— Ну и что ты думаешь обо всём этом, Саймон? — спросил Калеб Прайс Холла. — Из-за чего всё это всё-таки произошло? Из-за девчонки?

— Ну конечно, из-за неё. Впрочем, может быть, есть и ещё какие-то другие скрытые причины... Ты же слышал, что рассказал Сэм Вудхалл. И даже если Бэнион будет всё это отрицать, то это означает лишь его голос против голоса Вудхалла. А здесь кругом такой простор. И нет никакого закона...

— Ты думаешь, они ещё сразятся друг с другом?

— Как ты думаешь, схватятся ли снова петухи, которые уже однажды дрались?

Звуки горна в очередной раз прозвучали над лагерем.

— Выступаем! Выступаем немедленно! — было передано по цепочке.

Люди стали собирать скот и готовить его в путь. Один за другим фургоны последовали вперёд, пока не вытянулись на дороге длинной колонной.

Выждав некоторое время, вслед за фургонами Джесси Уингейта двинулись миссурийцы. Теперь существовало два разных каравана, а не один, как прежде.

Крытые повозки ехали вперёд по равнинной местности, которая практически не менялась на всём своём протяжении. Всё свободное пространство внутри фургонов было заполнено провизией. Снаружи тоже висели куски мяса, которые вялились на солнце прямо во время пути.

Однако случилось так, что, как только люди вдоволь насытились, караван начал распадаться. С десяток фургонов повернуло обратно на восток, не рискуя продолжать путь на Запад. Ещё три дюжины повозок, наоборот, отбились от основного каравана и опередили всех остальных. Их тянули лошади и мулы, и они не желали ехать так же медленно, как упряжки, в которые были впряжены волы.

Между путешественниками, оставшимися в составе основного каравана, начались раздоры. Мухи, кишевшие днём, и комары, от которых не было покоя ночью, добавляли людям раздражительности. Днём невыносимо пекло солнце. А ночью всех одолевали невесёлые мысли о будущем, и неуверенность насчёт того, что ждало их впереди. Всё это подрывало боевой дух и сплочённость людей. Но караван всё же неуклонно продвигался вперёд, преодолевая милю за милей вдоль течения реки Платт.

Солнце сожгло траву, и она пожелтела под его жгучими лучами. Над дорогой при движении высоко стояла пыль. Всё больше транспортных средств ломалось или приходила в негодность. Лишённый сочной травы скот выглядел теперь истощённым. Люди бросали по пути ненужную мебель и порой целые повозки. На обочинах стали всё чаще появляться наспех сколоченные кресты на месте свежевырытых могил, над которыми иногда прибивали доску с небрежно намалёванной на ней посмертной эпитафией.

Наконец фургоны остановились перед рекой Саут-Форк. Обычно она представляла собой вяло текущий ручеёк, но сейчас солнце растопило снег и лёд в горах, и река наполнилась водой, разделившись на множество потоков, каждый из которых представлял опасность для громоздких фур. Люди начали переправлять повозки и скот на другую строну. Это был длительный и очень трудоёмкий процесс. Если фура застревала, то её начинало очень быстро затягивать песком, так что потом приходились прикладывать безумные усилия, чтобы её освободить.

Люди провели в воде и в грязи четыре дня, переправляясь на противоположный берег. Им приходилось плавать, нырять и без устали копать.

Когда они поехали дальше, то местность стала меняться. Она стала пересечённой и возвышенной. Вдалеке виднелись плоскогорья, переходящие в горы. Первопроходцы увидели горы Кортхауз и Чимни, хорошо знакомые первым охотникам Дикого Запада.

Вокруг них бродили стада бизонов, и каждый мужчина мог теперь легко исполнить свою давнюю мечту и собственноручно убить бизона. Кроме них, здесь водились олени и антилопы, а также горные козлы. В реках плескалась форель. Благодаря этому ночью на кострах готовились самые изысканные блюда.

