— Они действительно ненавидят наши плуги, миссис Уингейт, — сказал старый охотник, усаживаясь на землю рядом с женщиной. — Они ненавидят и боятся их. Я видел, как группа сиу ходила в Ларами вокруг плуга, который остался там после смерти одного мормона. Они ходили вокруг плуга кругами, что-то бормотали и никак не могли взять в толк, что же это такое. А в этом году сиу специально послали своих представителей к пауни, чтобы устроить с ними мирные переговоры, а заодно спросить их, для чего же предназначена эта штука бледнолицых. Пауни спросили совета у отоев, и отои сказали им, что с помощью плуга белые пашут землю, в результате чего с её лица исчезают все бизоны и больше уже никогда не возвращаются. Естественно, когда гонцы возвратились к сиу с этой вестью, они возненавидели плуги белых больше всего на свете.

Джим Бриджер помолчал, а потом продолжил:

— Раньше все мы, охотники и трапперы, хорошо ладили с индейцами. Мы покупали у них то, что нам было нужно, а они покупал у нас, что было нужно им самим. У индейцев было много хороших шкур на продажу. Но сейчас вся торговля с индейцами прекратилась. Теперь краснокожие хотят лишь одного: воевать с бледнолицыми, чтобы выгнать их со своей земли. И их нельзя ругать за это, миссис Уингейт: они видят, что пять лет назад в Орегон переселилась одна тысяча белых людей, на следующий год — полторы тысячи, а в 1845 году — три тысячи. И с каждым годом эта цифра всё растёт. В этом году в Орегон собираются переехать шесть или семь тысяч белых переселенцев. И все они направляются туда с плугами. Поэтому тот краснокожий, который выпустил стрелу в ваш плуг, хотел убить его. И то, что они рассказывают про плуг, — это истинная правда: там, где люди начинают пахать землю, бизоны действительно исчезают! Исчезают навсегда. Правда, стрелой гигуг убить невозможно. И ею же невозможно запугать его. Плуг вообще ничем невозможно запугать.

— Как долго мы простоим в этом месте? — спросила миссис Уингейт.

— Два-три дня. Надо починить то, что сломалось, и привести в порядок испорченные вещи, а также уложить всё заново. Один человек, например, везёт в своём фургоне пару мельничных колёс — причём везёт их из самого Огайо. Он мечтает открыть в Орегоне настоящую мельницу и молоть муку. Мы везём стулья и столы, и Бог его знает что ещё.

— Что бы вы, мужчины, ни говорили, но я не собираюсь бросать свой комод с зеркалом и гарнитур из шести стульев, — резко бросила миссис Уингейт. — Я также не брошу мои две маслобойки и пуховую перину. Благодаря моим маслобойкам мы каждый день можем есть свежее масло, и я собираюсь поступать так и впредь — есть и масло, и яйца. И я хочу спать ночью в мягкой постели — если только мне не будут мешать проклятые москиты. Они уже почти сожрали меня живьём. И я бы отдала целый доллар за кружку настоящей хорошей воды. Помимо этого у меня с собой четыре кварты зёрен пшеницы для посева и шесть черенков роз, которые я собираюсь высадить в Орегоне. И три пары носков Джеда. Я совсем не собираюсь бросать всё это здесь на дорого!

— Ну что ж, держитесь за свои носки, миссис Уингейт, — бросил Джим Бриджер. — Я проходил много лет вообще без всяких носков — просто набивая свои мокасины травой. В составе нашего каравана есть переселенцы, которым уже сейчас не хватает муки и мяса, не то что носков. Поэтому нам нужно завялить определённое количество мяса, чтобы мы могли спокойно двигаться дальше. Так что завтра мы будем охотиться на бизонов. И тогда мы добудем столько мяса, что нам его хватит как минимум на неделю — или вы можете смело называть Джима Бриджера лжецом. Но никто ещё ни разу не посмел назвать меня так, миссис Уингейт!

Он помолчал, а потом добавил:

— Вы говорите, что везёте с собой цветы? Получается, что цветы сопровождают плуги... Ну, ну! Да, женщины — странный народ, это правда. Получается, что мы будем хоронить при помощи плугов бизонов и насадим цветы на их могилах. — Он покачал головой и произнёс: — Но раз уж мы заговорили о похоронах и о могилах, это напомнило мне одну вещь, которая задерживает нас сейчас здесь. Смешно — мы должны похоронить индейцев!

