В день получки после Рождества Клод ничего не принес. Все жалованье пошло на оплату купленных в кредит подарков. Он спросил Милочку Мэгги, имеет ли она что-то против, и, конечно же, она ответила, что не имеет.

В январе отец Пол, священник-проповедник, приехал дать наставления желавшим обратиться в католическую веру. В его ведение попадали все приходы в этой части Бруклина, а сам он расположился в кабинете директора местной приходской школы. Наставления давались по вечерам.

Отец Пол отличался чрезвычайной худобой. Его лицо выглядело так, словно кожа была туго натянута прямо на кости черепа, без какой-либо прослойки из мышечной ткани. Он провел много лет, странствуя по джунглям, болотам и прочим глухим местам, которых не найти на карте. Ему выпадало питаться причудливой пищей дикарей, болеть неизвестными науке хворями и выносить неслыханные лишения. Он был истощен до прозрачности, словно нож, который перенес слишком много заточек. Каждые три-четыре года он брал «отпуск», на месяц-другой отправляясь с проповедями по Америке.

Клод подумал, что этот священник не чета доброму, исполненному спокойствия отцу Флинну, такой не станет выпивать бокал вина перед трапезой и курить сигару или трубку, чтобы расслабиться, и не станет выстукивать ногой ритм услышанной мелодии. Отец Пол носил длинную черную сутану, и на груди слева у него висело сверкавшее золотом шестидюймовое распятие. Он поднял на Клода глаза с нависшими веками и сильным, зычным голосом произнес:

— Ваше имя, сын мой.

— Клод Бассетт, святой отец.

— Вероисповедание?

— Я не католик.

Глаза под нависшими веками сверкнули, и распятие на груди дрогнуло — священник сделал глубокий вдох, чтобы голос зазвучал на полную мощность.

— Ваше вероисповедание?! — прогремел он.

«Вероисповедание! Вероисповедание!» — отозвалось эхо из углов комнаты.

— Протестант, — ответил Клод, невольно затрепетав.

— Как давно вы женаты?

— Год, святой отец.

— У вас родился ребенок?

— Нам пока не очень везло… — начал было Клод.

— У вас родился ребенок? — прогремел священник.

Распятие заходило ходуном, словно живое существо, и эхо подхватило: «Ребенок! Ребенок!»

— Нет, святой отец.

— Почему?

Клод пожал плечами и улыбнулся.

— Почему ваша жена не зачала ребенка? — не унимался священник.

— Прошу прощения, святой отец?

— Вы как-нибудь препятствуете зачатию?

— Помилуйте, святой отец…

— Вы используете контрацептивы? — прогремел тот. Эхо подхватило последнее слово.

Лицо Клода помрачнело. Он встал:

— При всем уважении, святой отец, это вряд ли ваше дело.

Священник тоже встал. Распятие сверкало огнем, и эхо его громогласных слов создавало впечатление, что в комнате звучат три голоса.

— Это мое дело! Это дело Церкви! Для сочетавшихся браком в лоне католической церкви производить на свет детей, детей Церкви, — священная обязанность!

— Может быть, мы решим произвести их для собственного удовольствия, — слегка небрежно ответил Клод.

— Ваше удовольствие будет в том, что вы станете наставниками для детей Святой Матери Церкви!

— Всего вам доброго, сэр, — внезапно сказал Клод. Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

Милочка Мэгги с нетерпением ждала мужа.

— Все решено?

— Для меня — да. Окончательно и бесповоротно.

— Ты примешь наставления?

— Мы с отцом Полом поговорили по душам. Говорил он.

— Ах, Клод, ты можешь ответить прямо? Неужели трудно хоть раз сказать просто «да» или «нет»? — Милочка Мэгги была вся на нервах. Разговор Клода со священником слишком много для нее значил.

— Я отвечу прямо, — холодно сказал он. — Нет! Я никогда не скажу тебе просто «да» или «нет». Я не верю, что в жизни можно что-нибудь решить с помощью одного слова.

— Клод, не говори со мной так, — взмолилась она. — Когда ты говоришь со мной такими словами, мне кажется, что ты далеко от меня.

