– Но он не убивал…

– Тебя – не убивал. Но знаешь, что скажет на это Белецкий? Виктор просто не успел. Мы его взяли раньше, чем он успел навредить.

– Белому это выгодно! – со злостью выдохнула я, сжимая кулаки. В висок стрельнуло болью, и я зажмурилась. Егор налил воды в стакан, бросил туда таблетку шипучего аспирина, поставил передо мной. Аспирин бурлил, растворяясь, выбрасывая на поверхность воды сотни мелких пузырьков.

– Именно, Яна. Скорее всего Морозко и правда в сговоре с кем-то из совета, ведь не зря убрали именно тебя и Глинского.

Скверно. Очень скверно. Получается, мы ни на шаг не продвинулись. А вчера все казалось таким радужным. И будущее, и расплата.

– Заявимся сейчас с обвинениями, спугнем Морозко. А Белецкому дадим возможность подготовится и придумать легенду.

– И что теперь? Сидеть и ничего не делать? Они не прекратят, Егор! Они же…

– Знаю, – мягко перебил он и накрыл мою ладонь своей. – И мы это остановим. Пока нас не будет, делом займется мой хороший знакомый.

– Тот, который разочаровался в совете, – догадалась я.

– Именно. У него доступ к архивам и записям совета, он давно присматривается к Белецкому, а выходные – это фора для нас. Судить Виктора в выходные все равно никто не станет, и у Валеры есть время нарыть что-то, найти зацепки и улики. А тебе сейчас действительно лучше быть подальше. Что-то мне подсказывает, что Белецкий не потерпит вмешательства.

– Думаешь, совет меня пасет?

– Теперь да. Ты фигурируешь в деле, к тому же… – Егор запнулся и опустил глаза.

– К тому же?

– Он недвусмысленно дал понять, что хочет тебя себе.

А вот это и правда может стать проблемой. Больше встрять ты не могла, Яна…

– Я же твой донор, – с надеждой произнесла я.

– Ты забыла? – горько откликнулся Егор. – Это же совет. Когда они считались с дикими?

Он в чем-то прав. Брали и не жалели. Многих доноров просто сманивали, конечно, байками о защите, но некоторых вынуждали. Я не практиковала, но слышала кое-что. О Белом в том числе. Этот так вообще не стеснялся давить. И вот теперь… А что теперь?

– Давай подождем понедельника, – обнадежил Егор. – У меня большие надежды на Валеру.

Теперь это все, что у нас осталось – надежда на Валеру. Понятия не имею, кто это. А ведь должна знать, он же был моим соратником. Мы были на одной стороне, пока он не засомневался. Пока сторона диких не показалась ему лучше, чем организованность и прикрытие законами. Почему? И, главное, как я могла не заметить, насколько прогнило то, что я боготворила? Неужели я тоже?..

Головная боль отступила лишь в машине, когда город остался позади. Я смотрела в окно на раскинувшиеся до горизонта вспаханные поля, на черных грачей, скачущих по волглой и жирной земле в поисках пропитания, и еще раз проговаривала про себя информацию о семье. Егор показал мне фото и вкратце обрисовал черты родственников Алисы. То, что знал сам из ее рассказов – с ее семьей он также встречался впервые.

Главой семьи, вопреки патриархальным предрассудкам общества, у Алисы была мать. Властная, жесткая, принципиальная и жутко авторитарная особа, насколько я поняла из рассказа Егора и своего ночного звонка. Кажется, она сразу вычислила, что я пьяна, и обещала долгий и основательный разговор по этому поводу при встрече. Неудивительно, что рыжая сбежала из-под ее крылышка. Судя по всему, Алиса была весьма мягкой и уступчивой, и мать точно сломала бы ее однажды. Подмяла по себя и дело с концом.

Отец, как и принято в таких семьях, отличался покладистостью и добротой, во всем слушался тираншу-жену, но за ее спиной всегда находил слова утешения для своих отпрысков. Для себя же отыскал отдушину в любимом деле – Павел Анатольевич Соколов по утверждению Алисы был художником от бога. От плохой погоды в семье он сбегал в большую комнату-студию на мансарде и творил, творил, творил… Согласна, раздражение от постоянного контроля нужно сбрасывать, хотя я вот считаю, что лучше сбрасывать на того, кто пытается контролировать.

