В следующий миг меня уже никто не держит.

Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на того, кто так жестко разбудил меня, хотя я и так уже знаю, кто это.

У него такое странное выражение лица, даже, я бы сказала, напряженное, и он хмурится.

Да, я узнаю этот взгляд. Он напуган.

— Что происходит? — Кажется, сердце вот-вот выскочит из груди.

Он не отвечает.

— Надень это, — и он протягивает мне темно-синий сверток.

Беру ткань из его рук и машинально прижимаю к груди.

— Пожалуйста… — обрываю себя на полуслове, потому что мне трудно вновь просить его об этом. — Разве я не могу переодеться в одиночестве?

— Нет, — с бесстрастием отвечает он. — Поторопись! Вряд ли ты понимаешь срочность ситуации. Живо одевайся, и тогда я не стану напоминать тебе о чудесной силе убеждения Круцио.

От его взгляда кровь стынет в жилах, и поэтому я резко отворачиваюсь.

Сбрасываю с себя ночную рубашку и быстро одеваю платье, чувствуя спиной его пронзительный взгляд. Несмотря на глубочайшее унижение, от которого хочется провалиться сквозь землю, я стараюсь не заострять на этом внимание.

Дрожащими пальцами затягиваю потуже шнуровку впереди платья, и только тогда вновь поворачиваюсь к Люциусу.

— Отлично, — тихо произносит он, но не подходит ближе. Думаю, он собирается сохранять дистанцию какое-то время. — А теперь слушай внимательно. Темный Лорд хочет видеть тебя.

Меня сковывает льдом.

— Это из-за Долохова? — От страха я едва шевелю языком.

— Не знаю, — он морщится, как от боли, и в его глазах плещется страх. — Он, кажется, поверил моей сказке о побеге Долохова, когда я впервые говорил с ним. Тем более, Белла подтвердила мои слова. Но он недавно прибыл откуда-то с ней и сказал, что желает отужинать с тобой. Еще он сказал, что у тебя есть полчаса, чтобы привести себя в надлежащий вид. Он не сказал, почему, а у меня не было желания давить на него, выспрашивая причины — это сулило бы еще большие проблемы.

Меня начинает трясти. Ужинать с… Волдемортом?

— Я лучше буду есть стекло, чем ужинать в его обществе, — вряд ли я сейчас понимаю, что говорю.

Люциус невольно улыбается.

— Согласен, но, думаю, у тебя нет выбора, — и вот на его лице вновь непроницаемое напряженное выражение. — Ты ничего ему не скажешь, поняла? Трюк с легиллименцией не пройдет, сама знаешь, из-за чего. Поэтому, если он все-таки пригласил тебя, чтобы расспросить об исчезновении Антонина, то… чтобы он с тобой ни делал, ты должна молчать. И постарайся не смотреть ему в глаза.

Киваю в ответ.

— А если он применит веритасерум? — Дрожащим голосом задаю мучающий меня вопрос.

Он снисходительно улыбается.

— Я и это предвидел. Вот, — он протягивает мне маленький пузырек. — Здесь антидот к сыворотке правды. Пей.

Не осознавая своих действий, одним махом выпиваю жидкость и отдаю ему пустой сосуд.

Доверие непросто заслужить, да? Когда-то ты бы предпочла умереть, чем принять что-то от него.

К черту такие мысли!

Мы смотрим друг на друга, не в силах произнести ни слова.

Он так смотрит на меня, словно пытается что-то понять… но я не знаю что.

И мне нечего сказать. Я хочу поговорить с ним о том, что случилось после убийства Долохова, но от одной только мысли об этом по коже бегут мурашки. К тому же, более чем очевидно, что он не в настроении говорить на эту тему. Последний раз, когда я упомянула события того вечера, он… не хочу даже вспоминать.

И поэтому я молчу. Еще одна тайна, которую я должна схоронить как можно глубже в себе.

— Вы пойдете со мной? — Тихо спрашиваю я. — Я не хочу идти одна.

— Нет, — холодно отрезает он, мускул на его лице дергается. — Темный Лорд четко дал понять, что лишние свидетели ни к чему. Если я попрошу присоединиться к вам, это только вызовет ненужные подозрения.

Сердце бешено стучит, с силой ударяясь о ребра. Мне страшно. Люциус долго смотрит на меня.

— Тебе нечего бояться, пока ты способна контролировать свой разум и пока держишь рот на замке, — он подходит ко мне, и на мгновение мне кажется, что он хочет взять меня за руку, но в последний момент, его рука поднимается чуть выше, хватая меня за предплечье. — Пошли, он ждет тебя внизу, и нам лучше не испытывать его терпение.

