Загадочный свет Спускался вечер. Шла весна… В толпе, по-летнему одетой, Она была особым светом Из всех одна озарена. Своих достоинств не тая, Она не шла – она парила, Она как будто говорила: «Смотрите, вот какая я…» Неповторимое, свое, Раскованное и простое, Торжественное и святое В походке виделось ее! Полуовал, полунамек, Бедра изгиб, изящность линий… Есть, есть в моих краях богини! Ах, почему же я не бог. Цок, цок! – а слышалось: «нет, нет…» Весна переплавлялась в чудо! И было не понять – откуда Струился этот дивный свет! В нем было столько чистоты, В нем было столько тайной боли… И я опять увидел поле: Роса, и солнце, и цветы! Светлеют тени по кустам, Щебечут птицы, не смолкая, И женщина, совсем другая, Идет босая по цветам! Ей обойти меня нельзя. Мы не готовы с ней к разлуке. Она идет, раскинув руки, И светится от счастья вся! Бушует солнце на лугах! Играет свет в небесной глуби, И я смотрю, смотрю на губы, На ноги в мокрых лепестках… Цок, цок! – качался силуэт. Весна переходила в лето. Шел вечер и далеко где-то Небесный зажигался свет. Цок, цок! – звучит из темноты. Я женщине гляжу вдогонку, А память снова крутит пленку — Роса, и солнце, и цветы… «Гуляет низовой буран…» Гуляет низовой буран. Горит огонь, горит экран, Луна приклеена к стеклу И кот сибирский на полу. Всё так обыденно и просто. Мой отчий дом. Здесь мать живет. Отец домой идет с погоста, Вторую зиму не дойдет. Такая боль, хоть в крик кричи! А ветер снег метет в ночи И лепит, лепит седину И на стекло, и на луну. Теснятся мысли… круг за кругом… Ружье без мушки на стене… Ведь это с ним бродил я лугом Давно когда-то. Как во сне… И вспоминаю, вспоминаю… Зачем? Не ведаю, не знаю. Зачем по прошлому бегу, Остановиться не могу?.. «Имя – Анна…» Имя – Анна… Странно и туманно… Словно из далёка-далека… В наших встречах не было обмана. Грусть была и радость. На века. Поезда приходят и уходят… Старый клен, посаженный тобой, На подворье каждый вечер бродит, Горькою качая головой. Звезды гибнут, падают полого… Клен стареет, золотом шурша… У какого дальнего порога Обо мне болит твоя душа? У какого моря-океана, Под какой нездешнею луной?.. Анна… Анна… Как всё это странно. Имя-то какое, боже мой… Звезда в Вифлееме
Свершилось. И новая встала звезда. Шепталась прислуга в царевых палатах, Недобрые люди в овчарнях и хатах Искали того, кто пришел навсегда. Округа на всё отвечала молчаньем. В пещере под сенью хранительных сил Марии был знак, и Мария с вниманьем Смотрела на тех, кто дары подносил. Младенец сопел и пеленки мочил, Не знал о своей удивительной роли, И, все-таки, словно в предчувствие боли Сжимал кулачки и ногами сучил. Декабрьская оттепель Зима обмякла и раскисла, И потемнела. За два дня! А ведь вначале как нависла, Колючим холодом звеня, — Упала с неба в два крыла Белым бела. Синицы, чувствуя тепло, Опять в леса откочевали, Река закованные дали Взломала декабрю назло. О камни плещется волна Черным черна. Избушка наша в два окна На всё смотрела и дивилась, И крошечной трубой дымилась Покоя чудного полна, И от восторга пес Буян Был просто пьян. И только серая ворона, Зарывшись в крылья с головой, С верхушки ели вековой Вещала всем, причем, резонно: «Ну, что вы сходите с ума! Придет зима…» Я, слыша голос той вороны, И, веруя в воронью речь, Под пыж тяжелую картечь Кладу в латунные патроны. Лью воск на рыжие пыжи — Ни капли лжи! А через день, являя милость, Зима пришла и в два крыла Опять раскинулась, бела, И вся округа обновилась: Ни перекосов, ни теней — Стола ровней. Утром Дымится черная зола. Рассвет клубится над болотом. Ладони пахнут конским потом И кожей старого седла. Ночь догорает на костре. Дымит зола, дымятся росы… Тиха округа, безголоса Как мышь на шерстяном ковре. Но только-только рассвело И небо выгнулось полого — Прощай, ночлег! Зовет дорога И тело просится в седло. |
