Однако она не стала разговаривать с приехавшим. Бросив ещё один взгляд на приближавшегося всадника, она вдруг поднялась и проследовала вслед за мужем. Проходя мимо комнаты дочери, которая не вышла вместе с ними на веранду, чтобы полюбоваться закатом солнца, она быстро посмотрела на неё. Взгляд миссис Уингейт был полон материнской нежности и сострадания. И в то же время её взгляд был полон мудрого понимания: она чувствовала, что сейчас ей лучше оставить дочь одну и предоставить ей самой решать собственную судьбу.

Молли Уингейт сидела в своей маленькой комнатке и смотрела на далёкие горы, вершины которых в лучах закатного солнца пылали множеством оттенков. Она уже совсем не походила на ту девушку в рваной одежде и стоптанных мокасинах, которая холодным зимним вечером прибыла в Орегон-Сити после тысячемильного путешествия по Дикому Западу. Корабли со всего мира уже давно проторили путь в гавани нового штата, снабжая Орегон разнообразными товарами, и Молли Уингейт была одета по последней моде. Лучи солнца, падая на её высоко взбитые волосы, заставляли их светиться мягким светом. С её кожи сошёл густой загар, покрывший её во время изнурительного путешествия, и теперь она отливала молочной белизной. Она была молчалива и сдержана. Многие даже называли её холодной. Но при этом все признавали, что Молли Уингейт, учительница начальной школы, была прекрасна. Её единодушно считали самой красивой девушкой во всей округе.

Её лицо хранило строгое и отчасти даже печальное выражение. Окружавшие её молодые люди недоумевали, почему она часто выглядит такой печальной. Ведь она была буквально создана для любви.

Молли услышала, как кто-то постучался в дверь дома.

— Войдите! — крикнула она, не поворачивая головы.

Вдруг она увидела, как в её окне мелькнул силуэт лошади, на которой прибыл незнакомый всадник. Выражение лица Молли резко изменилось. Её глаза расширились от удивления. Она услышала шаги. Человек прошёл через гостиную и остановился перед дверью в её комнату. Сердце Молли как будто остановилось, дыхание замерло, а кровь, казалось, вскипела. Она широко открытыми глазами уставилась на дверь. Мгновение спустя дверь распахнулась.

— Молли! — услышала она голос майора Бэниона.

Не в силах справиться с обуревавшими её чувствами, девушка на мгновение прижала руки к лицу. Затем она порывисто бросилась к нему. Её голос звенел от радости:

— Уильям! О Боже!

— Молли!

Они оба на миг замолчали.

— Это невозможно, — прошептала Молли Уингейт. — Неужели это действительно ты?

Уильям стиснул её в своих объятиях. Он нежно погладил её волосы, провёл рукой по щеке, и затем их губы слились в бесконечно нежном поцелуе.

Протянув к Уильяму руку, Молли осторожно погладила его по щеке.

— О, Уильям! Этого не может быть! — вновь прошептала она.

— Нет, может! Это я! И я наконец обрёл своё счастье! И богатство.

— Я целый год думала о тебе, Уильям. — Молли покачала головой: — Что значит твоё богатство по сравнению с этим?

— Ну, разумеется, оно значит гораздо меньше, чем другое обстоятельство, которое не позволяло нам соединиться. А сейчас я должен сказать тебе, что...

— Нет, Уильям, нет! Ничего не говори мне!

— Но я должен это сделать! И ты должна выслушать меня. Я два года ждал этого момента!

— Как долго, Уильям, — прошептала Молли Уингейт. — Ты сделал меня совсем старой.

— Это ты — старая? — Он снова поцеловал её. — Но теперь, дорогая, всё же послушай, что я тебе скажу. Когда я ехал к тебе, то встретил секретаря окружного суда Орегона. Узнав, что я направляюсь в долину Ямхилл, он попросил меня узнать, нет ли здесь некоего Уильяма Бэниона. Оказывается, в окружном суде уже давно разыскивают меня по всему Орегону. Ну, я и сказал ему, кто я такой. И тогда он вручил мне вот это.

— Что это?!

Он вытащил длинный конверт, упакованный в выделанную шкурку выдры, куда поместил его гонец Шардон.

— Неужели это повестка в суд? — воскликнула девушка. — Нет, нет, Уильям, они не смеют судить тебя!

Бэнион улыбнулся:

— Ну что ты, дорогая... Когда секретарь суда узнал, что я и есть Уильям Бэнион, собственной персоной, то он сказал мне: «Я обязан вручить вам письмо Президента Соединённых Штатов Америки, полковник Бэнион. Поскольку письмо было срочным, а вас нигде не было, то судья Лейн вскрыл его и ознакомился с его содержанием. А теперь, когда вы наконец появились в Орегоне, я вручаю его вам». — Бэнион посмотрел на Молли счастливыми смеющимися глазами: — Да, да, дорогая, я теперь официально полковник Уильям Бэнион!

— Это помилование! От имени самого Президента США! Меня официально признали невиновным ни в чём. Это настоящее богатство!

— О, Уильям! Неужели это делает тебя таким счастливым?

— А тебя это разве не делает счастливой?

— Ну конечно, Уильям! Но я всегда знала, что ты ни в чём не виновен. И я знаю, что теперь я последовала бы за тобой хоть на эшафот.

— Даже если бы я был вором?

— Да! Но я никогда не верила в то, что ты — вор. Я просто не могла в это поверить. Никогда, Уильям!

— А ты поверила бы мне, если бы я сказал тебе, что это не так — пусть даже и все вокруг утверждали бы обратное? Поверила бы одному лишь моему слову? Тебе не понадобились бы никакие иные доказательства? Ты готова всегда верить мне? Без всяких доказательств?

— Мне не нужны никакие доказательства. Нет, нет! Не надо мне доказательств! Они мне не нужны! Я хочу любить тебя таким, какой ты есть, и всё. — Она зарделась. — О, как мне страшно, Уильям!

Он положил ей руки на плечи и, глядя ей в глаза, произнёс:

— Моя дорогая девочка! Теперь тебе ничего не надо больше бояться!

Молли положила голову ему на плечо. Закрыв глаза, она прижалась к нему щекой.

— Мне уже не страшно, Уильям, — прошептала она. — Давай не будем больше говорить о делах!

Уильям замолчал, и лишь вновь и вновь страстно и нежно целовал свою возлюбленную.

Теперь можно было разрешить солнцу зайти за горизонт. Но ничто не могло затушить ослепительного сияния вечной любви, которое должно было навсегда остаться с этими двумя влюблёнными.