— Сына, говоришь?

Старик задумался.

— Так, стало быть, не врут. Сбежал мальчишка.

— Ты слышал что-нибудь об этом?

— Может, кой-что и слышал. — Протянул старик, покручивая клок на бороде.

— Слышал я, может, и немного. Но что-то все же слышал. Говорят, на южном тракте видели мальчонку. По описанию точь-в-точь, что твой царевич. А с ним был еще один. Постарше. На двоих одна хромая кляча. Что думаешь? Не твой ли будет?

— Может и он. — Кивнул Тибальд, внимательно глядя на отца.

Из записей Энцио

Ночь и весь последующий день мы ехали почти без остановок. И уже в сумерках расположились на ночлег в каком-то небольшом трактире на отшибе. Ехать дальше без отдыха, значило угробить лошадей.

В трактире было малолюдно. Мы закусили. Выпили по кружке эля. И тут Ансельм, уже давно украдкой на меня поглядывавший, вдруг объявил, что должен мне о чем-то рассказать.

Не знаю, что я ощутил, когда узнал про смерть Тиберия. Боль? Страх? Отчаяние? Отчетливо я понял лишь одно. Что мои шансы избежать повешения стремительно сошли на нет. Вот так вот: раз — и зеро.

А еще я понял, что мой сон начинает сбываться. Я только что на шаг приблизился к той площади: Тиберий мертв, хоть и убил его не я.

О том, чтобы ехать в столицу теперь не могло быть и речи.

— Думаешь, Изабелла тебя выдаст? — Деликатно уточнил Ансельм.

Признаться, здесь и думать было нечего. Изабелла выдала бы меня и так. Ну то есть забесплатно. А тут еще такая чудная возможность поторговаться с лордом Лереном. Отдать меня и заручиться его поддержкой. Ну или нейтралитетом на худой конец.

Словом, новость была в том, что теперь все в Эоле — и мятежники и лоялисты — желали, в сущности, одного и того же: передать меня в руки лорда Лерена. Первые, чтобы упрочить его преданность восстанию. Вторые, чтобы урезонить его гнев. Я стал чем-то вроде разменной монеты на базаре. Или еще вернее — зайцем на охоте двух вельмож. И лучшее, пожалуй, что я мог в такой ситуации, это взять и повеситься собственноручно. Чтобы избавить королеву и почтенных лордов от хлопот.

Всю ночь я пролежал без сна. Выехали с рассветом. Лошади после отдыха весьма приободрились. Ансельм тоже весьма приободрился. Наверное оттого, что неприятный разговор был позади. И ему больше не надо было размышлять, как бы поделикатней оглушить меня известием о смерти короля Тиберия. Оглушил и ладно.

Что до меня, то вплоть до вечера я тяжело вздыхал и размышлял о том, что будет дальше. И как я ни старался, ничего хорошего не мог представить. Все размышления в конечном счете обрывались на одной и той же драматичной сценке: дерево и длинная веревка на суку.

Иногда мне чудилось, что позади погоня. Копыта, крики. Я оборачивался и пару раз едва не вывалился из седла. Когда погоня мне не чудилась, чудилось что-нибудь другое. Мы ехали окольным путями в стороне от королевских трактов. И все же изредка на горизонте появлялся всадник — и мне немедля представлялось, что это кто-нибудь знакомый. Старый виночерпий лорда Лерена или его кухарка. Я всматривался. И с ужасом понимал, что так и есть. Кухарка! И сердце начинало бешено стучать.

Почему кухарка лорда Лерена ехала верхом и в сорока лигах от замка, меня не очень волновало. Волновало, что она меня узнает и непременно донесет. Я судорожно размышлял: попытаться подкупить ее или скрутить и бросить где-нибудь в овраге.

«Деньги-то она возьмет, а вдруг потом все же расскажет, что нас видела?», с тревогой думал я и понимал, что вариант с оврагом был куда благоразумнее. Я уже собирался изложить свои соображения Ансельму. И тут вдруг выяснялось очень странное: кухарка как сквозь землю провалилась. И вместо нее на лошади сидел какой-то бородатый дед.

