Снова молодой воин принялся шептать старику, растолковывая сказанное, так казалось Владимиру, повидавшему толмачей, а по толпе прокатился сдавленный шёпот. Многие оборачивались, юные воины взбирались на возы, на дужки навесов, чтобы подняться высоко над степью, поднимались на плечи приятелей и со смехом рассказывали что-то собравшимся. Все глядели на запад, всматриваясь в линию светлеющего дальнего леса. Что привлекло их, неизвестно, но Горбань, злой и растерянный покупатель рабов, вдруг повеселел и громко, торопливо принялся втолковывать половцам:

— Войско? Да? Это печенеги! Калокир призвал! Старик, отдай мне сих людей, иначе прольётся много крови! Ещё не поздно, слышишь, хан? Идут наши воины...

Владимир приподнялся на носки и попытался высмотреть приближающееся войско. Но рать слишком далеко. Кроме мелкого движения всадников, ничего не разобрать. Не видно ни стягов, ни щитов, ни самой конницы, и невозможно понять, чья сила катится к табору. Что несёт грозная волна?

— Ступай! — от имени старика ответил толмач, и произнёс это вполне внятно, открывая знание русской речи.

— Ступай, если более нечего предложить.

— Предложить? — не верил Горбань. — Ведь это рать! Не сотня, не две! Отдайте пленников, и всё образуется. Поладим!

Он не мог примириться с невообразимой тупостью, не понимая, отчего старик упрямится. Ведь вот деньги, вот золото. Чего ж ещё?

— Старик, хочешь много рабов? Взамен этих? Давай, сговоримся? Покажу, где брать, добудешь много скота, лошадей, девок! Слыхал про русские города? Переведи, толмач!

— Совсем очумел? — возмутился Владимир. — Чем торгуешь? Мразь!

— Старик, зачем тебе эти людишки? Отдай их... смотри, пожалеешь!

Но хан не слушал Горбаня, отмахнулся и приказал что-то воинам, указывая на Владимира. Сборище быстро поредело, разбежались пастухи, торопились усесться на свои места в повозках женщины, разъезжались воины.

Горбань направился к границе табора, поджимая ноги, когда мимо пробегали крупные псы, для порядка показывая чужаку крепкие зубы и здоровые розовые дёсны. Рад нежданной подмоге, печенеги мастера добивать обречённого. Сумели. Подгадали.

Возы без суеты, умело и точно выстраивались в круг, в коло. Табор строил временную крепость на колёсах. Просвет для конницы открыт, и многие пастухи выпрягали тягловых лошадей, чтобы воевать вблизи табора, устроив коловорот жизни и смерти. Жаль, в этом кружении вместо живой воды прольётся кровь, жаль, вместо отдыха и тихой беседы люди погрузятся в течение смерти.

— Толмач, придержи мальца! — обратился князь к воину, не покидавшему старика хана. — Не нужно лишней крови. Я выйду. Вам ни к чему класть головы... моя глупость, мне и отвечать! Мальца сбереги, он мне вместо сына...

— Князь! Володко! — возмущённо крикнул Тёмный. Но Владимир не слушал. Толкнув спутника в объятия толмача, торопливо зашагал к границе стана, к плотно сдвинутым возам. Наклонился, прополз под дном, чиркнув плечом о прилипшие сухие брызги коровьего помёта, мельком подумал, что испачкается, и тут же отбросил опасения. Чего теперь-то? Хватит, все глупости сделаны, самое время отвечать. Ни к чему впутывать степняков в чужие распри. А ему на роду написано: вместо княжения совершать глупости, вместо добра и лагоды — нести землякам горе и сумятицы. Нет. Хватит. Пора ответить, развязать узлы. Надоело скитаться, быть изгнанником в своём краю! Какой он правитель? Какой хозяин? Разве хозяина грызут собственные псы?

Стоял в степи, за крепостью кипчаков, оглядывал приближающееся воинство и решал, как найти смерть. Не плен, не рабство и унижения пыток, а скорую смерть.

Поднял взор к небу и удивился. Синева необъятна и чиста, ни облачка на своде, ни лёгкой дымки, и птицы, мудрые провидцы будущих жертв, уже слетаются к месту сечи, уже делят небесные просторы, примеряясь к застолью.

Кто видит это? Воины набивают колчаны, натягивают трофейные луки, подгоняют щиты, не имея времени приглядеться к небесам. Владимир не знал, что у кипчаков есть такие, он легко отличал дальнобойные, мастерски изготовленные орудия от лёгких охотничьих луков. Суетятся. Ждут схватки.

