Если злодейское убийство может быть обычным. Но ведь в мире бесплотных теней нет слова злодейство, а в мире людей мало кто знает истину.

Глава четвёртая

САВЕЛИЙ

— И сколько воинов ты просишь? — придав лицу угрюмую серьёзность, спросил Глеб и пренебрежительно усмехнулся. Сидевшие у стола слушали молча. Претич старался не раскрывать рта, пока не требуют ответа. Сотник новгородцев, старший в отряде Глеба, тем более помалкивал. Он чужак здесь, не хозяин, а когда подтянутся верные князю изборские сотни, другой станет стольником, не он.

Владимир, усталый, измученный дорогой и похоронами, отвечал не так горячо, как обычно, и казался более рассудительным, чем новый правитель.

— Нужно тысячу пеших да пять сот конницы. Если степняков меньше, справимся, если больше, придержим, пока дружина подойдёт!

— Да? А если их много больше? Люди скажут, что я отправил глупца на погибель, чтоб прибрать княжество!

Владимир хмыкнул, отвернулся и подумал, что весёлый дядька Улеб, памятный ему с детства, совсем не таков. Злой человек, да и не умный вовсе. Что значит, люди скажут? Разве его беспокоят люди? Ведь въехал в княжеский дом, едва отец умер, не дожидаясь, пока княгиня Ольга благословит, введёт его в правление. Казнил и разогнал старых слуг, разместил своих дружинников. Даже собак велел убрать прочь, не доверяя и в мелочи.

И откуда печенеги во «множестве»? Костры молчат. Нет вестей. Значит, степняки проскользнули остро, как иглы в плоть, и главное — успеть их перехватить, догадаться, где ждать грабителей. Он «отправил»... повелитель! Если Владимир не пожелает, кто принудит его выступать с дружиной?

— Чего зазря препираться? Время дорого. Что ждать-то? — спросил Владимир, обращаясь уже к воеводе Претичу, надеясь на его трезвость. Князю то не понравилось, и он, не дав воеводе времени ответить, изрёк:

— Мало найти ворога! Мало спугнуть! Нужно, чтоб поганцы бежали, как от огня! Чтоб теряли больше, чем добыли! Да и оставлять Киев без дружины не дело! Ты по молодости заплутаешь в чистом поле, а с кем боронить город? А, вояка?

«Уже узнал про коней и про долгие круги в степи разнюхал», — с неприязнью подумал Владимир и покачал головой. Ругаться в первый же день после похорон не хотелось!

— Малую дружину выслать, однако, доведётся! — вступил в разговор Претич. Он не пояснил сомнений, и так каждому ясно, что вопрос в одном. Кому вести дружину: юному Владимиру или наделённому опытом воеводе, есть ведь и сотники и тысяцкие в Киеве. Олег обещал приспеть с дружиной.

Может, сам хочет? Мельком взглянув на Претича, Владимир догадался: боится воевода, выйти-то легко, а вот вернуться? Случалось, что и князей после долгого отсутствия не принимали, отдав власть другим, а уж воеводу... Глеб ждёт своих с Изборска. Зачем ему тёртый калач — Претич?

— Ладно-ть, — неведомо почему скоропалительно решил князь. — Пойдёшь с малой дружиной. И моих воинов отправлю, уж не серчай, двоих всего, пусть присмотрятся... что ты за гусь. Мы тем временем город укрепим! Мышь не проскочит! А на худой конец, можно откупиться... — Князь махнул рукой, словно отметая несущественную мелочь. Мол, платили отцы, не раз платили, чего ж тут нос задирать?

У Претича глаза вспыхнули недобро, но сдержался, смолчал, поспешно пряча взор от торопливого правителя, а Владимир не успел прикусить язык, вырвалось:

— Откупиться? Да откупались, только потеряв князей! И всякого, кому оружье доступно! Что ты говоришь, Глеб?

— Ладно, ладно, яйцо курицу не учит! — рассмеялся князь и повернулся к воеводе: — Ты распорядись — восемь сот пеших, да четыре конных, пусть племяш главенствует! За столом-то все орлы! А в поле? И ещё, я вот не пойму, кто у вас деньгами ведал? Кто казначей? Мне надобно... — И Глеб принялся пояснять, что ему нужно отправить в Царьград денег, Ярополк набедокурил, а отдуваться дядьке!

