В кабинет ввалился заплаканный, поперек себя шире парень, с детскими чертами лица. Стоит еще добавить, что вся его кожа сверкала от пота, соплей и слез, а задранный к верху нос играл очень злую шутку со своим хозяином. Он сразу же с порога пал ниц, на четвереньках ползая под сапогами своих судей.

Вот на такой ноте началось слушание. Орфей скривил такую мину, что впору молоку скиснуть — такое отвращение он испытал при встрече с таким животным. Но дело есть дело, на половине пути останавливаться нельзя.

— Итак, вы подозреваетесь в краже имущества университета. По нашим подсчётам, вы украли лишь одного провианта на сумму свыше двух тысяч золотых. Что вы скажете в свое оправдание?

«Поросенок» стал бить челом.

— Не вели казнить! Я единственный сын своего отца, о моей гибели будут скорбеть все родные! Во имя Небесных Светил, умоляю, простите!

— За кражу казённого имущества, полагается суровое наказание. Такого ворья как ты — шахтерская тележка, а потому я привык видеть ваши дрыгающиеся пятки на уровне двух метров над землей.

Пришло время: Святой Отец собрался с духом и грациозно поднял руку вверх, останавливая Следователя.

— Постой, Орфей. Я вижу, что дитя раскаялось в своих грехах, а значит, оно осознает тяжесть своего преступления. Я думаю, ему можно дать второй шанс, если он исповедуется предо мной.

— Кардельи, ха-ха! Ха-ха-ха! Вы знаете, что я не могу отпустить преступника, даже если он раскаялся. Вы ведь понимаете? У него даже не хватило духу солгать мне! Он напустил лужу на ваш ковер и умоляет о прощении? Помилуйте, pater. Hoc sus non est digna tuis attendere(2)!

— О, мой милый друг, дитя чисто, как стекло нашего витража. Ведь он раскаялся, зачем его и дальше терзать? Димитрий еще может помочь нашей вере и державе, я в этом уверен. Fili mi, potes adiuva nos(3)?

Слезы быстро перестали течь с лица студента.

— Эм… Чего?

Прокурор ударил себя по лицу и в негодовании перевел речи директора:

— Парень, ты ведь сможешь помочь своей вере?

— Да! Да, Святой Отец!

— Тогда, за сим ты свободен. Дарую тебе свое благословение. Однако впредь таких проступков не совершай, иначе ты навеки потеряешь мою лучезарную милость.

— Да, государь!

Счастливый парень выбежал из кабинета, тряся окороками. Дверь со скрипом захлопнулась и было слышно, как тот от радости стал поливать грязью весь мир. Орфей же сел на подоконник, весь измотанный от одного лишь воя студента. Шум, производимый им, был сравним с криком обреченного, над шеей которого уже занесли топор. Сразу начали вспоминаться первые годы служения в Инквизиции, когда Следователь практически не выходил из подвала пыточной, а за окном, как назло, тоже раздавались вопли. В общем, работы за этот час только прибавилось. Насилие, убийство, суицид — вот он, насущный хлеб для Третьего отряда.

— Слушай, Кардельи, ведь студенты этой помойки выходят с церковным саном, так?

— Да, это так… В смысле помойка!?

— Что же, каков директор — таков и ученик. Не думал, что я увижу священнослужителя, который по латыни и два слова связать не сможет. Это что же твориться в этих стенах? Вы куда глазами глядели, если здесь каждый студент — жирная свинья из воровского племени?

— Уж простите, сударь, но вы не имеете права так судить мой университет! Вы возомнили о себе невесть что, а теперь хвастаетесь этим!?

— Здесь чай есть?.. Хэй! — Орфей похлопал в ладоши. — Перерыв! Никола!

Невысокий солдат вошел в кабинет.

— Да, господин Прокурор?

— Мне нужен чай. Из коллекции брата, который он прислал из лесов Темнолесья. Желательно черный, с листочком мяты…

Глядя на то, как его игнорируют, Святой Отец разгневался еще больше.

— Орфей, вы меня вообще слышите!?

— Прекрасно слышу, но не стоит меня поливать грязью. Вы из образа архангела выйдете, не то мне придется вам подрезать крылья, как петуху с фермерского двора.

