – Даже обидно немного…

Она помолчала немного и вздохнула.

– У Лисы был талант. Она была лучшей в группе.

Постойте-ка… У Алисы были способности легко входить в осознанный сон и управлять его энергией, а теперь они есть у меня. Не думаю, что это совпадение. В файлах голландцев часто делается упор на энергию донора, на ее гибкость и полезность именно в процессе осознанного сна.

– Это не талант, – озвучила я собственный вывод. – Это особенности организма донора. Всего лишь врожденная способность.

– Ааа… – разочарованно протянула Мышь. Кажется, я разрушила ее веру в человеческие таланты. – Читерство.

– Зато нам не нужно искать щелочь натрия, – подмигнула я. Присела на лавочку, уставившись на собственные ладони, в которых рассыпались прахом клочки разорванного поводка. – Я… свободна.

И что теперь? Морозко перестанет на меня охотиться? Я буду жить? Опасность миновала?

– Нам нужно уходить! – уверено заявила Мышь и схватила меня за руку. Я вопросительно посмотрела на нее, и она пояснила: – Ты порвала поводок, и теперь Андрей знает, где мы. Он почувствовал, зуб даю. Придет, не отобьемся, несмотря на твои таланты. Я слабее, а ты пока не знаешь, как управлять своим даром.

В ее словах был смысл. Встречаться с Морозко во сне совсем не хотелось, лучше сделать это в реальности и уже там припереть к стенке. Думаю, у меня даже получится выбить из него признание – настолько я зла. Но все – потом. Сейчас выбираться.

– Нам нужно умереть, так ведь?

– Верно. И мне кажется, терраса в твоем торговом центре вполне подойдет, чтобы полетать.

И все-таки замечательная у меня Мышь. Верная, веселая, отзывчивая. И синие волосы ей определенно идут. Даже манера одеваться больше не раздражает, а скорее умиляет. И заставляет гордиться ее смелостью и индивидуальностью.

Крепкий захват ладони, пестрая дымка, окутавшая нас с головы до ног, и через секунду мы уже снова на террасе офиса совета. Перед нашими глазами панорама города – яркого и живого. Не захочешь – залюбуешься.

Любоваться времени не было, потому мы, не сговариваясь, шагнули к перилам, ловко перемахнули через них на карниз.

– Готова? – с решимостью спросила Мышь. – Не боишься?

– С тобой точно нечего бояться, – улыбнулась я.

Мы снова взялись за руки и на счет три сделали шаг вперед.

В пустоту.

Весна ворвалась в город ранним субботним утром.

Лучистая. Яркая. Она принесла запахи прелых листьев и влажной земли, нагретого солнцем асфальта и древесного клея. На аккуратно подстриженных ветвях деревьев из липких почек вылупилась первая листва.

Весна плескалась светом, и я жмурилась у открытого настежь окна. Голова, казалось, раскололась на миллиарды маленьких кусочков, и соединить их никак не получалось. Не помог ни аспирин, ни чашка ароматного кофе, от которого, к слову, мутило. Зато развеяла миф о том, что у доноров не бывает похмелья.

Прошлая ночь помнилась смутно, разве что первые полчаса после выхода из осознанного сна. Облегчение на лице Егора, возбуждение Мыши, которая совершенно искренне восхищалась моими способностями влиять на неустойчивую реальность сна, хоть и добавляла, что это – жульничество. Егор удивился новости о Морозко, но быстро собрался и удалился в спальню кому-то там звонить. Надеюсь, не Белому. Совету я по-прежнему не доверяла. Более того, скорее всего они и приказали Морозко убрать меня.

Этой мыслью я поделилась с Мышью после третьего глотка пива, которое она с ехидной улыбочкой сунула мне в руки. Что ж, обещала, пришлось выполнять. И я честно пила, хрустела чипсами, стараясь не думать, как все эти вредности повлияют на фигуру и состояние кожи. После второй бутылки я окончательно наплевала на внутреннего критика, клятвенно пообещав себе, что запишусь в спортзал. И к косметологу. Вот прямо на следующей неделе, как только с положением в салоне немного устаканится.

Напомнила себе, что свободна. Что теперь могу спать спокойно, во всяком случае, некоторое время. Мышь уверила, что повторную попытку Андрея привязаться я обязательно почувствую.

Егор в наших бесчинствах не участвовал, мягко напомнил, что ему-то утром за руль. Я вспомнила о визите к родителям в пригород и отчего-то начала названивать им, отыскав в телефонной книжке номера. Папа Алисы, кажется, был рад меня слышать, а вот в голосе матери мне почудилось недовольство. Я не стала грузиться, сказав себе, что в живую разобраться будет проще. А вот с Ромой получилось проболтать больше получаса. У него оказался очень мягкий и приятный голос, а еще он сильно интересовался положением моих дел. Удивительно располагающий к себе человек, особенно если учесть, что звонила я ему около двух ночи.

Пиво на меня определенно плохо влияет. А еще развязывает язык.

Я выболтала все, что не опасно было выбалтывать, а именно – о новой работе и желании бросить учебу. В голосе Ромы скользнула обеспокоенность, но осуждения, к счастью, не было. Значит, поддержит. Что-то подсказывало мне, что с матерью Алисы мы не поладим…

Утром же навалилось. И сожаление, и осознание. А еще вернулась тревога. Поселилась где-то в районе затылка и настойчиво зудела.

– Легче? – сочувственно поинтересовался Егор, присаживаясь рядом с ноутбуком.

Я прикрыла глаза и покачала головой. Наверное, нужно еще таблеток. Горсти эдак две.

– Никогда не позволяй мне пить пиво, – пробормотала мучительно. – И эту, с синими волосами больше к нам не пускай. Она плохо на меня влияет.

– Боюсь, если ее не пускать, она выбьет дверь и прорвется с боем, – пошутил Егор. – У нас около двух часов, чтобы привести тебя в чувство и кое-как подготовить.

– Я не уверена, что стоит ехать, – с сомнением возразила я. – Особенно сейчас, когда мы знаем, что Морозко убивал… Виктор все еще в беде, помочь ему некому. Кроме меня.

– И ты не сможешь помочь. Ты больше ни на что не влияешь в совете, Яна.

Не влияю, верно. Однако…

– У нас нет доказательств, – добил Егор. – Никаких, кроме твоих слов. Против Алмазова показания сына и масса косвенных улик. Он засветился по полной, водил любовниц в тайную квартиру, с Юлей Бородиной там практически сожительствовал. Присутствовал в городах, где после были обнаружены жертвы, замял дело Светланы, уводя следствие со следа. Он встрял, Яна, и вряд ли связь Морозко с осознанными снами как-то повлияет на мнение совета. Нам нужны железные доказательства, а не слова некой девицы, которая сначала заявила, а после решила пощадить насильника. Было освидетельствование, на твоей коже зафиксирован его след.