Уже в ночной темноте лодка с плотом вошли в гавань. Редкие огни на берегу постепенно затухали и вскоре остались только на редких судах, стоявших на рейде или у причала.

Асия осматривала бухту. Огни судов колебались отраженным светом, кое-где слышался разговор, перебранка.

— Неспокойно мне, Абан, — сказала почему-то шепотом Асия.

— Чего так, ханум?

— Не знаю, но неспокойно. Тревожно. Вроде в логово зверя заходим.

— Поглядим, — обеспокоенно ответил рулевой и стал внимательно приглядываться к стоявшим в отдалении друг от друга судам. — Стоп! Неужто те разбойники, которые на нас напали вчера?!

— Не может быть! — испугалась Асия.

— Да точно, ханум! Глядите, вон их судно стоит на якоре. Я хорошо запомнил его обводы и мачты. Оно, никак иначе!

— Братья, гребите тише! — приказала Асия, обдумывая положение. — Значит, утром нас обязательно схватят. Тут у них все свои, и местный правитель не станет портить с ними отношения из-за нас. А куда же нам деваться? Надо придумать что-нибудь.

— Знать так на роду нам писано, Ася, — сказал Михаил раздумчиво. — Деваться нам некуда. Придется драться. Чего нам ждать их? Самим надо напасть и захватить их судно.

— Опасно, Миша. А вдруг их там много?

— Нет, их там не должно быть много. Десяток мы их порешили, да столько же, наверное, в селении сидит по кабакам. А с остальными справимся. Не робей!

Асия задумалась. Ей стало страшновато. Ночь была так хороша и тиха. С глубоким вздохом она ответила:

— Придется пойти на такое. Только боязно мне, Миша.

— Да мы без тебя сделаем, Ася. Переходи на плот, а сюда собери с дюжину самых сильных. На лодке и нападем. Все уже спать полегли. Верю, что все получится, и тогда мы свободны.

Матросы со вниманием прислушивались к разговору и ждали решения. Оружие уже было готово, решимость проступала на лицах. Всем страшно было остаться до утра в море, где их ждет смерть от жажды или плен и рабство.

— Абан, — сказала Асия со вздохом. — Придется идти на захват. Отомстим разбойникам за смерть товарищей и добудем судно. Давай людей с плота на лодку. На ней будем нападать. Готовь пистолеты да мушкеты, а на плоту я заряжу пушку на всякий случай.

— Это, ханум, ты хорошо придумала, — ответил взволнованно Абан.

Плот подтянули, обсудили детали захвата, люди покрепче пересели в лодку, и та с тихим плеском удалилась к маячившему судну пиратов.

Асия неторопливо заряжала пушку, вооружала оставшихся, напряженно всматривалась в темноту, где темным пятном чернело пиратское судно. Лодки видно уже не было.

Вдруг там что-то сверкнуло, донесся звук выстрела, опять сверкнуло, и пальба зачастила. Мушкетные выстрелы заглушали пистолетные хлопки, крики, ругань и вопли донеслись из темноты.

— Братья, навались на весла! — крикнула Асия, судорожно сжимая в руке влажную рукоять пистолета. — Поспешай, а то нашим там, может, туго приходится! Не жалей рук, братья!

Все взялись за весла. Плот пошел на шум стычки. На судах замелькали огоньки, послышались возгласы и замелькали тени матросов, растерянно бегающих по палубам.

Вскоре шум на судне стал затихать, и Асия услышала желанный голос:

— Ася, поспешай! Дело сделали! Снимаемся с якоря!

— Господи! — воскликнула Асия, вздевая руки к небу. — Братья, навались! Наши захватили корабль!

Она тоже стала помогать грести. Скоро стали ясно видны очертания судна. Оно разворачивалось, и в душе Асии зазвучала победная песня. Рот сам растягивался в улыбку, хотелось кричать, она вскочила на ноги, торопя мгновение встречи.

— Ханум, быстрее перегружаем с плота все, что надо! — голос Абана торопил, сильные руки матросов подняли ее с плота и поставили на палубу.

Работа закипела. Даже раненые стали помогать перегружать припасы, оружие и еду. Откуда брались силы и прыть! В десять минут плот был очищен и баграми отведен от борта судна.

— Ася, из пушки бы грохнуть для острастки. Не так ретивы будут! Давай!

Вскоре пушка рявкнула, ядро с воем пронеслось над водой и ударило куда-то в берег.

— Будут знать, что с нами встречаться не следует, — сказал Михаил.

