— Если она жила в городе, то должна была предупредить о роботах напичкана этой хренью.

— Считаешь, что тот мальчишка был роботом?

— Охранка, которая сработала, когда я выстрелил, — сквозь зубы сказал Бурый.

— А на кой ляд нужно было стрелять? — выругалась Джули.

— Тут я с ней согласен, — ответил я. — Пусть это был робот, но ты не знал, что мальчишка не живой. Тогда зачем выстрелил?

— Чтоб не сдал, идиот.

— Бурый, отстань от Джули. Она не могла знать всех ловушек, что были там. Мы сами полезли в качестве разведки. Надо думать, можно ли будет сюда вернуться, или лучше найти более спокойное и прибыльное дело, чем лазить по городу напичканному охранниками в виде роботов детей, которые распространяют галлюциногенный газ, — сказал я, выбираясь из машины и пересаживаясь на заднее сидение.

— А почему ты не поддался? — Джули, похоже, заразилась подозрением от Бурого. Вроде он её не кусал.

— Когда мы въехали в город, то асфальт был чистым и ровным. После того как побеги, что вылезли из бара, начали плеваться шипами, то асфальт начал разлетаться на куски. Если такое было часто, то город должен был напоминать место после бомбёжки. Вот и сработало, что это всего лишь красивая картинка. Когда же я увидел, что ты сворачиваешь с ровной дороги, а Бурый стреляет по пустым окнам, то в этой идеи только убедился. А дальше оставалось лишь не обращать внимания на ужасы, которые нас преследовали.

— Цветы? Я видела трупы людей, что заполонили улицу, — ответила Джули. — Без глаз, в оборванных одеждах. Они хотели остановить машину. Забраться в неё.

— Тараканы и клопы. Они лезли изо всех щелей и напоминали ночных тварей, — ответил Бурый, опуская обрез.

— У каждого была своя картинка, — ответил я. — На меня газ подействовал не так сильно, как на вас.

— Да ты, похоже, ничего не боишься. Ночью по степи ехать, когда не знаешь, как за руль держаться, — сказала Джули, обходя Бурого и садясь на водительское место.

— Почему же? Боюсь. Но это не мешает разделять страхи и реальность, — ответил я, закрывая глаза. — Меня до сиесты не будить.

Черта. У каждого из нас есть своя черта, за которую опасно переходить, иначе ты потеряешь себя, изменишься. Когда сострадание будет потеряно, а на первое место выйдет желание жить. Своя шкура окажется ближе и дороже, чем чужая. Я всегда считал, что такие люди, которые ставят свою жизнь в приоритете, они перестают быть людьми, а становятся животными. Нет. Они не становятся животными. Себя таким животным я не считал. Не считал и скотиной, потому что вчера мне было всё равно выживет ли Джули, с которой я спал в городе. Мне было всё равно чокнится ли Бурый. Я знал лишь одно: если они будут представлять для меня угрозу, я её устраню, как это делал Бурый. Что-то изменилось. Я стал циничнее и эгоистичнее. Вроде надо было расстраиваться по этому поводу, но я испытывал на душе лишь здоровый оптимизм, когда считаешь, что всё делаетесь лишь к лучшему.

Теперь мы ехали ещё и ночью. Мне реально стало плевать на тварей, которые пытались проникнуть в машину. Они явно считали машину каким-то диким, невиданным существом, которое не понятно было представляет опасность или нет. Одно было точно, прокусить шкуру этого чудовища твари не могли. А значит можно было убедить себя, что мы в безопасности. Погружались же люди в батискафе на дно моря к акулам? Так, а мы чем хуже?

Эта тварь появилась под утро. Я раньше её не видел. Явно была какая-то разновидность саранчи. Она плевалась зеленоватой жижей, которая растворяла дворники машины и делали обзор невозможным. Пришлось остановиться и дожидаться утра.

— Если бы у нас были помощнее приборы, то можно было закрыть стекла железом, превратив машину в крепость, а ехать, ориентируясь по приборам. Получилась бы машина, которой ничего не было бы страшно, — заметил я, наблюдая за зелёной жижей, что растеклась по стеклу.

— На такие приборы денег уйдёт немерено, — сказала Джули.

