— Потому, Миша, от меня что-то скрыть трудно! — и Асия засмеялась весело и задорно, чувствуя себя совсем маленькой рядом с этим большим человеком. Было спокойно, думать ни о чем не хотелось. Просто болтать без напряжения и опаски за сказанное было приятно и легко.

— Так, может, расскажешь, что меня ждет, Ася? — спросил Михаил неуверенно.

— Нет, не скажу. Не вижу пока. Надо ждать озарения. Может, и вовсе оно мне не явится.

Вечер дохнул прохладой. Ветер свежел, набирая силу.

Такелаж гудел от напряжения. Палуба постоянно окатывалась волной, нос судна зарывался, придавленный ветром. Море волновалось, но о надвигавшемся шторме ничего не говорило.

Хилал угрюмо прохаживался по корме, поглядывал, как рулевые с трудом управлялись с румпелем. Паруса убавили, но ход был значительным. Мачты скрипели, стонали, клочья пены носились в воздухе. На губах ощущался привкус соли, тело зудело под пропитанной водой одеждой.

Хилала не покидали мрачные мысли, перед глазами стояло счастливое лицо Асии, льнувшей к этому огромному человеку. Он возненавидел его сразу же, как увидел. Ненависть была тихая, мрачная и всепоглощающая. Хилал с горящими глазами бросал взоры на черные волны, и жуткие мысли мелькали в его затуманенном мозгу, заставляя замирать сердце. Он боялся чего-то, еще не вполне ясного, но жуткого, неотвратимого, не чувствовал холодной воды, не ощущал холода. Его тело горело в лихорадке. Оно предчувствовало скорый конец своего бренного существования, роптало, сопротивлялось, но знало, что подчинится дурману головы. Хилал сам еще не осознал, что он неудержимо падает в бездну вечности, но тело трепетало, его трудно было обмануть и заставить спокойно принять смерть.

Истерзанная душа мирилась со всем, когда Асия была одна или далеко, но сейчас, когда все происходило так откровенно, голова шла кругом и все мысли перепутались в неясный клубок. Но постепенно все ярче выделялась одна-единственная. Конец неминуем, и тянуть с ним сил больше не было.

«Неужели так мне и не суждено испытать счастья, которое досталось тем двоим», — думал Хилал, боясь назвать имена.

Он отвечал на вопросы рулевого, но делал это механически, не вникая в суть, управлял судном инстинктивно. Полночь миновала, он так же механически оглядел звездное небо, прикидывал правильность курса, делал замечания рулевому, но голова уже начинала лихорадочно работать, выискивая лучший способ… Способ чего, он еще точно не знал.

Когда рулевые сменились, Хилал сделал поправку курса, и новая вахта уверенно и точно исполнила его приказ. Сердце заныло тоскливо, слабость передалась ногам, но он стоял, уцепившись судорожными руками за планширь и устремив взгляд вдаль, в черноту ночи.

Он спиной чувствовал, как рулевые с недоумением смотрят на него и на паруса, понимая, что пора убавить их, но не отрывался от перил. Он с замиранием прислушивался к шуму моря и к своему телу, еще не смирившемуся с уготованным. Лицо твердело и ожесточалось. Он испугал бы сейчас любого, кто увидел бы это выражение жестокости и решимости.

— Скоро рассвет, — прошептали губы, а глаза оглядели море в поисках светлой полосы у восточного края горизонта. Но света не было, утро еще не наступало.

Хилал часто вздыхал, и эти вздохи сотрясали все его тело, пульсирующее, дышащее, жаждущее жизни, движения, воздуха. Гулкие удары волн отдавались в нем болью, живот сжимала судорога, и тут он ощутил желание больше не тянуть и поскорее бросить этот жестокий немилостивый мир. Он успокоился немного, расслабился и, качаясь, прошел на нос судна.

Здесь ветер не так сильно хлестал в спину. Хилал встал у самого бушприта, с напряжением всматриваясь в масляные волны, вырастающие прямо перед ним. Он не отшатывался от валов, окатывающих нос судна, и только крепче цеплялся в поручни, удерживаясь под напором воды.

Он окаменел и стоял неподвижно, глотая воздух раскрытым ртом, до слез напрягая глаза. Но впереди появлялись лишь белые гребни валов, росли, таяли, возникали вновь и обрушивались на судно.

