— Проклятие! Что же ты кричишь!
— Энцио! — Заорал Ансельм едва не громче прежнего. — Ну наконец-то! Я уже и не надеялся. Как же я рад! Входи, входи.
— Ансельм…
— Лукреция меня замучила вопросами, когда я наконец вас познакомлю.
— Ансельм!
— Она как раз готовит ужин. Днем мы купили окорок на рынке. Нет, это надо видеть! Я таких окороков с роду не видал!
— Проклятие! Ансельм!
— Что? Да что же ты застыл?
Ансельм прищурился и наконец сообразил, что я тут не за тем, чтобы знакомиться с Лукрецией. И как это ни странно, даже не за окороком.
— Ты в капюшоне. Что-нибудь произошло?
— Произошло немного не то слово. — Прошептал я, стряхивая капюшон.
Ансельм нахмурился.
— Здесь поговорим или внутри?
— Внутри. Здесь может кто-нибудь увидеть.
— Хорошо… Вообще постой. Внутри жена.
— Поверь, Ансельм. Это тот редкий случай, когда жена намного лучше, чем патруль солдат.
Глава VIII. Хороший сын
Из записей Энцио
Я сидел подле камина и листал роман. "Правдивая история Бубена Долгополого". Не спрашивайте, как я до такого докатился.
Мое подполье длилось третий день и постепенно обретало формы заточения. Ансельм с утра до вечера бегал по городу. Лукреция с утра до вечера читала женские романы. А я с утра до вечера слонялся с бормотанием по дому и старался не сойти с ума. Так мы и жили. В мире и согласии.
Да-с. Прошло два дня. И, как и следовало ожидать, лорд Лерен назначил за мою голову щедрую награду. Настолько щедрую, что можно было купить дом на побережье, отделать его сверху до низу ардейским мрамором и еще осталось бы на пару лошадей. Как результат — из разных концов Талии тут же полетели сообщения, что я был схвачен.
Только за первый день в замок привели несколько дюжин человек, которые по описанию хотя бы отдаленно походили на меня. А одна особо бойкая девица даже повязала спящим собственного мужа и пыталась сдать солдатам, уверяя, что вот это он и есть, тот самый душегуб. Словом, положение мое было отчаянным. И вся надежда оставалась на Ансельма.
В первый же вечер я рассказал Ансельму все как на духу. И про убийцу, который влез через окно. И про Дофура, который неудачно выбрал время для визита. Единственное, о чем я умолчал, были наши отношения с Миленой. По версии, которую я изложил Ансельму, получалось, что она просто заглянула на бокал вина.
Признание со всеми мелкими подробностями заняло у меня около получаса. В конце я театрально повалился на диван и объявил, что пропаду, если он не увезет меня в столицу в бочке с рыбой.
— Никто не возит рыбу из Талии. — Задумчиво отвечал Ансельм.
— Почему никто не возит? А откуда возят?
— Из Мелоса.
— Почему же из Мелоса?
— Ближе. Если везти из Талии, рыба испортится.
— Хорошо. Тогда можно купить дюжину бочек апельсинов.
— Дюжину бочек апельсинов? — Ансельм даже перепугался. — Ты знаешь, сколько стоит бочка апельсинов в это время года?
— Сколько?
— Дорого.
— Значит, купим не апельсины. А оливкового масла или вина.
— Ну не знаю. Масло нынче тоже дорого. — Промямлил неуверенно Ансельм. — Слушай, а может нарядить тебя девицей?
— Это еще зачем?
— Ну, накрасим тебе губы, подведем глаза. У Лукреции есть пара париков. Достались по наследству от какой-то тетки. Лукреция рассказывала, что тетка эта много путешествовала по Восточным королевствам. Ну и подцепила где-то там лишай. То ли в Хумоте. То ли в Аберджате. Уж не помню. По возвращении она облысела за неделю и потом всю жизнь носила парики…
— Ты издеваешься, я не пойму?
— Нет, почему я издеваюсь? — Удивился Ансельм.
— Не стану я носить парики плешивой тетки!
— Почему?
— Что значит почему? Не стану и все!
— Ну, как знаешь. А все же зря. И не такая уж она была плешивая. На затылке и по бокам волосы росли довольно густо…
— Ансельм! Либо ты сам перестанешь, либо я в тебя что-нибудь брошу.
