К тому же среди них непрерывно циркулировали разные страшные слухи, которые шёпотом передавались из уст в уста. Рассказывали про вооружённых ружьями мормонов, которые поджидали их караван где-то впереди, желая отомстить за те преследования, которыми они подверглись в штатах Миссури и Иллинойс. Говорили о том, что индейцы из племени кроу, которые считались дружественными, теперь сбились в шайки для грабежа проезжавших путешественников. Шептались о том, что англичане, недовольные уступкой Орегона Соединённым Штатам, подстрекали индейцев к нападению на американских переселенцев. Поговаривали и о том, что все рассказы о богатствах и благоприятных условиях для жизни в Орегоне — сплошной обман и что в действительности это жуткое место, непригодное для человеческого проживания.

Масла в огонь подливали те, кто когда-то побывал на далёком Западе, а теперь, стоя у костров, разведённых переселенцами, делился с ними своим горьким опытом.

— Если вам удастся добраться до Орегона, — говорили эти люди, — вы точно постареете на десять лет. Ваши волосы поседеют — но не от возраста, а от всех испытаний, которые вам придётся встретить на своём пути.

В ту ночь Большая Медведица была ясно видна в тёмном небе. Казалось, до звёзд можно было дотянуться рукой. На земле пылали сотни костров. Ветра почта не чувствовалось — он был тихий и тёплый. Ночь в прерии всегда кажется какой-то особенно торжественной. Сегодня же чувства меланхолии и напряжённого ожидания, которые ощущали люди на земле, передались, кажется, даже самим звёздам.

Какая-то собака жутко завыла. Заслышав этот вой, многие матери в тревоге потянулись к своим детям, проверяя, в порядке ли они. Где-то в глубине прерии завыл в ответ койот. Его вой, протяжный и отчаянный, и был голосом Дикого Запада.

На заре громко протрубил горн. Это был сигнал к подъёму. Наступил последний день перед отъездом. Люди сразу же засуетились, собираясь в путь и готовя всё необходимое для дальней дороги. Улицы небольшого городка заполнились фургонами и возами. Полки магазинов быстро опустели — люди стремительно расхватывали всё самое нужное.

Уингейт покинул расположение лагеря и передвинулся на новое место, где он должен был провести последний день перед отъездом. Он попросил командиров четырёх колонн тоже собраться там же. Отсюда они должны были двинуться в Орегон во главе всего каравана переселенцев. Холл, Прайс и Келси сразу же перебрались в новый лагерь Уингейта. Однако Вудхалл не спешил. Дожидаясь его, Уингейт всё больше мрачнел.

По мере того как час отъезда неумолимо надвигался, люди всё больше и больше поддавались самым мрачным предчувствиям. И даже стойкая и обычно очень выдержанная жена не смогла не поддаться страхам. Муж застал её, неподвижно сидящую возле фургона и прижимающую уголок фартука к мокрым от слёз глазам.

— Ты что? — воскликнул он. — Неужели ты дала слабину? Разве в тебе недостаёт смелости, которая есть в жёнах мормонов? Я слышал, что некоторые из них сами впрягаются в повозки и тянут их на Запад вместо лошадей.

— Они делают так, потому что это предписывает им их вера, Джесси. Но для меня Орегон отнюдь не является объектом религиозного поклонения!

— А вот для мужских ушей это название звучит сладкой музыкой, Молли.

— Хватит! Я слышу это на протяжении последних двух лет. Но что случилось с Доннерами не далее как два года тому назад? А четыре года назад Эпплгейты бросили свой дом в Миссури и поехали в Орегон. Кто знает, где теперь лежат их кости? И ты только посмотри, какую землю мы здесь оставляем — такую плодородную, чёрную, щедрую! У нас в Иллинойсе всё прекрасно росло — и пшеница, и кукуруза, вообще всё!

— Да, верно. Но зато и холера выкашивала людей сотнями. И с каждым годом всё более острой становилась проблема с рабством. А летом там немилосердно жарило солнце, в то время как зимой мы страшно мёрзли.

