«Мы во сне откровенны как малые дети…» Мы во сне откровенны как малые дети. Я, к примеру, скандален, драчлив и люблю Отдышаться во сне. Но проснусь на рассвете И опять в скорлупу залезаю свою. В скорлупе, как в надежной броне, Я качусь по огромной стране, Сквозь ресницы взирая на Русь. Не скандалю ни с кем, не дерусь. Мне такое порой подсмотреть удается! И душа, что казалась глуха и слепа, Вдруг прозреет, и слух обретет, и взовьется, И с меня, словно плесень, сползет скорлупа. Я без кожи, как зверь на крюку, Волны боли катятся к виску… Не скандалю ни с кем, не дерусь, Понимаю – великая Русь! Я всю эту печаль понимаю с пеленок, С тех апрельских проталин, когда на заре Мы корову комолую, я и теленок, Чередуясь, доили на нашем дворе. И текло молоко по губе, По рукам, по груди, по судьбе… Не тогда ли, смышленый пострел, Я любовью к словам заболел?.. «Мне казалось, что если окончатся сны…» Мне казалось, что если окончатся сны, То есть, если подножье кургана осилить И подняться на холм, то мгновенья весны Хлынут стрелами в грудь, и, конечно, навылет. Я считаю, что если из стрел хоть одна Будет чем-то отлична, то – от Купидона, Потому что по городу бродит весна, Потому что есть Анна, которая донна. Если так, то зачем же сидеть одному? Сны окончены. Сдвину плотней занавески, И надену кроссовки, и тогу возьму, И на холм поднимусь, в смысле выйду на Невский. И меня сотни стрел продырявят всего, Купидоновы тоже, ведь бьет без разбора, Если так, то плевать на десницу того, Кто известен со школы как месть Командора, Потому что нет денег, и хочется жить, Потому что апрель, потому что – погода, Потому что часы у заветного входа Крутят вектор по кругу и надо спешить. «Говорил мне дядя Вася…» Говорил мне дядя Вася: – Ты Володю опасайся! Вова с виду простота, Только сука еще та. Дядя правду рассказал. Вова шибко наверзал… Я хожу, смотрю на суку, Не подам я суке руку, Мне такое не с руки… Диалог «…Собаки отвоют?» «Собаки? Отвоют…» «И тризну устроят?» «И тризну устроят…» «И пьяные будут? «Конечно! И драки, И черти завоют, не то, что собаки…» «А холм будет желтый? А крест будет белый?» «Ну, что ты заладил, Собрался, так делай! Совсем задолбал, третьи сутки пытаешь — Обмоют, отвоют?.. Умри и узнаешь…» «А всё же?» «Да что ты! Всё будет как надо: И холм, и собаки, и крест, и ограда, И кузов, обмотанный тряпкою алой. Не веришь?» «Нет, верю…» «Согласен?» «Пожалуй…» Стансы Видна Белухи снежная вершина. Сломалась патефонная пружина. Петух пронесся – гребень на боку, И крыса топает, как конь, по чердаку. Какая связь? А шут ее поймет. Жизнь удалась, но все-таки не мед, То лезу в грязь, то в очередь каку… А крыса топает, как конь, по чердаку. Какая связь? А вот пойди, пойми… И кто поможет в этом, черт возьми! Кто виноват?.. Стучится боль в виске… И крыса топает, как конь, на чердаке. Какая связь?.. Семь булек на стакан. А крыса… Черт!.. Поставить, что ль, капкан? Так обойдет же пройда, потому Что на Белухе маковка в дыму. К тому же патефон…. Когда б играл! Когда б петух так сильно не орал, Не кавардак бы, не барак-бардак, Она б попалась, так ее растак… «…И теснота, и дымный воздух…» …И теснота, и дымный воздух, И суп, настоянный на звездах, Что из пакета высыпал Давным-давно, до нашей эры… Какие все-таки химеры Когда-то в голове таскал! Теперь они ушли. Распались. О чем мы в детстве волновались? И волновались ли вообще, Вдыхая горький дух столетья Ушедшего, где каждый третий В китайском жестяном плаще Был так прекрасен и огромен, Что в суете каменоломен, Спиной повернутый к штыку, Отец Панфиленко Юрана Жевал тайком цветки бурьяна, Катая тачку по песку. Пока жевал, Юран стал взрослым… На сухарях да масле постном, Без простыней и без ковров, На самосадовой отраве, Как лопухи в чумной канаве, Мы вырастали – будь здоров. И просто странно (вот как странно!) Среди дурмана и обмана Мы, жившие в эпохе той, В фуфайках и кирзе змеиной, Подбитой шинною резиной, Задерганные криком «стой!», Сумели как-то отмотаться И раскрутиться, и остаться. Зачем? Чтоб в той же борозде Брести, вдыхая тот же воздух, И той же ложкой те же звезды Помешивать в крутой воде… |