— Что вы имеете в виду, мистер Бриджер? — спросила миссис Уингейт, глядя на охотника поверх очков.

— Наш новый предводитель майор Бэнион сказал, что после окончания битвы с краснокожими мы должны похоронить трупы убитых. Знаете, миссис Уингейт, я провёл всю свою жизнь на Диком Западе и до этого никогда не видел, чтобы индейцев хоронили. Это просто ненормально. Но Уильям заявил, что надо вырыть могилы и похоронить в них тела индейцев. Я считаю, что мы просто зря потратим время. Вот что задерживает здесь нас всех — в том числе и самого Бэниона.

Вместе с ним этим делом занимаются ваш муж и сын Джед. Да, миссис Уингейт, удивляюсь я этим новым обычаям...

— Так вот, значит, они где? А я-то хотела, чтобы они принесли мне хвороста, чтобы я мота разжечь огонь.

— Я не могу вам помочь с этим, миссис Уингейт. Обычно мои жёны-индианки...

— Что? Вы хотите сказать, что вы, старый дикарь, завели себе жён?

— У меня их не так много, миссис Уингейт — всего лишь две. Сейчас, когда охота по большому счёту прекратилась и не может больше прокормить мужчину, наступили тяжёлые времена. Вы не представляете себе, насколько это здесь чувствуется.

— Две жены-индианки! О Боже праведный! И как же их зовут? — Миссис Уингейт одолело женское любопытство.

— Одну из них, ту, что из племени утов, я зову Пятнистая Шкура. Вторая жена у меня помоложе и более проворная. Она из племени шошонов, Её я зову Буль прокляты мои глаза. Обе эти женщины очень любят меня, миссис Уингейт. Они гордятся именами, которые я им дал, потому что их дал им белый человек. И когда нужно развести огонь, то Пятнистая Шкура и Будь прокляты мои глаза сражаются друг с другом за честь принести хворост для очага. Поэтому сам я никогда не занимаюсь этим.

Миссис Уингейт вскочила на ноги. Вид у неё был весьма сердитый.

— Какое безобразие! Ах ты, старый греховодник! — вскричала она. — Старый ленивый греховодник! Как ты смеешь разговаривать со мной подобным образом?

— Что вы имеете в виду, миссис Уингейт? Разве я сказал что-то такое, что не принято говорить? Ну а если вы хотите развести огонь и вам требуется хворост, то у вас есть дочь — молодая и сильная. И к тому же красивая, как картинка, хотя и подверженная при этом различным женским глупостям, как её мать. Где она сейчас?

— Не твоё дело!

— Я мог бы найти её.

— Интересно, как же?

— Для этого мне надо лишь отыскать Сэма Вудхалла. Того Вудхалла, на лагерь которого напали индейцы-пауни. Я и сам любитель женщин, миссис Уингейт, но что касается его, то он гораздо больший их любитель. Я постоянно вижу его рядом с вашей дочерью. Но мне кажется, что я не видел его во время боя с индейцами.

— Я ничего не знаю об этом. Но мне кажется, что это тоже не твоё дело, Джим!

— Разве нет? Я спрашиваю об этом потому, что я слышал, как майор Бэнион задавал этот же самый вопрос вашему мужу, Джесси Уингейту — и Уингейт тоже ответил ему, что это не его дело. В свете этого состояние дел в нашем караване кажется вполне обнадёживающим и благоприятным, особенно в такой хороший летний день, не так ли?

Добродушно улыбаясь, старый охотник поднялся и ушёл прочь. Негодующей миссис Уингейт пришлось самой собирать в передник хворост для того, чтобы разжечь костёр.

Миссис Уингейт возилась с костром, когда вернулись её муж и сын Джед. Уингейт-младший жутко гордился лёгким пулевым ранением в плечо, которое он получил во время схватки с индейцами. После того как его мать обработала эту рану, он принялся с нескрываемой гордостью демонстрировать её одной девушке, которая ехала в фургоне Калеба Прайса.

Глава семейства выглядел мрачным. Он осыпал проклятьями злосчастную судьбу, из-за которой лишился своей лошади и не смог принять участие в преследовании индейцев вместе с другими мужчинами. Ему также не по душе была задержка, вызванная необходимостью похоронить трупы павших врагов.