— Господин мой! Я виновата перед вами! Научите, что сделать и как оправдаться? О Господи, помоги и смилуйся! — Асия так торопилась сказать, словно от этого зависело все. Хотя так оно и было на самом деле, и голос Абу-Мулайла, ласковый и успокаивающий, растрогал ее и взволновал. Она не могла сдержать порыв и припала лицом к его руке.

— Я знаю все. Аль-Музир недавно был у меня. Он оказался бесчестным человеком, я его выгнал и лишил своего покровительства.

— О, господин мой! — воскликнула Асия, не сдерживая рыданий.

— Успокойся, Асия. Аллах простит тебя, а я и не сердился. Ты не виновна. Это все непутевый Шахаб. Он погряз в беспутстве, и я виноват перед тобой, что не сумел предостеречь от его проказ. Он плохой правоверный и попирает шариат своим поведением. Но я его люблю, и мне трудно принять решение.

— Господин! Я так раскаиваюсь в содеянном! Я не смогла устоять, мой благодетель!

— Я не виню тебя. Могла ли твоя юная душа устоять перед этим бабником и развратником? Не огорчайся, дитя мое. Меня больше волнует Шахаб. Он осмелился сделать мне пакость. И это мой любимый сын! Как слеп я оказался, и как слепа любовь! Помни об этом, Асия, и не повторяй ошибок. Запоминай уроки жизни и делай выводы на будущее, — Абу-Мулайл тяжело дышал. Он разволновался, ему стало хуже.

Асия с состраданием глядела на изменившееся лицо старика, боровшегося с нахлынувшей болью. Она тихо заплакала, не зная, чем облегчить страдания этого странного человека, ставшего близким.

Наконец боль, видимо, немного отпустила, муж попил воды. Асия вытерла его потное лицо платком. Он отдышался и заговорил опять, но уже не так бодро и внятно. Асия напряглась, боясь пропустить важное. Язык она еще знала не так хорошо, чтобы свободно слушать и понимать.

— У меня одна навязчивая мысль не выходит из головы, Асия, — шептали его губы, тонкие и сухие. — Я чувствую большую ответственность за тебя. У меня мало времени осталось, а сделать надо так много. Наверное, так всегда бывает. Когда конец близок, не хватает времени. А оно бежит неудержимо и нам не подвластно, — он замолчал, и лоб его нахмурился. Асия затаила дыхание в ожидании. Наконец Абу-Мулайл отдохнул и продолжал:

— Трудно тебе придется, Асия. Душа твоя свободная и гордая, а наши шейхи не любят таких женщин. Не спорь с ними. Слушай и делай смиренное лицо. Я не оставлю тебя нищей, а аллах особо благоволит к богатым. Богатство откроет тебе двери даже в сердца наших шейхов, но будь осторожна и скромна.

— Господин мой! Я буду вечно помнить слова ваши! Я не огорчу вашей памяти, господин. Не тревожьте себя дурными мыслями!

— Погоди, Асия. Я скоро закончу завещание, и ты не будешь в нем забыта. Но не думай, что тебе так легко отдадут все то, что я завещаю тебе. Поэтому я отдаю тебе все драгоценности, какие у меня есть, а остальное пусть достанется моим сыновьям. Не перебивай меня, дочь моя, — вяло подняв руку, прошамкал старик, заметив, что Асия пытается говорить. — С этими маленькими камушками тебе легче будет сохранить свободу и устроить свою жизнь, — с этими словами старик протянул руку к низкому столику, стоявшему рядом у изголовья. — Вот, возьми себе, Асия, и никому не показывай и не говори ничего. Охотников завладеть этим найдется немало.

Асия неуверенно взяла тяжелую шкатулку красного дерева, окованную серебром и инкрустированную перламутром.

— Открой и взгляни, дочь моя, — сказал Абу-Мулайл, протягивая ей крохотный бронзовый ключик. — Теперь это твое, Асия, и оно даст тебе все, чего потребуется в жизни.

Асия легко открыла шкатулку. Под бархатной крышкой она увидела массу камней, засиявших миллионами искр от огня светильника. Тут лежали сапфиры, изумруды, рубины и бриллианты. Множество колец, серег и браслетов мешались с подвесками, монистами и еще многими драгоценными вещами, названия которых Асии были не знакомы.