Травы, однако, становилось всё меньше. Это говорило о том, что в этих местах совсем недавно проследовали стада мормонов. Стоял конец июня, и погода стала совсем жаркой. Иногда под солнцем дорога блестела так, что это ослепляло людей и у них начинали слезиться глаза. Повозки начали рассыхаться. А вдоль обочин валялись обглоданные скелеты быков и мулов, оставшиеся от прежних караванов. Люди предпочитали пристреливать животных, которые не могли быстро двигаться, нежели тащить их с собой. И уже на следующий день голодные волки превращали такой труп в аккуратно обглоданный скелет.

Плоскогорье закончилось, и через проход Эш-Холлоу караван спустился обратно на равнину. Здесь, у побережья реки Норт-Форк, один охотник когда-то построил избушку из брёвен. Это была единственная постройка в радиусе шестисот миль. Потом хозяин бросил её, и эта избушка со временем превратилась в импровизированное почтовое отделение. Сюда складывали сотни писем, адресованные людям из разных частей страны, на западе и на востоке, на юге и на севере. Правительственное почтовое ведомство США не признавало эту избушку настоящим почтовым отделением, здесь не работал ни один почтальон. Единственная надежда людей, оставлявших здесь свои послания, заключалась в том, что кто-нибудь захватит их с собой и передаст по назначению.

— Когда мы окажемся в Ларами, сколько нам ещё останется ехать до Орегона? — спросила миссис Уингейт у старого охотника Джима Бриджера, которого Бэнион послал сопровождать караван под началом Джесси Уингейта, несмотря на все протесты старого ворчуна.

— От Индепенденс до Ларами — 667 миль. Мы проделали этот путь за два месяца, что означает, что мы двигались со скоростью десять миль в сутки.

— Но мы прошли большую часть дороги до Орегона, не так ли?

— Большую часть дороги до Орегона? Да что вы, миссис Уингейт! От Ларами до Саут-Пасс — ещё 300 миль, а дорога до Саут-Пасс — это ещё даже не половина дороги до Орегона. Можно сказать, миссис Уингейт, что мы толком ещё и не начинали путешествие до Орегона!

Пожилой человек в штанах из оленьей шкуры сидел в тени, которую отбрасывал сложенный из необожжённого кирпича глинобитный забор в Форт-Ларами. Он сидел, уставившись в землю перед собой. Его волосы, которые когда-то были каштанового опёнка, падали ему на плечи длинными седыми прядями. На его грудь ниспадала длинная седая борода. Человек сидел совершенно неподвижно, лишь машинально закручивая свой длинный локон вокруг указательного пальца. Он сам принадлежал прошлому. За шесть последних лет мир вокруг него радикальным образом изменился. Всё это началось с того момента, как здесь появились первые крытые повозки, двигавшиеся на Дикий Запад.

Он сидел, не обращая никакого внимания на мусор и рассохшиеся обломки колёс, которые валялись вокруг него. Рядом лежала мебель, от которой люди избавились на пути к далёким горам.

Земля была покрыта толстым слоем пыли. Неподалёку от Ларами располагалась стоянка индейцев-чейенов. Раньше они активно торговали здесь, но из-за того, что в последние годы бледнолицые почти перестали покупать у них пушнину и традиционную домотканую одежду, они почти не наведывались сюда. Ещё дальше располагалась стоянка сиу, где жило около шестисот индейских семей.

За кирпичной оградой толпа белых мужчин осаждала местный магазин, полки которого давно уже опустели — все товары были распроданы. Часть мужчин была трезва и деловита, но большинство уже, что называется, не вязала лыка. Они говорили громкими голосами и толкались. Всего дело в том, что наступило четвёртое июля, и в Ларами отмечали День независимости.

С тех пор, как в 1821 году француз Ла Рами основал здесь поселение, которое стало центром пушной торговли, городок видел всё. Он переживал разные дни — и счастливые, и не очень. Но сейчас старому Ларами было наплевать на окружающий мир. Он жил лишь одним — празднованием Дня независимости и припас ради этого весь алкоголь, который только имелся в наличии.