Мир сильно изменился за последнее десятилетие. Не ясно, в лучшую или худшую сторону, ведь судить сейчас ещё рановато. История вершится прямо сейчас, на улицах, пастбищах и полях брани, но никак ни в летописях и пыльных библиотеках. Прошла целая четверть человеческой жизни, если не треть, а уследить за всем происходящим не под силу ни одному смертному.

Пятнадцать лет назад инквизиция была аналогом церковной полиции, просто почетным караулом. Как говорится, была только для галочки. Миг — и Канцлер стоит во главе основной карающей единицы, практически вытеснив полицию. Император умер, его брат тоже на грани. Война за власть скоро перейдет за рамки скрытности, выливаясь в массы.

Да, время не простое, а сохранить человечность стало труднее всего, если тебя окружают грязные свиньи

В своих мыслях, Орфей вспоминал о далёком северном аванпосте, его необычной, размеренной жизни, о семье, проживающей за границей. Каждую неделю ему приходили письма от любящей жены. Все они были полны радости и, одновременно, печали.

— Орфей?

Епископ прервал раздумья Инквизитора. Он резко встрепенулся, откладывая чашку в сторону.

— Чего вам?

— А что вы собираетесь сделать с этим несчастным?

— Что же, рисковать мне нечем, а значит, я вам поведаю о своей задаче. Но не обольщайтесь, только отчасти. Семьи данных студентов — казнокрады. Прошлые расследования ни к чему не привели: все они зашли в тупик. Порою даже прекращались самым странным образом, не доходя до середины. Вот я и решил взяться за это дело сам.

— Но почему?..

— Почему мои предшественники ничего не добились? Сам не знаю. По крайней мере, мне хватает опыта не получить перо под ребро.

— И как вы собираетесь осуществить свой план?

С чаем в руках, Орфей стал мерить шагами комнату, из угла в угол.

— Одна мудрость гласит, что печать вора отражается и на будущих поколениях, следовательно, сынуля или дочка также промышляют грабежом. По закону… сразу и не увидишь, но согласно параграфу 5, пункт 8 дробь 1: семья несовершеннолетнего вора ставится на учёт, во время которого мы имеем право провести полный обыск — на наличие краденого имущества и возвращении его на место. А вот здесь я этих паршивых казнокрадов и прижму! Все просто и элементарно, достаточно вслушаться голосу разума.

— Несомненно, это… очень хитро Отличный план!

— О, Свято-ой Оте-ец! Do-omine mi-i… Этот план работает и на вас! Вы в нем — тоже ключевая часть, пускай использовать ее можно лишь один раз.

Директор снял свою митру и прижал к груди. Страх плескался в его глазах.

— Но… как…

— Скажу лишь, что здесь есть две личности, которые выбиваются из данного списка. Парнишка и девка. К ним подход нужен другой… Кстати, а ваш кабинет — царские хоромы — двадцать пять шагов по диагонали!

— Я…

— Хороший ответ. Следующий! Радмир Гракх!

Прошло около двух часов. На улице начало темнеть, а Прокурор только-только приблизился к своим особым целям — фактически, он выяснял всю информацию по словам, в попытках различить их среди бессвязного рева. Образ жестокого инквизитора с кольями и "железной девой" так сильно давил на студентов психологически, что те ломались под таким гнетом.

Кардельи все это время показывал себя именно с той стороны, с которой и привыкли видеть настоящего епископа, однако в перерывах между допросами тот являл свое истинное лицо. Бедный священник крыл матом на латыни каждого своего ученика, а вместе с ними и своего товарища, за глаза.

Но наконец-то наступила очередь последних подозреваемых. Следователь радостно потёр ладони.

— Ангелар! Бесфамильный, сын Ежевики.

В кабинет вошёл высокий парень в рваной серой накидке, радостный и ухмыляющийся.

— Да, я. Добрый вечер.

— Ангелар, вы обвиняетесь в воровстве казённого имущества, и практике незаконного в нашей стране колдовства. Ваши оправдания?

— Интересно. Хорошо, если я раскаюсь, то можно мне пожалуйста уютную комнату с нарами, а не жалкую университетскую нору? — Студент взял ещё один стул. — Знаете, это настоящий кошмар: живёшь в помойке, а тебе предъявляют, что так правильно, по всем канонам религии. А теперь взгляните на директора — наш декан делает всю работу, в то время как этот мужик купил ещё один золотой медальон.