И птицы ждут. Падших.

И он ждёт. Ждёт последнего подарка судьбы. И удивляется. Удивляется тому, что только сейчас понял, как прекрасна жизнь, как безгранична степь, как величаво небо и как мелки все попытки людей поделить богатства, отнять и прихватить себе большее, оттеснить соседа. Да, верно говорил наставник в Итиле, все войны из-за богатств, а богатств всегда недостаёт.

Владимир присмотрелся к щитам близкого воинства и мотнул годовой, отбрасывая длинную прядь. Показалось, что к неполным двум десяткам Горбаня приближается его дружина, русские щиты, тонкие жала сулиц, кони без тяжёлых чехлов, лишь у сотников крепкие панцири с набором нагрудных пластин.

Да верно ли? Или трусливый разум играет с ним последнюю шутку? Рисует воображаемое спасительное чудо?

Не вынимая сабли из ножен, он сделал ещё несколько шагов навстречу судьбе и остановился.

А ведь верно! Наши! Три сотни или чуть более накатились на Горбаня и опрокинули усталых загонщиков. Не удалась охота мастеру тайных дел. И византийский советник не помог. Вон мелькнули сабли, вспыхнули солнечные зайчики на точёных стальных клинках... но сечи нет. Нет схватки. Слишком неравны силы.

Уже можно рассмотреть и воинов, и щиты, и оружие, и даже лёгкие стяги на сулицах русских всадников.

Два десятка всадников кинулись врассыпную, испытывая удачу, а следом двинулась сотня лёгкой конницы, охватывая беглецов щупальцами самых юрких, отсекая от табора половецкого.

Пыль поднялась над крепкими травами и вскоре осела. Звон оружия стих, и к сдвинутому кругу направились несколько воинов с сотником во главе. Что-то знакомое чудилось в фигуре старшего, чем-то он привлекал взор, и Владимир долго вглядывался в спасителей, не зная, кто подоспел.

— Август! — громко воскликнул Тёмный, сумев раньше князя угадать сотника. Он уже выбрался из табора и стоял за спиной.

Да, Август.

Старший стянул шлем, сверкнула серебряная накладка переносья, встряхнул светлыми волосами и улыбнулся князю.

— Князь, не тужи. Выручим! — громко крикнул он, спешиваясь. Его лошадь подхватили загорелые меднолицые половцы, знаками показывая, что оружие здесь под запретом. Мол, не касайся стали, и мы сумеем столковаться.

— Что кричишь? — спросил толмач, привлекая внимание Августа. — Скажи, что ищешь? С миром пришёл? Это ваш князь?

— С миром! — кивнул Август. — Коль моего князя не обидели.

— Не обидели, — успокоил Августа Владимир. — Спасли. Горбань нас прижал. К слову, где он? Взяли? Нет?

Толмач развеселился, как будто гости развлечения ради устроили кровавую карусель. Спрашивал, кто воины, откуда, и предложил Владимиру слать гонцов к Боняку и Тугару. Мол, хан сказал: друзья Боняка и Тугара — наши друзья. Друзей не продают за золото, русские свободны. Если не желают ждать Боняка. А ждать надо два дня или три. Послать гонца и ждать. Решайте, ваше слово — воля гостя. Как скажете, так и будет.

Послали. Владимир пообещал дождаться старых друзей, а пока суд да дело, нашёл коня и поторопился к месту схватки.

Август и Тёмный держались рядом. Знали, князь ищет Горбаня. Спрашивали ратников.

В траве нашли Калокира. Посол византийский ещё дышал, сплёвывая на ладонь кровь, но никто не сомневался, до заката не протянет. Кровь на ладони ясная, свежая, не чёрные сгустки, а чистая, как вода в ручье. Говорил Калокир хрипло, а дрожащие пальцы жили сами по себе, напрасно пытаясь заткнуть рану, проталкивая меж рёбер обрывки рубахи.

— Прости... князь... не желал зла... — Он опирался спиной на седло, мёртвый конь послужил хозяину в последний раз, щитом послужил, да не спас, одна стрела всё же пробила грудь, и теперь кровь из лёгких заливала нутро, гасила угли жизни.

— Не желал? Зачем изменил? Клялся в дружбе? — хмуро спросил князь, и стоящие рядом притихли, понимая, что князю важно разобрать тихие слова умирающего.