— Это я берег для черного дня, который всегда может посетить купца, даже такого богатого, как я, — сказал Абу-Мулайл, любовно перебирая камни в шкатулке. — Храни и пользуйся, дочь моя. Мне уже ничего не понадобится, а твоя жизнь только начинается. Я не могу сказать, сколько это стоит, но думаю, что много. Оценщик скажет точно, но это не к спеху. А в завещании об этом даре тоже будет сказано. Это оградит тебя от притязаний родственников.

Асия в изумлении не могла произнести ни слова и сидела завороженная, не смея тронуть сверкающее содержимое шкатулки.

— И не подпускай к себе больше Шахаба. Он жаден и для достижения своих целей не остановится ни перед чем. Будь осторожна и уходи теперь. Дай мне побыть одному, Асия. Я устал, — он закрыл глаза и Асия, помедлив немного, вышла на цыпочках из комнаты, завернув в покрывало свои драгоценности.

Асия, одуревшая от счастья, до вечера находилась в полусознательном состоянии, бродила по комнате и лихорадочно обдумывала случившееся за день. Она не могла прийти в себя и только бормотала в смятении себе под нос:

— Господи, неужели ты обратил свой взор на меня, ничтожную рабу твою! Так не оставляй меня своим вниманием! Вразуми, как мне поступить дальше? Убереги и охрани, Господи!

Ночь прошла в жутких кошмарах. Шкатулка, спрятанная на самом дне сундука, так возбуждала, что сон не шел к женщине. Страхи, один ужаснее другого, наваливались на нее, она вскакивала, прислушивалась, искала кинжал, заготовленный и припрятанный на всякий случай. Потом долго не могла успокоиться и прислушивалась к звукам караван-сарая, ожидая появления грабителей или хотя бы аль-Музира. Аль-Музир! А что будет с ней, если он продолжит свои делишки? Голова шла кругом. Асия уже стала ненавидеть эту шкатулку, которая так терзала ее душу и воображение.

Утром Асия, злая и невыспавшаяся, долго бродила по берегу бурного моря, поглядывая на сопровождавших ее слуг. Она едва сдерживала себя, хотелось кинуться в свою комнату и проверить, цела ли шкатулка. Сафа казалась ей сообщницей всех жуликов, какие только могли оказаться в этом паршивом городишке, и она не отпускала ее от себя ни на шаг.

Вдруг новая мысль осенила ее. Она остановилась как вкопанная и не замечала набегавших на ноги волн, пока Сафа не окликнула госпожу:

— Ханум, ханум! Вы замочили ноги, вы простудитесь!

— Пустое, Сафа, — ответила рассеянно Асия. — Скажи лучше, где сейчас Шахаб? Ты должна знать, проныра.

— Госпожа, он мне не докладывает о своих делах, но думаю, что найти его будет нетрудно. Городок маленький, и если вы подождете, то я найду его.

— Нет, нет! Не сама, Сафа! Пошли кого-нибудь за ним. Пусть придет ко мне в комнату. Я возвращаюсь!

Через час Шахаб появился у Асии и недовольно уставился на нее.

— Асия, зачем я тебе понадобился? У меня дел много, отец поручает их в таком количестве, что мотаюсь весь день туда-сюда.

— Не тараторь, Шахаб, — ответила спокойно Асия и удивилась, что на этот раз он ничего не возбудил в ней, кроме настороженности. — У меня к тебе важный разговор, и я думаю, что ты поймешь меня правильно.

— Какие у тебя могут быть важные разговоры, Асия? Живешь, как птаха, и ни о чем не думаешь. Сплошной кейф всю жизнь.

— Это далеко не так, и виной тому ты, Шахаб.

— Я? — и Шахаб состроил невинное выражение лица и удивленно поднял свои изумительные брови.

— Что ты наглец без совести и стыда, я уже догадалась, но теперь это не имеет большого значения, Шахаб. Дело в другом. И не перебивай меня. О наших шашнях известно аль-Музиру!

— Как! Откуда ты узнала? — в голосе Шахаба слышались нотки страха и растерянности.

— Вот видишь, Шахаб, и тебе стало не по себе. А что нам грозит от такого поворота дел? Ведь мой господин и твой отец не станет нас по головам гладить, узнай он про такое. И тебе не избежать его гнева.

— Да что же делать-то, Асия?! Ты меня совсем оглушила. О аллах! Смилуйся и помоги! — и он истово огладил лицо и бородку.