На землю, чуть припорошенную снегом, брызнула уродливыми пятнами красная кровь.

Его товарищи, придя в себя, сопротивляясь ветру и больно жалящему, словно пытавшемуся выколоть глаза снегу, подскочили к своему приятелю, но тут же поняли, что ему уже не помочь… и с гневными криками бросились врассыпную, явно собираясь найти девчонку, которую тут же обозвали ледяной колдуньей…

Но пошел крупный, густой, очень плотный снег. Первый в этом году.

В снежную ночь бывает очень легко потеряться в лесу и замерзнуть насмерть. Духи зимы при желании могут об этом позаботиться.

А снежный бог верхом на белом скакуне, охваченный яростью и страхом за свою наликаэ, способен сделать эту смерть еще и очень мучительной.

Рэлико всего этого не видела и не знала.

Ее непонятный снежный вихрь отбросил в сторону, в лес, бережно подхватив, словно не ветром, а десятками крошечных ладошек, пронес над кустами, лишь задевшими ее, но не исцарапавшими, не исколовшими, и уронил в мягкий сугроб — по счастью, достаточно глубокий. Падение вышло хоть и болезненным, но не опасным.

Она зашевелилась, пытаясь выбраться из снега, но в следующий миг ее словно придавило к земле. Мелькнула бредовая мысль о том, что это кто-то из чужаков… но она была одна, и над ней не было ничего, кроме снега, который и давил на нее ледяной тяжестью.

В следующий миг Рэлико запоздало удивилась тому, что не чувствует холода. Вот же она — лежит в сугробе, уткнувшись в снег лицом, и он не тает под ее щекой, не превращается в воду и лед, не морозит кожу… словно она в теплой, пуховой постели…

Она слышала, что такое бывает, когда человек умирает от холода. Если так, то скоро она заснет — чтобы уже не проснуться… Может ли смерть прийти более милосердно? Ведь то, что ждало ее в грязных лапах захватчиков, от которых она наивно попыталась спрятаться в лесу, было бы хуже стократ…

В следующий миг покой, навеянный этой обманчивой мягкостью подступившей зимы, разбился вдребезги, как упавшая с дерева сосулька. Эти ведь найти могут! Надо понять, где она и где они… Не время валяться в сугробе, нужно мчаться в город, предупредить родных и знакомых, что надо срочно бежать за внутреннюю стену, которую не сумел взять еще ни один враг!

Рэлико села на колени — осторожно, на пробу, проверяя, способна ли еще двигаться, затем подняла голову…

И увидела прямо перед собой словно соткавшийся из снега силуэт — как ей показалось с перепугу, сияющий серебром.

И он уж точно не был кочевником.

Длинные светлые волосы развевались по ветру, просторное белоснежное одеяние с вкраплениями голубого не имело аналогов во всей человеческой моде, на боку висел льдисто поблескивающий меч в алмазной перевязи…

Она молча смотрела на него, не в силах что-либо сказать спросить. Странная аура незнакомца отбивала всякое желание разговаривать — морозная, тяжелая… как снег, в объятиях которого она оказалась.

И лицо, безукоризненно правильное, словно вырезанное из белого мрамора, красивое, но неуловимо пугающее, жутковатое, с почти звериными чертами — белые губы чуть искривлены, словно в оскале, и из-под них выглядывают острые клыки. Черные глаза, не то состоящие из одних зрачков, не то из одной радужки, кажутся чуждыми, выражением напоминая волчьи…

Незнакомец почему-то напомнил ей зимнюю вьюгу, жалящую без разбору и без жалости.

Какой-то нездешний, чуждый…

И вместе с тем кажется, что она где-то его видела… и тогда он ее не пугал.

Она молчала, во все глаза глядя на него.

Холодный, пугающий — но не злой, не жестокий. В этом она почему-то была уверена.

Шестым чувством Рэлико поняла, что именно он защитил ее от кочевников. Как — она не знала, но этого не мог сделать никто другой.

На смену страху пришло благоговение, словно поднявшееся из глубины души, и она опустила голову, поклонившись ему, как богу.

