У меня мгновенно пересыхает в горле. Неизвестно откуда взявшее новообретенное чувство уверенности на какой-то миг покидает меня.

— Просто так, — чуть слышно бормочу в ответ.

— Ты так и не научилась как следует лгать и притворяться, — усмехается он.

И тут уверенность вновь возвращается ко мне, потому что я отчетливо вспоминаю тот раз, когда он сказал мне точно такие же слова.

— Зато у вас это получается превосходно, — голос дрожит, я продолжаю медленно пятиться. Люциус неотрывно смотрит на меня. — Вы превратили ложь в искусство, годами скрывая свою истинную сущность ото всех вокруг. Это помогало вам избегать Азкабана. Много лет вы изображали из себя порядочного и честного человека, по стечению обстоятельств оказывавшегося не в том месте и не в то время, — натыкаюсь спиной на стену, но не прекращаю смотреть в его холодные, бездонные глаза. — О, да, вы просто мастер притворства и обмана.

— И с какой целью ты мне все это говоришь? — Скучающим тоном потягивает он.

— Ну, видите ли, я знаю, как вы это делаете, — со злобой в голосе шепчу я. — Вы выстроили вокруг себя стену, чтобы быть уверенным, что никто не сможет подобраться к вам достаточно близко, чтобы понять, кто вы на самом деле.

В его глазах мелькает опасный огонек, но он пока молчит, ожидая от меня объяснений. И меня несет. Я должна сказать это. Чтобы узнать.

— Вы совершили большую ошибку, позволив мне быть так близко к вам, Люциус, — продолжаю я. — Потому что, стоило мне присмотреться, как я узнала такое, о чем никто не должен знать.

Он подается вперед, становясь в нескольких сантиметрах от меня, и упирается руками в стену по обе стороны от меня. Я в ловушке.

— Да, неужели? — Он сверлит меня взглядом, наклоняясь ко мне. — И что же ты узнала, моя маленькая грязнокровка?

Мгновение я колеблюсь, но — будь он проклят! — я скажу это.

— Я знаю, что вы хотите меня, — едва слышным шепотом. Вот и всё.

Слова, как приговор, повисли в воздухе. Назад пути нет.

От страха дышу очень часто и поверхностно.

Он никак не реагирует, за исключением того, что лицо его слегка бледнеет, а глаза темнеют.

И тогда я продолжаю. Так нужно.

— Я так близко, так доступна, и все же я — единственное, чего вы не можете себе позволить, как бы сильно ни желали.

Глубоко вздыхаю.

— Не думаю, что вам это нравится, — шепот такой тихий, но я надеюсь, он слышит меня. — Поэтому вы обращается со мной, как с животным, вы на всё готовы, лишь бы держать меня подальше.

Довольно продолжительное время он, молча, смотрит на меня, его глаза метают молнии, и только теперь до меня доходит, какой ужасной идеей было приходить сюда и говорить всё это. Чего я пыталась достичь? О чем я думала, когда шла сюда?

Почему я не осталась в комнате?

— Возомнила себя знатоком человеческих душ? — От его зловещего шепота у меня кровь стынет в жилах.

— Простите, — в отчаянии прошу его, но уже слишком поздно.

Он бьет меня наотмашь по лицу так сильно, что я ударяюсь головой о стену и тут же чувствую во рту привкус крови.

А потом он сдавливает пальцами мое горло, и за шею притягивает меня ближе к себе. Охваченная ужасом, я начинаю всхлипывать.

Долгие мучительные мгновения он смотрит на меня с отвращением и ненавистью, пальцы, сжимающие шею, не дают вздохнуть, а затем он со злостью толкает меня на пол, и я больно ударяюсь бедром.

— Как ты смеешь?! — Шипит он, склоняясь надо мной и разворачивая к себе так, что мне ничего не остается кроме как смотреть в его искаженное яростью лицо. — Как смеешь так разговаривать со мной, заносчивая, нахальная, маленькая сучка!

Он прижимает меня к полу, сдавливая горло, и вынимает палочку из складок мантии, направляя ее прямо мне в сердце. Одного его яростного вида достаточно, чтобы убить меня на месте.

— Ну, всё, — порывисто шепчет он. — С меня хватит. С тех пор, как я похитил тебя, ты была для меня лишь обузой.

— Что вы собираетесь делать? — Шепотом спрашиваю его, захлебываясь ужасом.

