«Повторяется всё, только надо проснуться…» Повторяется всё, только надо проснуться, Осознать, что живой и суметь оглянуться, И припомнить тропу, и обиду, и страсть, И себя на тропе, перед тем как упасть. И тогда ты поймёшь, что Вселенная длится! Повторяется всё – и событья, и лица, И потоки дождей, и кристаллы росы, И мгновения, что переходят в часы? Утро, сумерки, ночь.… Ходит вектор по кругу… Так в июне гоняют косилку по лугу: Круг за кругом – круги всё ровней и ровней, И чем лучше стрижет, тем отавы пышней. Облака Литой чугун моста. На этом фоне, Конечно, лучше ехать в фаэтоне — Не в «жигулях», тем паче – в «москвиче», Где грязь на окнах, словно занавески, А за дорогой так следят подвески, Что ты трепещешь, как в параличе. А потому – пешком. С мечтою бонзы О фаэтоне, задержусь у бронзы: Какая тяжесть на литых ногах! А этот гад? – он враг или опора? …И купол знаменитого собора Ликует, отражаясь в облаках, Кочующих, клубящихся, плывущих, Несущих тень для бывших, а для сущих Отвесный дождь. Он в Питере всегда! И никакой нужды в метеосводке — Подует с Балтики и, словно в сковородке, В Неве вскипает черная вода. Мой город с куполами и Гольфстримом Однажды назовут четвертым Римом. Построенный на влаге и песках, Он гибнет от жары, и воскресает, Когда над ним волчицей нависает Седая туча с влагою в сосцах. …Стоит жара и тяжесть бронзы, право, Утяжеляет голубей орава, И, высохший на солнце купорос, Всем говорит, и мне, конечно, тоже, Что бронза – прах, но всё равно негоже, Когда вот так загажен славный росс. А фаэтон… Я не о фаэтонах, И не о куполах, не о Горгонах, Что в чугуне массивном на века Отлиты и над водами нависли, А я про облака, что стоят мысли, Поскольку мысли в чем-то – облака. «Ветер с севера, тучи – с запада…» Из рябин в домах бусы нижутся. Супротив судьбы тучи движутся. Ветер с севера, тучи – с запада, Так с ума сойти можно запросто. То ли вышел срок, То ли шутит бог, То ль Илья-пророк Что-то сдвинул вбок. А над хатами, да над речками По утрам встает дым колечками. Над моей избой, Над твоей трубой, Над ноздрей-губой — Сине-голубой. Журавли кричат – даль баюкают, Грибники в лесах – эй! – аукают. Меж берез-дубов, Меж стволов-гробов В сентябре грибов, Как во рту зубов. Ветер с севера, тучи – с запада… Заводись мотор мово «запора». Мы опишем круг, И поедем, друг, Через этот луг На восток ли, юг… «Государство меня обмануло. Надрало…» Государство меня обмануло. Надрало. А ведь я столько лет протрубил у орала! Я шумел, и кричал, и в чертей матерился… Слава богу, что не до конца износился. Слава богу, что в силе еще и соку! Я бросаю поводья на полном скаку, И при помощи рук сотворяю тот жест, За который при Грозном сажали на шест, В смысле на кол. Да нынче не те времена — И билеты без блата, и троп до хрена… Я сижу в своей хате за круглым столом, Двери плотно закрыты на ключ и на лом, И с крыльца, на котором и грязь, и темно На меня государство глядит сквозь окно С обалдевшим каким-то, бездумным лицом, Как я пью самогон и хрущу огурцом… С нежностью Когда мне было двадцать два (Сейчас полста мне. Значит, было.) Я начал собирать слова В тетрадь. И ты меня любила. Не за слова, а просто так. В ту пору я печатал шаг, Гордился лычкой, чистил бляху, И за дверями старшины Уже примеривал штаны Гражданские и к ним рубаху. Когда мне стало тридцать три (Сейчас полста мне. Было, значит.) Ты приказала мне – умри, Но не бросай тетрадь. Иначе… Тропа у каждого крива, И если не спасут слова, То водка не спасет. Тем боле, Что нынче коммунизм и труд, Увы, расходятся и тут Всё понимаешь поневоле. Настало два по двадцать два (Сейчас полста мне. То есть, прав я.) Я выстроил мои слова В каре и получилось – правда! Так, скинув лычки, галифе, Как приняв autodefe, Я стал на лезвие. Качаясь, Любви и дружбы не поправ, Живу, и, если в чем не прав, То только тем и отличаясь. Когда мне стукнет… Но грешно Определять чужие сроки. Ведь если кем-то решено (Как говорят о том пророки), То должен протрубить святой Над сушею одной шестой, Чтобы призвать меня к ответу Туда, где видно всё до дна, Где правда, если есть, одна, А если много, значит, нету. Так в чем же истина, мой друг? Не в том ли, что на этом свете, Мы, совершая этот круг, Не только за себя в ответе, Но и за тех… но и за ту, Кто согревал твою мечту, Готовил пищу, мыл посуду, И что мне Высший Судный глас, Когда печаль прекрасных глаз За мною следует повсюду. |
