Господи Иисусе. Боже, помоги мне.

Не отдавая себе отчета в своих действиях, я беру Люциуса за руку. Его длинные пальцы переплетаются с моими, и этот жест слегка успокаивает меня, как если бы это смогло защитить меня от ужасной опасности, нависшей над нами.

Какое-то время мы напряженно смотрим на тело, и я ощущаю, как нас обволакивает тьма, приходит осознание чудовищности нашего преступления.

Я убийца.

Если Ад существует, то я окажусь именно там.

Но я ведь уже в Аду.

Сейчас.

Почему бы мне не позволить Волдеморту верить, что это я сделала? Каким бы ни было наказание, вряд ли оно будет хуже того, через что я уже прошла.

На что я готова пойти ради Люциуса?

Да ладно, Гермиона. Ты не обязана делать это. Должен быть другой выход.

Проходит еще несколько мучительных мгновений, и мой мозг начинает лихорадочно работать.

— Спрячьте тело, — шепотом произношу я.

— Что? — Он поворачивается ко мне.

Смотрю прямо ему в глаза.

— Спрячьте тело, — повторяю так же шепотом. — Нужно как-то избавиться от него. Скажите Волдеморту, что Долохов сбежал, что этим вечером он говорил вам и Беллатрикс, что его тошнит от образа жизни Пожирателя Смерти и он безумно устал от всего. Вы ведь можете изменить память Беллатрикс, чтобы она подтвердила вашу историю.

Он внимательно смотрит на меня, ни один мускул не дрогнул на его лице. Но в его холодных глазах я вижу отражение проносящихся в его голове мыслей.

Наконец, он холодно кивает.

— Да, — тихо произносит он. — Хорошо.

Он отпускает мою руку и подходит к телу, замешкавшись на мгновение, а потом направляет палочку на мертвеца. С кончика палочки, извиваясь, срываются веревки, опутывая тело Долохова, связывая его.

Люциус задумчиво смотрит на него.

— Озеро, — шепчет он.

— Что?

— Я брошу его в озеро, — спокойно отвечает он. — Существа, обитающие в нем, позаботятся о теле, — он поворачивается в мою сторону. — Мне понадобится твоя кровь.

— Зачем? — На автомате делаю шаг назад.

— У тебя такая короткая память? — Ухмыляется он. — Уже забыла, как существа отреагировали на тебя? Если я добавлю несколько капель маггловской крови в воду, они почувствуют ее и утащат его на дно. Никто никогда его не найдет, — он протягивает мне руку. — Дай руку.

Я колеблюсь лишь секунду, а потом протягиваю ему ладонь. Он подводит меня к телу Долохова и заклинанием делает глубокий надрез на моей руке. Я даже не вскрикиваю от боли, а просто смотрю, как кровь струится из раны — какой контраст голубой жилки и красной дорожки! — и капельками падает на труп. Всё ради Люциуса. Всё, лишь бы спасти ему жизнь.

Пролить кровь за него. Лгать ради него. Убить за него.

Только сегодня.

Когда крови становится достаточно, Люциус с помощью магии затягивает рану, а потом отпускает меня, направляя палочку на тело.

— Локомотор Мортис!

Оно поднимается в воздух, словно огромная, жуткая кукла.

И эта кукла скалится в ухмылке.

Я вздрагиваю. Люциус поворачивается ко мне.

— Я вернусь, как только избавлюсь от тела, — спокойным голосом говорит он. — Нам еще нужно будет поговорить..

Киваю в ответ. Он смотрит на меня пару секунд, а затем идет к двери, тело Долохова плывет за ним в воздухе в подобие нелепой тени.

— Что вы будете делать, если Беллатрикс или Драко увидят вас? — Все еще дрожа, спрашиваю я.

Он поворачивается ко мне.

— Тебе, как никому другому, должно быть известно, насколько полезны могут быть заклинания, стирающие память.

— Вы бы смогли стереть память собственному сыну? — Хмуро смотрю на него.

На его лице расцветает циничная ухмылка.

— Я способен на кое-что и похуже, грязнокровка, ты же знаешь, — шепчет он, заклинанием открывая дверь. Оба — Люциус и парящий в воздухе труп — покидают комнату. Дверь бесшумно закрывается за ними.

