Эти ветхозаветные голоса не противопоставляют субботу и социальную справедливость (Ис 58:6, 7). Они обнажают ошибочные воззрения и неверные приоритеты в религиозной жизни Израиля, но их доводы направлены отнюдь не против субботы. Напротив, они исходят из того, что социальная справедливость представляет собой одну из ключевых ценностей, характеризующих седьмой день. Джордж Адам Смит, указывая на взаимосвязь между субботой и социальными проблемами в Книге пророка Амоса, пишет: «Здесь, как и в любом другом похожем ветхозаветном отрывке, мы видим, что интересы субботы совпадают с интересами нуждающихся. Четвертая заповедь гарантирует день отдыха слугам и рабам… Суббота всегда на стороне бедных: у субботы и у бедных одни и те же враги»[266].

В Книге пророка Исаии, в той же главе, где разъясняется долг человека жить по принципам социальной справедливости (Ис 58:1–12), слышен призыв и к восстановлению седьмого дня (Ис 58:13, 14). В этом отрывке нет и намека на то, что суббота – это всего лишь обряд, который вскоре будет замещен правильным этическим поведением, или что пророк выступает против ее соблюдения[267]. Изложив свою программу социальной справедливости (Ис 58:1–12), Исаия говорит о субботе без каких-либо сомнений в ее действенности.

Чтобы не было никакого недопонимания, пророки утверждают, что именно враги субботы «враждуют против бедных»[268], сурово обращаясь с малоимущими и проявляя безудержное стяжательство. И наоборот, суббота всегда была опорой для бедных, убежищем от гнета тех, кто стремился нажиться за счет своих ближних. Амос и Исаия не только выступают с заявлениями о социальном характере седьмого дня, но и указывают на высокое напряжение, которое существует между этим взглядом и культурой, пытающейся выхолостить ярко выраженную этическую сущность субботы. В этом контексте пророки решительно настроены не дать субботе превратиться в поверхностное проявление народных верований и ритуал, лишенный этического стержня[269].

Я назвал соврменников Амоса «приземленными материалистами». Однако, оперируя подобной терминологией, мы рискуем преломить его весть таким образом, словно она была предназначена только людям его времени. Едва ли они были более меркантильны, чем наш типичный современник, зажиточный и вечно куда-то спешащий, тратящий свои деньги, не думая о тех, кто с трудом сводит концы с концами. Нам нужно ставить самих себя на место тех, кому пророки адресуют свои нравственные обвинения. Амос и Исаия побуждают нас признать отрезвляющую нравственную сущность субботы, убедиться в том, что Бог субботы желает облагодетельствовать всех людей, а не только горстку избранных счастливцев.

Почему же религия процветает в тандеме с жестокой эксплуатацией и несправедливостью? Пророки утверждают, что религиозная деятельность и материалистические устремления – это то, что «вы любите» (Ам 4:5), давая понять, что люди пришли в подобное состояние не просто потому, что они чего-то не видят или не понимают. Напротив, за их действиями просматривается логический расчет, определенный умысел, стремление сделать несправедливость нормой. В призыве Амоса: «Пусть, как вода, течет суд» (Ам 5:24) содержится требование переосмыслить религию и переоценить религиозные приоритеты, поднять социальную справедливость на более высокий уровень по шкале ценностей. В этом отношении современники Амоса едва ли чем-то отличаются от людей всех веков.

В книге «Лагерь в Шаньдуне» Лэнгдон Гилки рассказывает о своей жизни в большом лагере для интернированных лиц, устроенном японцами на севере Китая во время Второй мировой войны. В этот лагерь были помещены почти полторы тысячи иностранных граждан, включая две сотни американцев[270]. Заключенные по большей части были предоставлены сами себе и организовывали свою лагерную жизнь самостоятельно. Питание было очень скудным, и все разговоры заключенных в основном сводились к еде. И вот в январе 1945 года американский Красный Крест прислал для этого лагеря более полутора тысяч посылок. Японский комендант решил раздать эти посылки по одной в руки, но поскольку гуманитарная помощь была доставлена именно американским Красным Крестом, каждому американцу было решено вручить не одну, а полторы посылки.

Однако среди американских пленников нашлось семь человек, которые стали протестовать. Они заявили, что раз посылки пришли из Соединенных Штатов, то и распределять их должны американцы. Когда их спросили, как им самим видится порядок распределения помощи, оказалось, что американцы, согласно их схеме, должны были получить по пять с половиной посылок, а все прочие обитатели лагеря – по одной четвертой!

В результате в лагере разгорелись такие жаркие споры, что запланированную раздачу продуктов пришлось отложить на десять дней – в ожидании решения более высокой инстанции. А тем временем между американцами и представителями других стран то и дело вспыхивали перепалки, а то и потасовки. Весь лагерь был охвачен волнениями – одни пытались оправдать американцев, другие обрушивались на них с жестокими насмешками.

Но что более всего поразило Гилки, так это умение, с которым уважаемые христиане из числа американцев отстаивали несправедливое распределение благ. Казалось, они в совершенстве владели искусством раскрашивать своекорыстные мотивы в яркие, привлекательные цвета, облагораживая их тонкими узорами богословия и морализаторства, невосприимчивыми к альтернативным точкам зрения[271]. Это умение навело Гилки на мысль, что христианское богословие вооружает людей риторическими инструментами, заточенными как раз для того, чтобы оправдывать несправедливость, из-за чего создается впечатление, будто христианскому сознанию присущ разрыв между религиозной практикой и социальной справедливостью.

На основании своего опыта пребывания в лагере в Шаньдуне Гикли делает некоторые выводы относительно роли христианской религии в мире. Он утверждает, что верующие не желают смотреть в лицо политическим последствиям социальной несправедливости. Поскольку многие верующие «не способны разглядеть какую-либо связь между действиями государства и нравственностью граждан этого государства», стоит ли удивляться, что «они считают невозможным увязывать нравственность с политическими проблемами», – восклицает он[272].

Пророки высказываются в том же духе, настаивая, чтобы «частной» морали не было позволено заслонить мораль «общественную». Мордехай Рошвальд в ином контексте пишет, что «общественная мораль включает в себя индивидуальную мораль, но присовокупляет к ней мощь общества и его властных институтов. Она служит гарантией того, что добродетель не ограничится только благородным намерением отдельного человека, которое может привести, а может и не привести к желаемому результату, но что доброе намерение будет претворено в правильный и полезный поступок»[273]. Ветхий Завет в полной мере охватывает обе эти сферы, частную и публичную, но именно в публичной сфере им чаще всего пренебрегают.