Им дали вдоволь насладиться купанием. Лишь Ася еще оставалась в воде, и ленивый татарин заехал с конем прямо к ней и хлестанул по воде плетью.

Потом Ася долго вспоминала эти восхитительные минуты, мечтала снова ощутить упругость морской воды и соленость на губах, которые она долго и старательно облизывала.

А впереди поднимались из степи стены грозных укреплений Перекопа.

На пути обоза часто встречались арбы, конники проносились в пыли, некоторые приветствовали Аметхана и его аскеров. Спиро тоже отвечал приветствиями своим знакомцам. Делились новостями, орали, пили кумыс, обменивались на ходу краденым добром, спорили, ругались. Крикам людей вторил рев ослов. Он поначалу пугал девушек, но они быстро привыкли, топая босыми сбитыми ногами в пыли большого торгового и военного тракта.

Ася с содроганием встретилась взглядом с застывшими глазами совы, смотревшей мертвыми глазами со стены над воротами в город. Толпа, ждущая разрешения на вход, галдела сдержанно, многоголосо, верблюды гордо несли свои головы, глядели презрительно, покачивая горбами и поклажей.

Перед самыми воротами всех пленниц загнали в телеги, и теперь они с беспокойством глядели на сутолоку у ворот первого татарского города. На них, привыкших к тишине крохотных деревенек, свалился весь этот гам и суета, они оглохли от рева ослов и верблюдов, криков погонщиков и тех, кто попал под копыта или нагайки мурз и аскеров, проносящихся через толпу по повелению светозарного хана.

Ася никогда не бывала в городе и теперь была оглушена и подавлена. Она показалась себе маленькой песчинкой, которую вот-вот закрутит в этом круговороте, и она исчезнет, растворится. Ей стало страшно, она забилась в дальний угол под пологом и затравленно вжалась в клоки сена и овчины.

Спиро потрясал ханским фирманом, требуя скорейшего пропуска его каравана в город. Стражники ругались, спорили, он получал нечаянные тумаки от соперников, но обращать внимания на эти мелочи не было времени и сил, и он продолжал штурмовать ворота.

Наконец начальник стражи внял его мольбам и фирману, а еще больше кошельку, и обоз стал втягиваться в ворота под ругань оттесненных людей. Каменная сова с мертвыми глазами равнодушно и мудро молчала, навевая печальные раздумья. А глинобитный городок встретил караван затхлостью кривых замусоренных улиц, нищими оборванцами, протягивающими жадные руки, пылью и вонью гниющих нечистот.

Возницы расторопно размещали телеги в обширном и провонявшем караван-сарае. Спиро же с Аметханом помчались к мурзе засвидетельствовать свое почтение дарами и лестью.

Два дня спустя Спиро закончил свои дела, распрощался с недовольным и злым Аметханом, обещавшим отомстить купцу за его скупость, и караван со скрипом, руганью и криками погонщиков тронулся в путь по уже совсем пожелтевшей степи. Ночи стали прохладными, и их с нетерпением ждали пленницы, которым теперь почти все время приходилось плестись пешком по каменистой дороге. По обочинам изредка белели черепа лошадей и овец, гнили туши павших животных, заражая воздух удушливыми запахами. Верховые татары рысили в разные стороны, а арбы на огромных колесах задолго оповещали о себе ужасающим скрипом.

В каждом селении ясырок провожали яростными ругательствами и даже тумаками. Девушки размазывали слезы по исхудавшим почерневшим лицам. Их былая красота потонула под слоем грязи и загара, волосы превратились в космы, грязные и нечесанные. Спиро торопился, берег время и деньги.

— Господи, смилуйся над рабами твоими! — шептали губы несчастных пленниц. — Избавь от мук незаслуженных. Горемыки мы несчастные!

Охрана щелкала бичами, стращала и подгоняла уставших и опустошенных людей, а Спиро и не думал о том, что это люди, и высчитывал будущие барыши, постоянно шевеля губами и перебирая четки.

Теперь он аккуратно исполнял все обряды, предписанные Кораном, производил омовения ног и лица в положенное время, и никто бы не поверил, что всего несколько дней назад он так же истово возносил свои молитвы Богу христианскому.

— И как только Бог может терпеть такого перевертыша? — спрашивала Ася у подруг.