Наконец, на исходе дня мы миновали Сизый лес и перешли границу Талии с Ардеей. Вряд ли это что-то кардинальным образом меняло в свете последних новостей. Ардейцы выдали бы меня королеве примерно с тем же удовольствием, с которым талийцы выдали бы лорду Лерену. И все-таки мне почему-то полегчало.

На горизонте догорал закат. Ветер приятно обдувал лицо. Мелос уже не казался таким далеким и недосягаемым. Положение мое — таким отчаянным. Я ободрился. И даже стал прислушиваться, о чем там разглагольствует Ансельм. Как оказалось: разглагольствует об ужине и о ночлеге. При этих замечательных словах, я еще более приободрился.

Но так обычно и бывает. Думаешь, что вот оно. Жизнь, наконец, налаживается. И тут она тебя и треснет со всего размаху обухом по голове.

***

Лагерь разбили в лесу неподалеку от какой-то деревушки. Ансельм отправился в деревушку за провизией. Я было принялся расседлывать коней. Или не расседлывать? Как это чертовщина называется? Распрягать? Разнуздывать? В общем попытался снять седло и остальное. Сломал два ногтя и в конечном счете плюнул. Решил, пускай Ансельм сам возится, когда вернется. А я лучше хворост соберу.

Как оказалось, не самая светлая была идея. Где-то спустя минуту я впал в задумчивость и опомнился лишь тогда, когда выбрел на какую-то опушку. То есть, я и на опушке бы, наверное, не опомнился, но тут я услыхал какую-то возню и с удивлением поднял глаза.

На опушке было четверо. Трое мужчин и женщина. Женщина лежала на земле и всеми силами пыталась вырваться. Двое держали ее за руки. А третий бегал вокруг них с веревкой и, видимо, не знал, с какого боку подступить.

До сих пор не представляю, почему я не развернулся и не пошел обратно. Их было трое, я один. У них мечи, а у меня сухая палка. Сосновая или еловая. Черт ее знает. Палку я поднял недалеко от лагеря, еще перед тем как впал в забывчивость. На вид все трое были грозные бойцы. Ну или может не бойцы. Но все же искушенные разбойники. А я был малодушный и изнеженный вельможа. Словом, если бы на опушке принимали ставки, вряд ли бы на меня кто-то поставил и пару медяков. Боги знают, почему я просто не ушел. Наверное, не успел подумать о последствиях. Сначала крикнул, а потом сообразил, что лучше бы, пожалуй, вовсе не кричать.

— Отстаньте от нее!

Тот, который бегал и держал веревку, поднял голову и с удивлением окинул меня с ног до головы.

— Не понял?

— Отставьте женщину в покое. — Повторил я и для наглядности показал рукой на женщину.

— Почему?

Вопрос меня, признаться, озадачил. Что значит: почему?

— Потому что это не правильно.

— Чего не правильно?

— Не правильно втроем набрасываться и вот это…

— Чего вот это?

— Ну чем вы тут занимаетесь? Проклятье! Я не знаю. Связывать ее.

— И что же тут не правильного? — Спросил на этот раз другой. С густою черной бородой похожей на лопату.

И пока я думал, как бы объяснить трем деревенским мужикам, что тут не правильного, случилось следующее. Женщина как-то умудрилась вырвать руку. Через мгновение нож, который был за поясом у бородатого, оказался у нее. Двумя короткими движениями — раз, два — она ткнула ножом сначала бородатого, затем другого. Потом вскочила и всадила нож под ребра третьему, который был с веревкой. Все это заняло у женщины не более шести секунд.

— Вы… вы в порядке? — Пробормотал я, понемногу приходя в себя. Женщина даже не взглянула.

— Если хотите, я провожу вас в наш лагерь. Вы голодны? Ансельм, наверное, уже вернулся из деревни.

— Какой Ансельм?

— А! Ансельм это… Как вам сказать? Мой приятель.

— Уходи.

— Простите?

— Я сказала, уходи. Могут прийти другие.

— Как понимать другие?

Женщина не ответила и продолжила заниматься чем-то странным. Смотрит вниз и ходит по опушке. Потом вдруг остановится и тыркает носком траву.

— Вы что-то ищите?

— Пояс.

— А как он выглядит?

— Как пояс.

Я пожал плечами и тоже стал ходить, таращась на траву. За этим занятием нас и застал Ансельм.

— Энцио! А это еще кто?