— Да что я? Я же только говорю, что все лучше, чем сидеть в бочке целый день. Там душно. Ни вздохнуть, ни повернуться. К тому же бочки часто проверяют. Налетим на стражников и привет. А тут никому и в голову не придет. Скажем, что ты племянница Лукреции.
— Ансельм!
— Или кузина.
— Ансельм, я в тебя, правда, кину тапком.
— Ладно, ладно. — Ансельм пожал плечами. — Хочешь бочки, будут тебе бочки. А все-таки напрасно ты отказываешься. Подумаешь: лишай…
Вошла Лукреция. И со словами, что уже час носи, а мы тут кричим, предложила выпить чаю. Вообще надо отдать ей должное, к появлению моему Лукреция отнеслась с удивительным спокойствием. Словно у нее каждую неделю укрывался какой-нибудь беглый вельможа или опальный лорд.
Большую часть дня мы проводили с ней по разным комнатам. И потому друг другу не мешали и особенно не виделись. Впрочем, нынешний день оказался в некотором роде исключением. Ансельма долго не было и Лукреция, как хозяйка, по-видимому, посчитала должным меня чем-нибудь развлечь. Вследствие чего меня и засадили за Бубена Долгополого. Я было попытался бунтовать. Но решил в конце концов не спорить. В конце концов, какая разница: Бубен или разглядывание дворика в окне.
Чтение продвигалось вяло. Долгое время я сидел и просто бессмысленно таращился на разворот. Потом вздохнул и попытался прочитать абзац. Ровным счетом ничего не понял. Тогда я попытался прочитать другой абзац. Снова ничего не понял. Так продолжалось некоторое время. Но Бубен в итоге победил. Я отложил" правдивую историю" и принялся слоняться с бормотанием по комнате. Удивительно, как быстро у меня развилась эта мрачноватая привычка всех затворников — ходить и бормотать.
Иду от зеркала к окну: "а может он там был? может я не заметил…"
У окна: "нет! это уже вовсе вздор!"
Иду обратно: "глупо, глупо, глупо…"
У зеркала: "хотя постой! а если все-таки…"
Помимо праздных размышлений о том, как скоро меня поймают и где именно повесят, вопросы меня мучили по существу одни и те же.
Кто был убийца в маске? Как он залез в покои? Случайно ли, он оказался там, когда я был с Миленой? И кто перевернул покои на праздник новолуния? И как все это связано с моим сном? Вопросы, вопросы… И ни одного ответа.
Понятно было лишь одно. Из Талии нужно было бежать. И чем скорей, тем лучше. Но тут опять же вставал вопрос, куда. В столицу? Едва ли Тиберий обрадуется, когда узнает, что я сделал. Выдать он меня, наверное, не выдаст. Но и с лордом Лереном ссориться не захочет. У него и так изрядно пошатнулась репутация из-за этого турнира. А тут еще я. Так и до гражданской войны недалеко. С другой стороны, кроме Тиберия, ехать было особо не к кому. Разве что за границу? На Мелос. Или в Восточные королевства. А может, вообще все бросить и уехать за море? Как я изначально и задумывал…
— Как книжка?
В дверном проеме показалась голова Лукреции.
— Какая книжка? — Удивился я. — А книжка! Очень интересная.
— Вы ее хоть открывали? — С улыбкой спросила Лукреция.
— Открывал, но…
— Но читать не стали. Я понимаю, вам теперь совсем не до романов.
Я нехотя кивнул. Ладно, романы. Мне было вовсе не до светских разговоров.
— Да. — Со вздохом произнесла Лукреция и к моей досаде опустилась на диван. — Любовь толкает нас на страшные поступки.
— Вы о чем?
— Мой дедушка тоже зарезал бабушку. Из ревности.
— Что значит тоже? — Удивился я.
— О, это грустная история. Однажды они возвращались из театра, и дедушка нашел в бабушкином кармане записку от любовника. Прочел и не сказал ни слова. А ночью взял кухонный нож и перерезал бабуле горло. Правда, потом открылось, что записка была адресована не ей. Она только передавала послания для одной подруги.
— Не понимаю.
— Я это к тому, что любовь слепа. И иногда толкает на чудовищные вещи. Вот как у вас и этой бедной девушки… Как бишь ее?