Захир с Абаном руководили судном. Абан уверенно стал за румпель, гонг подгонял гребцов, паруса хоть и вяло, но наполнялись ветром. Под форштевнем зажурчала вода, оставляя за кормой светящийся след.

— Эй! — кричала Асия возбужденно. — Уберите трупы! Эти гады свое уже получили, дайте и рыбам немного! — Асией овладело какое-то радостное возбуждение. Она прижалась к Михаилу, и тот невольно отпрянул.

— Что такое? — спросила она весело.

— Ничего, Ася. Задело малость. Пройдет.

— И молчал! А ну-ка показывай! — радость сразу пропала, в груди заныло, лицо женщины посуровело. — Гляди как задело! Бок разорвало, а он молчит! Посветите же быстрее!

Михаила начинало трепать, поднялся жар, хотя Асия умело перевязала ему рваную рану, нанесенную, видимо, обломком доски. Кожа лохмотьями свисала, но кость не была задета. Михаил слабел от потери крови, но больше от лихорадки и жара.

— Господи! — шептала Асия. — Так я и знала, что случится что-то! Недаром боялась так! Миша, ну как ты? Терпи, дорогой! Я помогу! А теперь ступай ляг, я тебе порошка дам горького. Он лихорадку убьет.

Асия с помощью матроса отвела Михаила в каютку на корме. А судно уже выходило в море, направляясь на юг, подальше от опасного острова. Огни в бухте меркли и потом пропали совсем. Тишину нарушали только скрип весел, тяжелое дыхание матросов и плеск воды под форштевнем, отдающий музыкой в ушах моряков.

Михаил поправлялся трудно. Асия мучительно переживала его болезнь. Ее усилия обеспечили быстрое заживление раны, но лихорадка не отпускала и мучила нестерпимо.

Переход до Мохи тоже оказался трудным. Судно было малое и неповоротливое, надолго попало в полосу штиля, и матросы выбивались из сил, постоянно работая тяжелыми веслами. И радость легкой победы не вспоминалась, все помыслы Асии сосредоточились на Михаиле. Она страдала вместе с ним.

— Надо ехать в горы, Миша, — говорила Асия уже дома. — Может, там тебе станет лучше. Подумай, милый.

Михаил кутался в одеяла и трясся под ними крупной дрожью, лязгая зубами. Он старался внимательно слушать, но это плохо ему удавалось.

— Ты не отвечаешь, Миша?

— Я согласен, Ася, — ответил он с трудом, ворочая мутными глазами. — Я стал тебе в обузу.

— Бесстыдник! — закричала она, прикрывая его рот ладошкой. — Раз ты так говоришь, то сегодня же распоряжусь готовиться в дорогу. Путь не близкий, и придется тебе потерпеть малость.

Он согласно кивал кудлатой головой, а глаза ничего не выражали, кроме тоски и безысходности.

Прошел почти месяц. Горы действительно помогли, а может, болезнь просто утомилась и решила покинуть такое большое и непокорное тело. Михаил окреп, даже порозовел лицом. Горный воздух, прохладный и свежий, благотворно отразился на его здоровье. Ключевая вода и забота Асии сделали свое дело.

— Теперь, Миша, можно помыслить и о пути-дорожке, — говорила Асия, сидя на своей любимой софе в окружении шелковых подушек.

— Ты о доме толкуешь, Ася? — спросил Михаил.

— Нет, Миша. Дом мой тут, вот он. Я толкую о возвращении в родные земли. Теперь и моя душа тоскует о них.

— Ох и трудное это дело, Ася. Грех на душе моей большой. Семью ведь бросаю. Детишки, чада родные.

— Переметчиком себя не считай, Миша, — отвечала Асия, печально глядя на худое лицо Михаила.

— Как же не считать, когда приходится детишек на произвол судьбы оставлять.

— Так мы можем их забрать с собой! Поедем и заберем, пусть посмотрят родные края.

— Какие они для них родные? Они и понятия не имеют об этом, разве что я им рассказывал. И не худо ли им там будет? Зачахнут еще.

— Задачу ты задаешь мне, Миша, трудную. Как же нам поступить?

Михаил долго молчал. Думы его постоянно улетали в Замбоангу. Теперь в нем пылала любовь к детям, и она казалась ему всепоглощающей. Но наступали часы близости с Асией, и это чувство растворялось в ее объятиях и жарких поцелуях. Он ловил себя на мысли, что сравнивает ее с той далекой и невозвратной девчонкой, которая встретилась ему когда-то на крохотном островке севернее Филиппин. Она казалась ему то лучше, нежнее, то отходила на задний план, растворялась в тумане зрелой любви Асии. Он терзался сомнениями и угрызениями совести.