— То, что следовало бы сделать еще тогда, когда Темный Лорд дал мне такую возможность, — жестоко бросает он. — Я избавлюсь от тебя.

У меня перехватывает дыхание. Кажется, мир вокруг рушится.

— Пожалуйста… нет, вы не можете, вы бы не…

Он снова бьет меня по лицу. Кровь и слезы смешались… Господи, он действительно сделает это. Его мертвенно бледное лицо искажено ненавистью.

— Не думай, что знаешь, на что я способен, а на что — нет! — Шипит он. — Мне абсолютно все равно, жива ты или нет. Ты — мерзость и ничто боле.

Я до смерти напугана и не могу сдержать слез. Нет, нет, нет, я не хочу умирать, пожалуйста…

— Пожалуйста, — шепчу, но он лишь усиливает давление на палочку. Никогда не думала, что смогу довести его до такого состояния — он почти невменяем.

— Слишком долго ты приносила мне одни неприятности! — Продолжает он. — Слишком долго я терпел твое невыносимое высокомерие и невежество. Все кончено, грязнокровка. Я с тобой покончу.

Слезы катятся из уголков глаз, оставляя мокрые следы на висках и теряясь в волосах. Он не может убить меня, просто не может, только не после того, через что мы прошли. Это несправедливо!

— Почему? — Нужно привести его в чувство. — Почему вы делаете это после всего, что было?

Кончик палочки, кажется, сейчас проткнет меня насквозь. Всхлипываю. Но его взгляд по-прежнему безжалостен.

— После всего, что было, грязнокровка? — Мрачно усмехается он. — Ты еще смеешь предполагать, что у нас есть что-то общее? Какая же ты жалкая. Между нами ничего нет. Ничего!

— Если это правда, тогда почему вы поцеловали меня? — Я в таком отчаянии, что меня уже не волнуют последствия, которые могут повлечь за собой мои слова.

Его глаза широко распахиваются, и, не шелохнувшись, он одними губами шепчет:

— Круцио!

Боль разрывает меня на части, стремительно проходя по всему телу, задевая каждый нерв, перемалывая кости в пыль, заставляя кровь кипеть, и мне плевать, плевать на все на свете, потому что в целой вселенной не найдется ничего хуже этой невыносимой боли, выгрызающей плоть и плавящей разум. Ничего. Ничего!

Заклятие отпускает меня, но я с трудом могу дышать, все еще вздрагивая от недавно пережитой боли. Люциус все так же прижимает меня к полу, держа на прицеле палочки, на его лице — застывшая маска ненависти.

Он внимательно смотрит мне в глаза, и я чувствую, как заклинание легиллименции окутывает мой разум, но не заостряю на этом внимание.

Если я сейчас должна умереть, то, возможно, это к лучшему. Я буду свободна. Не будет больше боли, мучений, ненависти. Я буду свободна от наших с ним непонятных отношений. Разве это не блаженство?

И я вновь увижу родителей.

Смотрю ему в глаза. Они словно замерзшие серые озера, и если присмотреться, то сквозь покрытую льдом поверхность можно увидеть водоворот темных вод, стремительный поток, живущий своей жизнью под слоем льда.

И я не хочу разбивать этот лед, потому что тогда эта мощь затянет меня, и я никогда не выберусь обратно.

Но я ведь все равно умираю.

Подаюсь вперед, медленно протягивая руку.

Он не пытается остановить меня.

Кончиками пальцев касаюсь его бледной щеки. Кожа такая теплая. Тянусь дальше, так, что моя ладонь ложится на его лицо.

Выражение его лица не поддается расшифровке. Это за гранью понимания. Он словно раздевает меня глазами, обнажая не только тело, но и душу.

Я больше не могу. Опускаю руку и молюсь, хотя Бог оставил меня еще в ту минуту, когда Люциус Малфой аппарировал ко мне в комнату в родительском доме.

— Убей меня, Люциус, — шепотом прошу его. — Освободи меня.

Он рычит в бешенстве. Никогда еще он не выглядел так устрашающе. Дыхание тяжелое, ноздри трепещут от гнева. Боже, он на грани, он действительно собирается убить меня, прямо здесь, прямо сейчас…

Но вместо этого он встает и рывком заставляет меня подняться, а потом, схватив за волосы, тащит через всю комнату. Я кричу от боли, стараясь поспевать за ним, чтобы было не так больно.