Ладога зимняя В каждой лунке свои движения, Свои окуни и плотва… Лед под буром шуршит в кружении, Выговаривает слова. – Ой, ты, Ладога, боль крученая!.. Улетает под лед блесна И качается золоченая На две четверти ото дна. Рыба глупая полосатая Верит этой блесне простой… Окунь черный, спина горбатая, Янтарем зрачок налитой, Вмиг покроется белым инеем, Затрепещет на льду, Потом Изогнется и небо синее Подопрет огромным хвостом! «Водопад… Парабола… Дуга…» Водопад… Парабола… Дуга… За кривой арктического круга В час, когда над миром правит вьюга, Водопад – колючая шуга. Трогаю колючую шугу. Острый лед в ладонях растирая, Всю суровость северного края, Кажется, понять сейчас могу. Вот – струя! Могучая, бурлит! Мощное изогнутое тело!.. Капля оторвется, отлетит На мгновенье и… заледенела. Только миг. Всего единый миг… Смысл? Велик! А разве не велик? «Погладить березу по тоненькой талии…» Погладить березу по тоненькой талии, Коснуться губами резного листа И вдруг осознать, что округа состарилась, И мне не знакомы родные места. Как будто всё ново. Но странно, но мило… И в памяти, где-то на самом краю, И запах полыни, и губы любимой, И перепел кличет подругу свою. Шушары Осень. Ну, что в ней? Зачем так тревожно? Солнца осколки – последняя милость. Просто немыслимо, просто острожно… Тучи сошлись и над полем разбились. И полилось на стога и на пашни, И потекло на лицо и за ворот, И над свеклой, в перспективе пропавшей, Замер в молчание присланный город. И председатель с печалью и болью Влажными пальцами мял сигарету, В небо смотрел, На деревья, на волю: Хоть бы одну – на погоду – примету, Хоть бы единую, самую малость — Неба лоскутик да ветер-Ветрило, Чтоб убирающим поле казалось: Временно это, Чтоб так всё и было. «Решиться. Тощий скарб упаковать…» Решиться. Тощий скарб упаковать. И, наполняя парус ветром свежим, Купить билет, на долю уповать… И через жизнь вернуться. Присмиревшим. И, потирая иней на висках, С наследниками в шахматы сражаться, Пить свой кефир и грустно улыбаться Над притчей об обманных башмаках. «И проснулся осколок в еловом стволе…» И проснулся осколок в еловом стволе, Взвыла цепь у пилы и со свистом распалась, И брусника дымящейся кровью казалась В этот утренний час на карельской земле. И смотрел человек, незнакомый с войной, На оплывшую лунку на срезе-изломе, И осколок блестящий катал на ладони… И молчало болото за дальней сосной. Не мерещился бой и не слышался крик, И прошедшего тень меж стволов не кружила, Было сухо во рту и немыслимо было Каплю-ягоду взять на горячий язык. «Вечер…» Вечер, Ток и пшеница, И поле в росе, И уставшее тело, и жажда покоя, И бессонная птица над сонной рекою, И поющие шины на дальнем шоссе… Было… Память из прошлого вырвет звено. Почему-то запомнилось… вечер и птица… Новый август и новое веют зерно, И сижу до полночи, курю, и не спится… Юшкозеро На упреки твои захочу помолчать. На тесовом крыльце закурю сигарету И отправлюсь сквозь сосны навстречу рассвету… Солнца огненный круг Как большая печать На развернутом свитке рассветного неба… Бродит ветер в деревьях, листвою шурша… Я приму этот мир, словно долго в нем не был, И обиду, наверно, забудет душа. И потухнет тоска, что внезапно созрела, Словно свет фонарей на высоких столбах… Я у озера встречу седого карела, Что осокой пропах, и сигами пропах. Он подарит мне (помнишь!) огромную рыбу! И с подарком таким, чистый как на духу, Я вернусь, и не сможешь ты спрятать улыбку… Хочешь, в город вернемся. Хочешь, сварим уху. Тополь Рос бы клен под окном – вспоминался бы клен. Но у нас под окошком рос тополь, я помню… Пара мощных ветвей, толщиною в оглоблю, Лист зубчатый как серп и, как серп, закруглен. Здесь, на тополе этом, гнездились грачи, И на тополе этом скворцы вырастали! А под осень на нем воробьиные стаи Принимали рассветного солнца лучи. Из далекого помнится лучше всего, Как весенний скворец в ясный день, без усилья, Запоет, приспустив свои бусые крылья. И я вижу дрожащее горло его! И я слышу его, хоть прошло столько лет! — И заря над илбаном, и снег ноздреватый. И апрель у дороги. Такой виноватый! — Прилетели скворцы, а ручьев еще нет… Там, под тополем этим я вырос такой В жизнь влюбленный, И тополь я помню доныне, И ему поклоняюсь как тайной святыне, И коры его грубой касаюсь щекой. И когда тяжело, или просто – печаль, Я к нему прихожу, словно к старому другу, И мы души свои поверяем друг другу, И легко мне, и снова заманчива даль. |