О брате Алисы, Романе, у Егора сложилось смутная картина. Алиса его боготворила, называла Братцем Лисом, отзывалась всегда тепло и восторженно, а оттого – невнятно. Он действительно выглядел весьма симпатичным на фото рядом с невысокой и тусклого вида девушкой, которая оказалась его невестой. С этой самой невестой был связан огромный скандал в семействе Соколовых. Жесткая Татьяна Игоревна терпеть не могла тихую Алину и была против их с Ромой отношений практически с самого начала. Однако Рома, видать, характером пошел в мать и отвоевал главную любовь своей жизни и право на свидания.

Хотя отвоевал – сильно сказано. Он просто свалил из дома, что логично для его возраста и положения – в свои тридцать Рома неплохо укрепился и твердо стоял на ногах. У него была своя клининговая компания, судя по рейтингу гугла – лучшая в городе, с обширной базой постоянных клиентов и кристальной репутацией. Если учесть, что начинал он с низов, Алисе следовало гордиться братом.

Интересно, он приедет к родителям сегодня? Поддержка от такого бунтаря мне точно пригодилась бы, особенно учитывая, что я собираюсь рассказать…

Егор вел машину молча, оставив мне возможность разобраться в собственных мыслях, которые невольно возвращались к Виктору и все еще шаткому моему положению. Жека Белый – человек жалкий, но в данной ситуации очень опасный для меня. Если он и правда захотел меня как донора, как я смогу защититься? Я была уверена, что Егор не бросит, но что может дикий против совета? А сейчас, когда Виктор больше не влияет на решения… Может, мне стоит остаться в пригороде, под крылом у авторитарной мамочки Алисы?

Эту мысль я сразу же отмела. Во-первых, скорее всего мы с ней не поладим, и, при всех моих стараниях быть няшей, я сорвусь на третий день. Во-вторых, я не оставлю Виктора гнить в ожидании суда за преступления, которые он не совершал. В-третьих, у меня есть счета к Морозко. Ну и последнее, не менее важное «но»: в понедельник у меня первый рабочий день в салоне. Я не откажусь от своего так просто, не профукаю шанс.

А с Белым как-нибудь разберусь. Я не забитая девочка, кое-что могу. Захочет взять без разрешения – захлебнется!

Родной городок Алисы был небольшим. Я бы даже сказала, что это не городок, а поселок, разросшийся вширь, сосредоточив массовое скопление строений в центре, вокруг белокаменной церквушки, и раскидавший дома горстями по обе стороны узкой речушки, огибающей холм.

Родительский дом Алисы находился как раз за холмом, почти в пригороде. В новом районе, среди таких же покатых крыш, уютных двориков, огороженных коваными заборчиками, в густых зарослях плодовых деревьев. улица привела нас в тупик и окончилась высокими воротами, окрашенными синей краской. Егор еще раз сверился с навигатором и кивнул.

– Здесь.

Мы вышли из машины в упоенную прохладу весны. Вдали от большого города она пахла иначе – нагретым на солнце шифером, травой и навозом. А еще чем-то неуловимым и до боли знакомым. Это был запах детства. У нас тоже была дача, куда мы приезжали по весне сажать картошку, кукурузу и бобы. Маленький ветхий домик, заброшенный колодец, яблоня во дворе. Деревянный сарай с глубоким погребом, его стены понемногу гнили от снега и сырости, и мама вздыхала, что нужно бы покрасить, а то рухнет однажды. Там родители хранили садовые инструменты, а в погребе – консервацию на зиму. Там отец ловил меня, чтобы…

– Не бойся, – сказал Егор. – Если ничего не выйдет, просто уедем. Ты не обязана любить их, как она.

Я кивнула, сглотнув колючий ком и нажала на кнопку звонка.

Встретила нас высокая и довольно крупная женщина лет сорока пяти. Короткая ассиметричная стрижка, агрессивный макияж, цепкий внимательный взгляд. Строго поджатые губы. Шелковая разлетайка и узкие леггинсы, которые при такой фигуре не носят, но кто увидит – дома-то. Дома можно позволить себе отступить от правил.

Женщина смотрела на меня недовольно, склонив голову набок, и молчала. Ждала?