Слишком быстро мы достигаем дверей в столовую.

Поднимаю взгляд на Люциуса. Жесткий взгляд, напряженная маска.

Боже… я хочу, чтобы он пошел со мной. Что будет, если Волдеморт узнает, что мы сделали?

— Помни, что я сказал, — шепчет Люциус перед тем, как постучать в массивные двери.

— Войдите, — пронзительный, холодный и такой знакомый голос.

Люциус открывает дверь и, придерживая меня за локоть, тихонько подталкивает внутрь.

Стоящий в центре комнаты огромный стол пустует, если не считать Омута памяти на краю него. За столом в массивном резном кресле сидит темная фигура в черной мантии, чье лицо скрыто капюшоном.

Пальцы Люциуса на короткое мгновение касаются моих. Поднимаю на него глаза, но он, как ни в чем не бывало, смотрит прямо перед собой. Он очень бледен.

— Веди ее сюда, — я вздрагиваю от этого ледяного тона.

Люциус кладет руку мне на поясницу и подталкивает вперед, пока я не оказываюсь у стола.

Из-под черной мантии появляется бледная костлявая рука — Волдеморт делает взмах рукой.

— Оставь нас.

Люциус сухо кивает и, развернувшись, покидает комнату, даже не взглянув на меня.

Дверь захлопывается.

Огромная зала погружается в холод и мрак.

Тонкая, словно паучьи лапки, белесая рука тянется и снимает капюшон мантии. Направляю все силы на то, чтобы никак не реагировать на мрачную ухмылку на этом ужасном лице.

— Ну, добрый вечер, мисс Грэйнджер, — в этом металлическом скрежете с трудом можно различить слова. — И как мы себя чувствуем сегодня?

Так. Нет ничего страшного в том, что я отвечу на вопрос.

— Нормально, — сухо бросаю я. Он улыбается еще шире.

— Рад слышать. Ох, прошу извинить мои манеры, — жестом он указывает на небольшой деревянный стул напротив себя. — Пожалуйста, присаживайтесь.

Делаю глубокий вдох и прохожу вперед. Не могу дать ему повод причинить мне боль. Мне понадобятся вся моя сила и мужество, чтобы выдержать это.

Сажусь напротив него, сцепляя руки в замок на коленях, и неотрывно смотрю на них.

— Не хотите ли поесть?

Поднимаю взгляд, на столе оказывается множество блюд.

Но я смотрю на него. Улыбаясь, он смотрит на меня, словно чего-то ждет.

Принимаюсь за еду. Потому что знаю, малейшее колебание вызовет у него подозрения, что я боюсь веритасерума, а мне нужно, чтобы он думал, что я не опасаюсь этого.

Наполняю тарелку едой. Вилка в дрожащих руках порхает над блюдами. Разрезаю еду, рву ее на куски и нервно глотаю, не чувствуя вкуса. И запиваю чем-то похожим на воду — даже запах, как у воды! — но я уверена, что это веритасерум.

Но все хорошо. Я доверяю Люциусу.

Не то чтобы он пекся обо мне, он просто не хочет, чтобы Волдеморт узнал о том, что он сделал с Долоховым.

Нет. Я не доверяю ему.

Волдеморт наблюдает, как я машинально, почти не пережевывая, глотаю пищу, словно пытаясь убедить его, что я ничего не боюсь. Мне нечего бояться, я ничего не сделала, и мне нечего скрывать, нечего, нечего, и нечего бояться.

— Остановись.

Мгновенно реагирую, медленно опуская нож и вилку. Поднимаю взгляд на него, стараясь не смотреть ему в глаза.

Он улыбается.

— Лучше?

Я должна ответить ему. Он думает, что я приняла веритасерум, и ждет ответа.

— Да, — бесцветным голосом произношу я. Он кивает.

— Хорошо, — он не отрывает от меня взгляда, и мне стоит огромных трудов не задрожать. Я не должна показывать ему, что до смерти боюсь его. — Не стану отрицать, мисс Грэйнджер, у меня имелись скрытые мотивы поужинать с вами сегодня.

Он… он снова ждет ответа?

— Я догадывалась, — бросаю я.

— Вы весьма прямолинейны, Гермиона, — с улыбкой произносит он. Ненавижу, как он называет меня по имени. — Мне это по душе. Это значит, мы сможем сотрудничать.