Когда он, наконец, возвращается, я вдруг понимаю, что чувствую то, чего никогда не чувствовала прежде — благодарность за то, что он вернулся. Звенящая тишина и пустота комнаты давили на меня. Каждая тень в мерцающем свете свечи казалась мне фигурой Долохова, вернувшейся с того света ради мести.

— Его нет? — Дрожащим голосом спрашиваю я.

Бровь Люциуса чуть приподнимается, словно я спросила что-то забавное и нелепое.

— Наивное дитя, — шепчет он.

Вздыхаю, не зная, как реагировать на это замечание.

Он встряхивает головой.

— Да, грязнокровка, его нет, — он растягивает слова в присущей только ему одному манере. — Твари утащили его на дно, как я и предсказывал.

Снова вздыхаю, но на этот раз — с облегчением.

Долохова больше нет. И я никогда не услышу его гнусных замечаний и грязных намеков. И не буду опасаться его появления в моей комнате…

Но это не меняет того факта, что я — убийца.

Отбрасываю эту мысль и даю себе зарок никогда больше не думать об этом.

— И что теперь? — Пытаюсь сохранить тон ровным.

Люциус задумчиво смотрит на меня.

— Теперь я подправлю Беллатрикс память, как ты и предложила, и скажу Темному Лорду, что Долохов решил покинуть наши ряды, а моя дорогая золовка подтвердит мои слова.

Паника накрывает меня, когда внезапная мысль, о которой я не подумала раньше, приходит в голову.

— А если он применит к вам легиллименцию? Он узнает, что вы солгали ему, и что тогда?

Он натянуто улыбается.

— Я предвидел и это, — снисходительно отвечает он. — Кажется, я все же гораздо сообразительнее тебя. Поэтому у меня есть это.

Он вытаскивает из кармана мантии маленький стеклянный сосуд с плотной пробкой, которую он тут же вынимает, а затем касается кончиком палочки своего виска.

Сияющая серебристая нить воспоминания медленно тянется за палочкой от виска к сосуду, заполняя его. Зачарованно наблюдаю за тем, как серебристая дымка вьется внутри прозрачного сосуда, подобно маленькому вихрю в стеклянной клетке.

Поднимаю глаза на Люциуса, и он не отводит взгляд.

— Твоя очередь, грязнокровка.

Я подскакиваю.

— Что?

Он в раздражении возводит глаза к потолку.

— Я должен забрать твое воспоминание об этой ночи на случай, если Темному Лорду приспичит покопаться в твоей голове. Как мы уже выяснили, у тебя никудышные способности в окклюменции.

— Но… — я не совсем знаю, что сказать. Не могу привести ни одного веского аргумента против. Единственный выход — позволить ему сделать это. — Я буду помнить всё или это сродни стиранию памяти?

— Нет. Я мог бы вообще стереть твои воспоминания, но поскольку тебе эта идея не по душе, я предлагаю компромисс.

Он хватает меня за руку, притягивая к себе, жестко и безжалостно сжимая мое запястье.

— Я хочу, чтобы ты напрягла память и подумала о том, что сегодня случилось, до мельчайших деталей, — шепчет он, касаясь палочкой моего виска. Я чувствую холодок, исходящий от полированного дерева. — Никаких посторонних мыслей. Только сегодняшний вечер.

Мгновение смотрю на него, а потом закрываю глаза, вспоминая события сегодняшнего вечера: как Долохов пришел ко мне, как я уже потеряла всякую надежду на спасение, и то, как Люциус — мой мучитель, мой защитник, мой спаситель, — убил Долохова, когда я отвлекла последнего. Боже, я сейчас сойду с ума…

Я даже не чувствую касание палочки. Открываю глаза и вижу, как он добавляет еще одну дымчато-серую ниточку к той, что уже плещется в сосуде, а затем плотно закупоривает пробку, и наши с Люциусом воспоминания переплетаются.

И… какой в этом смысл? Как я могу…

— Ну? — Отрывисто спрашивает он.

— Я не чувствую никаких изменений, — мой голос слегка подрагивает в замешательстве. — Я все еще ясно помню, что произошло сегодня.

Он кивает со снисходительной улыбкой.

— Так и должно быть, — произносит он. — Такая процедура не удаляет полностью воспоминание из сознания, но делает его недоступным даже для самого продвинутого легиллимента. До тех пор, пока в руках лорда не окажется сосуд с этими воспоминаниями, наша тайна в безопасности.