Вдруг Хилал встрепенулся. Издали донесся неясный посторонний звук, ворвавшийся в привычный грохот моря и свист такелажа. Он подался вперед, постепенно шум стал более отчетливым, и теперь Хилал знал точно, что впереди берег. Там шумят буруны, разбиваясь о камни и скалы.

— Вот он, конец мой и ваш, мучители мои! — ожесточенно шептали его губы. Он будто обрадовался близости перехода в вечность, тому, что томительные ожидания заканчиваются. Дрожь пробежала по телу, в голове появилась пустота.

Он глянул на восток и заметил едва приметную светящуюся полосочку. Оттуда надвигалось утро, свет и жизнь. А впереди тьма и вечный покой.

Шум бурунов нарастал, он был хорошо слышен. Сзади до Хилала донесся встревоженный голос рулевого:

— Господин, шум бурунов слышен! Господин!

Хилал помолчал, унимая гримасу на лице, сведенную решимостью отчаяния.

— Погоди, Абан, дай послушать! Да, слышу! Но пока держи так! Ничего не видно!

Уже хорошо слышался рев волн, впереди можно было иногда заметить всплески белоснежных брызг. Абан закричал испуганно и требовательно:

— Господин, куда перекладывать руль? Нас сносит прямо на скалы!

Хилал молчал, он торопил судьбу. Впереди просматривались скалы. Небо серело, звезды тускнели, чернота ночи быстро уступала свои позиции. Хилал слышал топот, звук гонга и колокола, возвещающих тревогу. Судно рванулось в сторону. Абан сам переложил румпель. Но в это время судно вздыбилось, и Хилал ощутил сильнейший удар. Треск он слышал, уже кувыркаясь, сорванный неимоверной силой. Он плюхнулся в водоворот среди камней, и сознание затуманилось. Он даже не успел ничего осмыслить.

А судно влезло носом между камнями. Мачты медленно валились. Лопнувшие ванты свистели в воздухе, сбивая обезумевших от страха матросов. Рей с грохотом упал на палубу, своротив часть носовой надстройки. Кругом все трещало, ломалось, оседало.

Крики и вопли отчаяния пробивались сквозь рокот и грохот бурунов. Начавшийся отлив создавал водовороты, и волны с бешеной силой разбивали в щепки днище судна.

Асия выскочила на палубу, когда все было ясно без слов. Палубу завалили обломки, среди которых копошились пришибленные люди. Перепутанные канаты извивались змеями, мешая ходить по палубе. Солнце поднялось, и все увидели, что судно сидит на камнях в двух кабельтовых от берега и валы с бешеной настойчивостью бьют в корпус.

Михаил схватил Асию за плечи и так стоял, оценивая виденное.

— Что делается, Господи! — кричала Асия, видя, в какую ситуацию попал ее старый любимый «Аль-Кахира». — Где же Хилал?

— Ханум! — орал Абан, пробегая мимо и держась за разбитую щеку. — Хилал с ума сошел! Он все видел и не подал команды! Да будет он вечно терзаться в аду! Пусть проклянет его всевидящий аллах!

— Ася, — сказал Михаил, — в такой круговерти нам не выбраться на берег. Лодку уже разбило. Будем ждать отлива. Вода скоро схлынет, успокоится.

— Да нас тогда давно будут жрать акулы! Гляди, как волна грызет судно!

— Ничего, Ася, — успокаивал Михаил. — Продержимся с час, а там вода поубавится. Пусть матросы готовят провиант, воду, оружие. Будем переправляться на берег. Тут не глубоко. Сажени две, не больше.

Асия приказала серинджу, оставшемуся за амира:

— Готовьте высадку на берег! Воду, припас, оружие! Через час начнем.

— Ханум, да через час мы потонем!

— Замолчи, собака! Делай, что тебе приказывают! Уйми панику! Гляди, люди стали кидаться в воду!

Трое матросов спрыгнули в воду, их тут же закружило в бешеном водовороте. Они скрылись в пене, головы мелькнули среди камней. Вода местами окрасилась красным.

— Видал! — показала на них Асия одуревшему серинджу. — Организуй людей, мы спасемся! И воды надо переправить побольше на берег, иначе гибель!

Помаленьку матросы стали действовать организованно, но вопли страха продолжали иногда разноситься среди рева и грохота прибоя.