«Я на жизнь гляжу – дивен белый свет…» Я на жизнь гляжу – дивен белый свет. Я вино не пью, потому что нет. А найду вино – не найду рубля, А найду рубля: цены – ох ты, мля! Вот и кажется, что живу давно. Строю новый дом, завожу бревно, Горбыли тешу, забиваю гвоздь. Жигулевским пивом пропах насквозь! Весь июнь жара и июль жара. Погорел чеснок, огурцам пора. На горохе хруст, на картошке хруст — Колорадский жук наплевал на дуст. И цветы жует, и листву берет. Я так думаю, что и нас сожрет… На коньке сижу, вывожу трубу. А сейчас прохладно, поди, в гробу! Отоспаться бы, полежать два дня. Пусть поплачут бабки вокруг меня. Я б лежал тихой, было б видно мне Как сосед подлец пристает к жене. Не стыдится гад, смотрит мне в лицо. Погоди, просплюсь – оторву яйцо. А еще верней – оторву все два… На дворе трава, на траве дрова. Солнцем выжжены. А дожди пойдут — И сенам хана, и дровам капут… Как свеча труба, любо ей самой. Из прямой трубы будет дым прямой! «…И усы у осы, и клешня у жука…» …И усы у осы, и клешня у жука… Неужели есть в мире такая тоска, Чтоб козявку иглой ювелирно суметь Проколоть, а потом засушить и смотреть?.. «Горжусь, что живу в этом городе красном…» Горжусь, что живу в этом городе красном, Где столько поэтов, поющих о разном, Шагающих в ногу, бегущих гуськом, Союзноживущих, но – особняком. Стоящие рядом, бегущие мимо С судьбой пилигрима и пластикой мима, Поющие соло, берущие «си» От «радуйси, Боже» до «Боже, спаси». Но мне в этом сонме жующих, бегущих, Гадающих дни на бобах и на гущах, Владеющих формами вплоть до рондо, Конечно, по нраву берущие «до». Берущие крепко, надежно, надолго, Не только во славу отчизны и долга, И не для того, чтоб отправить ко сну… Так плотник топор загоняет в сосну! Вот вижу поэта. Вот плюнул на лапу. Вот рубит такие хоромины «в лапу»! Бревно заведет, в небеса поглядит… И слышно как ветер в стропилах гудит! «Сторона ль моя, сторона…» Сторона ль моя, сторона, От больших дорог в стороне Не могу понять без вина — Это явь или снится мне. Кто-то мне обещал покой, Кто-то счастье мне обещал… Жду, пожду да махну рукой, И припомню, как дед вещал: «Собираясь в далекий путь, Позабудь про уют-покой, И про счастье свое забудь, Нет его над Тоской-рекой. Над рекою Тоской тропа… А уж выпадет ли судьба?..» Я в слова его не вникал. Белый хлебушек в мед макал. Ох, и сладок июньский мед! И славна белым хлебом Русь!.. А сентябрь-то, он рядом, вот, Два шага и рукой коснусь. Истончилась тропа на нет. Перешла река в перекат… Мне-то думалось – что рассвет, Оказалось – уже закат. «Судьба, кого благодарить…» Судьба, кого благодарить За то, что, подбирая слово, Я превратился из глухого В умеющего говорить?.. «Луна всё сильней по ночам колобродит…» Луна всё сильней по ночам колобродит, Всё ниже гусей перелет, И снег голубыми пластинами сходит К реке и вздувается лед. Просторные га с каждым часом духмяней, В подворье такой разнобой, Что курам петух представляется няней, Ведущей их на водопой… Я окна раскрою, пусть ветры влетают, Пусть слушает алый рассвет, Как в радио кто-то с трибуны гадает — Нужна нам земля или нет… «Так медленно рождался снег…» Так медленно рождался снег, Что думали – и не родится, Что нам опять в плащи рядиться От влаги ладог и онег. Но так была зима ловка! Она, не бряцая оружьем, Бесшумная, прошла по лужам, Ведя в поводьях облака. И было любо ей самой Их распороть ножом умелым, И город стал настолько белым, Как это можно лишь зимой. И всё! А я здесь не при чем, Я просто смог без проволочки Увиденное вставить в строчки, — В шестнадцать строчек ни о чем. «Ах ты, серая мышка…» Ах ты, серая мышка, Меж ларей не кружись, Не от сердца одышка, А от страха за жизнь. Если б корочку хлеба, С сухарями суму, То не нужно и неба, И друзья ни к чему… |