— Да, но зато сколько у нас там было травы! Сколько индеек, сколько голубей мы всегда могли подстрелить на обед. А в лесу даже женщины могли легко добыть енотов и белок, и нам не надо было довольствоваться одними кроликами на обед, как это вынуждены делать мормоны. Сколько у нас бегало цыплят! А гусей, а уток! При этом дочь преподавала в школе, зарабатывая по двенадцать долларов в месяц, а Джед учился кузнечному делу. О чём ещё можно просить? Разве в Орегоне может быть лучше?

— Ты вечно принимаешься ругать Орегон, Молли!

— Но это же так далеко!

— Далеко — но не бесконечно далеко. Мы знаем, что люди уже добрались до этих мест и живут там. А земля там очень богата. Урожаи пшеницы доходят до пятидесяти бушелей на акр, там растут огромные деревья, а реки полны рыбы. При этом зимы там не слишком суровые. Там можно жить, а не прозябать. Да к тому же, — в этот момент в сердце Уингейта заговорил американский первопроходец, — здесь стало слитком скучно. Всё здесь слишком упорядоченное. Мой отец ещё охотился на лосей и бизонов в Кентукки, но это было ещё до моего рождения. А я тоже хочу поохотиться на бизонов. Хочу увидеть новые просторы. Какой настоящий американец не мечтает об этом?

Миссис Уингейт зарыдала:

— Тобой овладела орегонская лихорадка, Джесси!

Некоторое время Уингейт молчал. Затем он заговорил снова:

— Орегонская земля очень плодородна и прекрасно родит. Там можно выращивать замечательные урожаи зерна. А переселенцам там дают по 640 акров земли. Это в четыре раза больше, чем можно получить в любом месте здесь. Мы продали здесь свою землю из расчёта десять долларов за акр. Это больше, чем она в действительности стоит. Пусть спекулянты утверждают, что это не так и что её цена здесь значительно возрастёт, — я им не верю. Пусть они говорят, что хотят, а мы лучше возьмём и переедем в другое место и получим там новую землю. Так делаются деньги, и так они всегда делались в Соединённых Штатах.

— Ты уже заговорил, как спекулянт землёй, Джесси! — воскликнула миссис Уингейт.

— Послушай, Молли, но кто вообще создал эту страну, как не первопроходцы? Пойми, в Орегоне уже живут люди. И я хочу воспользоваться своим шансом, пока не стало слишком поздно. Ведь рано или поздно бизоны исчезнут и на Западе — точно так же, как олени начинают исчезать в графстве Сангамон. Нам надо дать своим детям такие же хорошие шансы начать строить свою жизнь, какие когда-то были у нас самих.

— Такие же хорошие шансы! А разве они их уже не получили? Разве стоимость нашей земли здесь не выросла в разы — ведь когда-то она была всего один доллар с четвертью? И она может вырасти ещё в несколько раз. Это точно произойдёт, когда Молли и Джеду станет столько же, сколько нам сейчас.

— Им придётся слишком долго этого дожидаться.

— Жизнь тоже длится долго. Но каждый должен её прожить, какой бы долгой она ни была. — Миссис Уингейт покачала головой: — Ты только посмотри, Джесси, какие здесь леса — в них растёт и орех, и гикори, и дуб. У нас здесь растёт сассафрас, папайя и лещина. Сколько мы здесь собираем орехов. А дикие сливы здесь намного лучше, чем те домашние, что растут в садах в Кентукки. Если бы ты только дождался сливового варенья, которое я должна сварить этой осенью...

— Эх, вы, женщины! Только и думаете, что о варенье!

— Подожди, Джесси! У нас ведь здесь также растут и все целебные травы и растения, которые нам нужны для лечения — и живокость, и сассафрас, и индейский зверобой. Чего здесь только нет для того, чтобы лечиться во время недугов — а ты ещё рассказываешь мне, как мы должны заботиться о наших детях! Господи, Джесси, мы ведь пять раз переезжали с тех пор, как поженились. И сейчас, когда мы наконец обосновались в очень хорошем месте, где женщина может варить варенье, а мужчина — выращивать свиней, ты вдруг заявляешь, что мы должны бросить всё и податься в какой-то Орегон! Я скажу тебе, Джесси Уингейт: для меня гораздо приятнее смотреть на упитанную свинью, чем на дикого бизона. Боже, Джесси, ты рассуждаешь так, точно ты почему-то обязан переехать в дикий Орегон!