Выходя из горницы, Владимир слышал, как крякнул Претич, узнав сумму. Мелкая шалость Ярополка, которого князь именовал Ярушкой, равнялась стоимости превеликого обоза зерна или доброго десятка скакунов. Известие о том, что Святослав сам вёл учёт, не доверяя писарям и казначеям, поставило Глеба в тупик. Он привык отдавать распоряжения, а уж исполнять приказы доводилось другим. Князь не мог поверить, что ему нужно путаться с цифрами, а главное — самому искать деньги, самому платить по счетам. Что он писец, жалкий раб, жить-то когда?

Странно, подумал Владимир, со мной дядя строг, придирчив, а о Ярополке вон как печётся. Неужто правы сплетники, говорилось ведь, что Ярополк сдружился с дядькой Глебом, вместе правили Изборском, вместе и гуляли. Даже по девкам шастали сообща. Но мало ли чего говорилось? Людям сладко перемывать косточки владык. Вот и о матери — Малуше шептали, что она подстроила беду, столкнула Фирю, а разве это истина? Глупости!

Владимир трапезничал поздно с остатком верной гвардии, Сава, Крутко да Макар с перевязанной рукой, зато ели с аппетитом, поминальная чаша уже опустошена, теперь можно говорить о деле. Весть о походе радовала и настораживала.

— Признаюсь, не могу понять Глеба, — в который раз сетовал Владимир, пытаясь разобраться с противоречивыми фактами. — Тут всё изменилось... Кому верить, неведомо. Претич дрожит за своё, как же воевода! А когда в последний раз ратился? Семь лет тому? Принял веру, стал нерешителен... да что говорить?

— Не с того начинаешь, Владимир, — сказал Савелий, посыпая толчёными травами ломоть сала с тёмными прослойками мяса. — Первое — смерть князя. Как совпало, что Глеб тут оказался?

— Верно! Раз в год приехал, и сразу к венцу?! — крикнул Макар, но, спохватившись, перешёл на шёпот: — Ты веришь, что отца конь убил?

В трапезной, где ранее кормились дворовые слуги и челядь, стало тихо. Макар первым сказал, что и другим приходило на ум. Да Воронко ему как пёс служил, только что пятки не лизал, ей-право...

— Погодите! Тихо! — перебивая друзей, вскинул руку Крутко. — Мы как в бане, знаете, когда крыша занялась. Как слепые в дыму угораем, в куцее окно лезем, толкаясь, вместо того чтоб найти двери! Давайте разберёмся, что творится, а уж тогда и решим, как быть!

Он поглядел на Владимира и негромко посоветовал:

— Не пей вина, князь! Пропадём!

— Так ведь поминки... — нерешительно воспротивился Владимир.

— Поминки для горожан. А нам надо многое уразуметь! Если кто затевал злое, как раз полагался на поминки да пьянки! Мол, сперва пожар, потом тризна, а там уж и не найти концов!

— Погоди, ты о чём? — Владимир отодвинул чашу и примирительно поднял ладони. — Говори, что знаешь!

Друзья придвинулись к столу, наклоняясь над глиняными чашами. Макар поспешно убрал вино, опасаясь, что разольют невзначай. Не так часто выпадало им пить настоящего вина. А лучше бы вообще его не пить, чем пить на поминках.

— А сами знаете, — ответил Крутко, но для убедительности перечислил, загибая пальцы: — Конь князя убил? Воронко? А отчего ж с пожара не выбежал? Отчего не спасся? Или князь, помирая, его вновь закрыл?

— Эка, невидаль... — фыркнул Макар, спеша спорить, хоть сам твердил о сомнениях.

— Не мешай, дай сказать! Сколько в конюшне коней? А сколько подковано? Воронко-то давно не ковался! Значит, кто ударил? А? Далее, кто поджог устроил, если князя вынесли без чувств ал и мёртвого? Сам? Это что же, подпалил солому и пошёл к коню, голову подставлять? Не сходится! Или пожар, или конь ударил! Одно из двух ещё так-сяк, а чтоб все разом... Нам пояснили, князь обронил огонь, кони всполошились, вот и ударил Воронко! Горело ближе к входу, у ворот, а князя нашли далее. Так что? Князь вовсе слеп — пожар учинил, не заметил? Створку отпер, конь уж всполошился, а Святослав всё огня не видел? Да и после упал, старательно клеть прикрыв, чтоб конь не выбежал? Верно?