— Надо считать, как всё это окупиться. А так ведь хорошая идея. Или какие-нибудь шипы налепить, чтоб саранча на окна не лезла.

— Ты про тварей?

— Да. На букашек из старой книги похожи.

— Вань, это может всё и круто, но всё упирается в цену. Потратить на апгрейд машинки денег можно, но какой шанс, что ты её не потеряешь после первого же рейда? — сказала Джули.

— Если я её потеряю, то меня это уже будет мало волновать.

— Не факт. Ты можешь остаться в живых. Бандитам нужны рабочие руки. У них же есть производства, которые помогают поддерживать их существование.

— Хочешь сказать, что они держат рабов, которые на них работают?

— Да. А там сбежать уже дело техники, — ответила Джули. — Многие оттуда бегут.

— В степь? Самоубийцы? Или захватывают машины? — спросил я. Картинка представлялась смутной, как это было сделать и остаться в живых.

— На машинах, конечно, — рассмеялась Джули. На миг даже забыла, что мы сидели в машине, облепленной тварями. — Один раз был человек, который сбежал в пустыню без транспорта. Потом я натолкнулась на него в одном городе, но переговорить не получилось. А так я бы не отказалась узнать его секрет: как он пережил ночи.

— Ты много знаешь о бандитах, — сказал Бурый.

— Опять меня в чём-то подозреваешь? — кладя руку на кобуру, спросила Джули. Опять хотели сцепиться. Да сколько можно? Как будто это что-то решит!

Звук ножа по железу раздался над головой. Как раз кто-то начал прыгать у нас над головой, словно пытался продавить крышу машины. Я напрягся. Звук не прекращался.

— Они хотят спилить нашу крышу? Кто-то сталкивался с таким? — спросил я у Бурого и Джули, но ответа не получил. — Давайте шуганём его из пулемёта.

— Попробуем, — согласился Бурый, которому, похоже, хотелось деятельности, лишь бы не сидеть сложа руки и не чувствовать себя тушёнкой в банке, которую какая-то хрень хочет достать.

Пулемёт нарушил «песню» твари, которая действовала на нервы. Наступила тишина. Визг твари. Пулемёт заклинило. Машину закачало из стороны в сторону. Я решил ехать вслепую, стараясь скинуть тварь, которая продолжала ломиться к нам сквозь крышу машины. Последний визг и тишина. Вонь заполнила салон, как будто пахло палёной резиной. Пришлось остановиться. Часы показывали, что до рассвета был ещё час.

— У нас ничего гореть не может. Похоже, тварь сдохла на крыше, — сказал я.

— Обычно они не такие вонючие, — сказал Бурый, зажигая сигарету, чтоб дымом перебить запах снаружи.

— Утром сделаем крюк и выйдем к реке. Надо будет машину отмыть. В такой вони ехать невозможно, — сказала Джули.

— Ты решила не возвращаться прежнем путём? — спросил её Бурый.

— Заглянем в Рокот. Там и сбагрим товар, — ответила Джули.

— Хоть в чём-то определилась, — пробормотал Бурый.

Рассвет. Его мы ждали с нетерпением. От вони начала кружится голова. Видимо, тварь была токсичная. Первые лучи солнца показали, что у нас на лобовом стекле засохшая жёлтая слизь, от которой пластик плавился, а железо покрывалось ржавчиной. На крыше машины дымились останки твари, в виде зеленовато-жёлтой жижи. Тварь хотела вырвать пулемёт с крыши, но это у неё не получилось. Пулемёт её всё же продырявил. Зачем надо было собой жертвовать и лезть под пули? Нормальное существо отскочило в сторону, а не стало оплетать оружие, которое наносило вред. Может, она не поняла, что пулемёт её разорвёт? Или была слишком самоуверенной? Любопытной? А если у них был коллективный разум и опыт одной твари передавался другим? Допустим, что они раньше не видели пулемёта и решили его изучить? Тогда такая жертва выглядела вполне логичной, но при этом была и маловероятной. Сколько разъезжало по степи людей? Скорее всего, больше, чем пару смелых единиц. Авантюристы были во все времена, пусть и в небольших количествах. Но верить, что мы были первыми, кого твари встретили на своём пути — было верхом наивности и самоуверенности.