Ланеж, едва проследив за неприглядной судьбой тех, кто осмелился коснуться его наликаэ, поспешил к ней — и теперь молча, растерянно, не зная, что теперь делать, какой реакции ждать, стоял перед сидящей в снегу огненной девушкой, испуганно уставившейся на него.

В своем стремлении удостовериться в том, что она цела, что ей не причинили вреда, он забыл об осторожности.

Предстать перед ней… вот так… сразу после того, как по его приказу духи насквозь проморозили тех мерзавцев… сейчас, когда ледяной гнев исказил и сковал его черты, сделав их еще более грозными и чуждыми, чем обычно…

Она посмотрела прямо ему в лицо. Когда их взгляды встретились, у Ланежа екнуло сердце, чтобы сперва пуститься вскачь от волнения… а потом замереть от пугающей мысли.

Ей страшно.

Ланеж обреченно приготовился к худшему. Конечно, напугал. Не мог не напугать… Но после этих радостных лет снова увидеть, как его знак рассыпается морозными иголками… отвернуться, покинуть ее, уйти, чтобы больше не пугать…

Но вместо того, чтобы рассыпаться и исчезнуть, серебристая снежинка, словно прорисованная на чистом, высоком лбу его наликаэ, неожиданно вспыхнула ярче. А затем, к его крайнему удивлению, Рэлико вдруг склонила голову перед ним.

Как в храме. Благоговейно.

Но она не могла узнать его в таком облике. Когда он больше напоминал духа, каким был, нежели бога, которым стал.

Ланеж окончательно растерялся. Желание поднять ее, обнять, удостовериться, что все действительно в порядке, стало нестерпимым. Но он сдержался.

Это он знает ее. Знает, чем она живет, о чем мечтает. Рэлико же не знает о нем ничего. Даже не знает, кто перед ней…

Потому что в храмах не бывает статуй снежного бога, охваченного гневом.

Что теперь? Спросить? Объяснить? Как-то она себя поведет, услышав измененный, давящий голос разъяренного духа?..

Рэлико снова подняла голову, завозилась в снегу, пытаясь подняться, и ее подхватила под локоть чужая холодная рука в толстой перчатке. Жесткое прикосновение показалось до странности знакомым. Но где она могла…

И оно почему-то заставило смутиться.

Ее поставили на ноги и сразу отпустили.

Вокруг них танцевал крупный снег.

— А эти… где? — осмелилась спросить она. — Эти чужаки?

И пришел ответ:

«Не бойся. Они тебя не найдут».

Рэлико растерянно огляделась, не понимая, кто говорил. Но эти слова не произносил голос, их не проговаривали чьи-то губы. Шелест падающего снега сложился в знакомые звуки человеческой речи.

Чудо?

Новое зимнее чудо?

Ее спасение иначе как чудом-то и не назовешь…

В сердце вместе с растерянностью и смущением вспыхнула горячая благодарность.

— Это ведь ты, да? — подняла взгляд на это чуждое лицо… и ей показалось, что в его глазах мелькнули такие же растерянность и смущение.

«Это снег», — снова шепнули снежинки, кружившиеся в воздухе.

— Спасибо…

В душе разлилось ненормальное, с учетом всего происшедшего, спокойствие. Откуда-то появилась твердая уверенность, что снег не даст ее в обиду, что пока она с ним, ее никто не найдет, никто не причинит вреда, словно ей в разгар бури даровали убежище, до которого не достают мутные волны…

Боже! Ее-то спасли, а остальные?! А город? А другие девушки, которым может точно так же не повезти?! А ее семья?!

— Пожалуйста, — тихо прошептала она, — помоги… Я не знаю, чем, не знаю, как, но помоги им, сколько там таких, как я, ведь если вся эта орда хлынет в город…

Силуэт замер на миг. Затем склонился к ней.

Выражение лица чуть заметно изменилось. По-прежнему холодное, ледяное — но в глазах мелькнуло какое-то странное чувство. Черные брови смотрелись очень странно на фоне белоснежных волос… И они не были седыми. Они были именно белыми.

— Кто ты? — прошептала Рэлико, снова оробев.

Он промолчал. Молчал и снег, взметнувшийся вокруг и словно отгородивший их стеной от мира.

Неподвижный взгляд придавливал ее к земле, как каменной плитой.