Клод молча прошел в спальню. Позже, когда Милочка Мэгги легла в постель, он повернулся к ней спиной и проспал так всю ночь.

На следующее утро, уходя на работу, Клод сказал:

— Дай мне двадцать долларов.

Милочка Мэгги сделала усилие, чтобы не выдать автоматически: «На что?» Она подумала, что и так знает. Он снова собрался уезжать, и деньги были нужны на дорогу. Она дала ему двадцать долларов. Он положил их в карман, обнял ее одной рукой и притянул к себе.

— Пора отпраздновать первую годовщину нашей свадьбы.

— Клод, она была на прошлой неделе. Я не стала говорить, потому что решила, что ты забыл.

— Все мужья забывают про годовщины свадеб.

— Но ты не такой, как другие.

— Не настолько другой. Вот что тебе надо сделать: собери маленький красный чемоданчик, положи в него мои вещи тоже и жди меня в холле «Сент-Джорджа» в шесть. Возьми мне чистую рубашку. Я пойду на работу прямо из отеля.

Милочка Мэгги поставила в ящик со льдом две тарелки с холодным ужином для Пэта с Денни и наказала Денни не выходить из дома, отец должен был прийти через час.

Клод с Милочкой Мэгги поужинали в том же самом ресторане. Номер был не тот же самый, но почти такой же красивый. Все было почти как в брачную ночь, кроме того, что они раздевались вместе в спальне. Клод натянул пижаму, посмотрелся в зеркало, заправил кофту в штаны, вытащил ее обратно, заявил: «К черту», — сбросил пижаму и лег в постель нагишом.

Милочка Мэгги пошла в ванную вымыться и почистить зубы, вышла и встала перед туалетным столиком, чтобы расчесать волосы.

— Сегодня можно обойтись без расчески, — нетерпеливо произнес Клод. — Иди в постель.

— Хорошо.

Милочка Мэгги подняла пижаму с пола, собираясь повесить ее на вешалку.

— Прекрати суетиться.

— Хорошо, — она бросила пижаму обратно на пол и легла в постель к Клоду.

Это была ночь неукротимой, почти неутолимой страсти. Когда пришло утро, Милочка Мэгги с огромной нежностью поцеловала мужа со словами:

— Я знаю, что теперь у меня будет ребенок!

— Если так, то я знаю, кто будет вне себя от счастья.

— Кто? — дразня его, спросила она, ожидая, что он ответит «Я».

— Твоя церковь! — с горечью ответил Клод.

Милочка Мэгги вздохнула. Она догадалась, что сказал Клоду отец Пол, и поняла, что тот никогда не придет в ее Церковь и не обратится в ее веру.

Они позавтракали в ресторане отеля.

— Я провожу тебя до магазина, где ты работаешь.

— Ты у нас папенькина дочка, да? — с усмешкой спросил Клод.

Милочка Мэгги залилась краской.

— Я вовсе не хотела выведать, где ты работаешь. Мне просто хотелось с тобой пройтись. Я никогда не просила тебя мне рассказывать. Я больше не задаю вопросов. Я не хочу знать того, чего ты не хочешь мне говорить. Только бы ты любил меня, только бы ты был со мной.

Клод протянул руку через стол и положил ее на руки Милочки Мэгги.

— Маргарет, с самого моего рождения от меня постоянно что-то скрывали — то, что я имел право знать, то, что имеет право знать любой человек.

Интуитивно Милочка Мэгги поняла, что Клод имел в виду, что никто не рассказывал ему о его родителях и о том, откуда он родом.

— Когда я задавал вопросы, от меня отделывались отговорками… И я вырос, усвоив, как отделываться отговорками, когда вопросы задают мне. Это стало привычкой, от которой я не могу избавиться.

— Понимаю, — ответила Милочка Мэгги.

Как-то в субботу в середине января Клод, как обычно, пришел с работы домой.

— Где твой цветок? — спросила Милочка Мэгги.

— Больше гвоздик не будет. Меня уволили, — весело ответил Клод.

— Но почему?..

— Я был им нужен только на время рождественской лихорадки и сразу после — пока покупатели обменивали подарки. А теперь все подарки обменяны.

Клод вручил Милочке Мэгги свое последнее жалованье.

— Найду другую работу.