— Бог все видит, и каждый получит свое, пусть не на этом свете, так на том, — отвечала Катерина, самая старшая из девушек.

— А на этом свете можно измываться над нами и Богом? Да у всех нас не наберется столько смертных грехов, сколько он один их носит! И ничего! Разве можно быть таким лживым?

— Он привычен грабить. Все это отродье под корень извести надо, да не получается. Купец Бога вспоминает только на смертном одре! Все они кровососы, ироды и душегубы! — и такая злоба сквозила в словах Катерины, что Ася даже чуть отстранилась от подруги. Мурашки пробежали по спине девушки, ее передернуло, хотя совсеми словами Катерины она была согласна.

Наконец вдали засияли минареты и купол мечети Джума-Джами. Караван входил в захудалый городишко Гезлов. В гавани слегка покачивались корабли, ветерок нес запахи и свежесть моря. Ася встрепенулась.

Теперь уже небольшой караван с трудом разместился в сарае. Ясыркам отвели большую низкую комнату с соломой на глиняном полу. Здесь они должны были дожидаться погрузки на судно.

— Загнали в кошару, как скотину, заметила Нюрка, с тоской оглядывая помещение.

— Кто же тебе хоромы-то даст? — хмуро отозвалась Катерина. — Ведь не бояре.

— Да, сколько страхов выпало на наши головы! Погоди. Сейчас тяжело, да не срамно, а вот о том, что ждет нас, думать не хочется.

— Вот это верно, подружка. Жить так нам привычно, не баре, а вот запродадут нас, горемычных, по гаремам — тогда мамоньку вспомним!

Пленницы дружно ударились в рев, обнялись и так выли, пока Думдур не успокоил их плеткой. Он коверкал русские слова, ругался и охаживал девок на все стороны. Затем, уже после заката, дверь страшно заскрипела, и пожилая татарка, закутанная в чадру, внесла котел с похлебкой и мешок с лепешками.

Девушки вяло поели, тоска и страх отбивали аппетит. А татарка вернулась, бранилась по-своему, унесла котел и ведро, из которого выпили всю воду.

— Вот еще ведьма на наши души христианские, — вслед татарке пробурчала Матрена.

Асе сразу вспомнилась матушка, грудь заныла, слезы закапали из глаз. В помутившейся голове застучали молоточки, рыдания трясли девушку, и Нюра ласково прижалась к подружке, успокаивая и уговаривая. Так они и затихли на полу, пропитанном вонью и пылью.

Луна заглядывала в щели двери, караван-сарай затих, и пленницы тоже в изнеможении погрузились в тяжелый сон, забывшись до утра.

А по темным сторонам улиц к караван-сараю медленно пробирались три всадника. Они хорошо знали городок и без труда достигли ворот.

— Как ворота откроют — так сразу врывайтесь и сбивайте замок с двери. Не мешкать. Хватай девок — и на коней, — шепот Аметхана вызвал одобрительные кивки его товарищей. Все и так уже было договорено, но Аметхан счел не лишним напомнить еще раз перед самым налетом.

Привязали коней к коновязи. Аметхан негромко застучал в ворота рукоятью плети. Долго никто не шевелился, но наконец зашаркали шаги, открылось окошко в воротах, и голос рассерженного стража спросил:

— Кого аллах принес в такую позднюю пору? Не велено никого впускать ночами.

Аметхан выбросил руку в окошко и схватил говорившего за бороденку.

— Не кричать, а то языка лишишься, затем и головы, зловеще зашипел разбойник. — Открывай ворота немедленно!

Страж подергался, но бороды лишиться не рискнул. Он пошарил руками по поясу и долго вставлял ключ в замок. Ему было неудобно делать это, ведь Аметхан бороду не отпускал. Ворота приоткрылись, и разбойники проскользнули во двор. Сторож указал на комнату пленниц.

Дряхлый замок свалился после первого же удара. Поднялся визг, послышались удары, кто-то упал. Но разбойники спешили. Волоча визжащих девушек, они кинулись к воротам. Из помещений караван-сарая выбегали люди, перепуганные и сонные, поднялся крик, шум, но Аметхан с товарищами уже вскочили на коней, и дробный стук их копыт быстро затих вдали.